История одного литературного расследования

С чего все началось

В 1978 году филолог-стиховед Александр Анатольевич Илюшин издал книжку о уже подзабытом поэте и декабристе Гаврииле Батенькове. Вместе с монографией о поэте в книге были помещены все его произведения, известные на тот момент. Среди этих произведений, однако, оказалось множество текстов Батенькова, которые научный мир и читатели вообще увидели впервые.

Многие обрадовались публикации, потому что привыкли считать Батенькова поэтом тяжелого державинского слога и запутанной религиозной мистики, а обнародованные стихотворения звучали совсем по-другому. Ясные, простые, похожие на исповедальную лирику пушкинской поры, эти тексты содержали цитаты из поэтов-современников Батенькова, одно из стихотворений откликалось на «Памятник» Пушкина и даже спорило с ним. Словом, новые стихотворения Батенькова были приняты научным и читательским сообществом, стали попадать в сборники поэтов-декабристов, а по следам некоторых текстов даже защищались студенческие работы.

Вот одно из известных стихотворений Батенькова:

В стране Борея вечно льдистой,
Где нет движенья веществу,
Где магнетизм владеет чистый,
Все смерти дань, как божеству,
Где солнце полгода сияет,
Но косо падая на льдах,
Луч яркий в радужных цветах
Скользит и тотчас замерзает.

А вот фрагмент одного из обнаруженных Илюшиным стихотворений, «Non exegi monumentum»:

Себе я не воздвиг литого монумента,
Который бы затмил великость пирамид;
Неясный облик мой изустная легенда
В народной памяти едва ли сохранит.
Но весь я не умру: неведомый потомок
В пыли минувшего разыщет стертый след
И скажет: «Жил поэт, чей голос был негромок,
А все дошел до нас сквозь толщу многих лет».

Была, правда, одна загвоздка, о которой стало известно уже позднее: авторство новых стихотворений было невозможно подтвердить автографами. Оригинальные рукописи Батенькова, где, по словам Илюшина, находились все эти тексты, бесследно исчезли из архива. Причем тетрадка, которую упоминает Илюшин, действительно числится в описи Государственного архива РФ, но там она считается утерянной и находится в розыске еще с 1975 года. Иными словами, тетрадка существует в природе, но ни подтвердить, ни опровергнуть существование текстов, опубликованных Илюшиным, по документам невозможно.

Тем не менее как минимум следующие 20 лет сомнений по поводу подлинности стихотворений не высказывалось. Пока не появилось исследование филолога и стиховеда Максима Ильича Шапира — он предположил, что автором обнародованных стихотворений может быть сам Илюшин.

Работа Шапира

В 1997 и 1998 годах в журнале Philologia выходит работа М.И.Шапира «Феномен Батенькова и проблема мистификации». В ней он выдвигает сомнения в подлинности новых стихотворений Батенькова и пытается проверить это филологическим анализом языковых и стиховых особенностей двух групп текстов: достоверно подлинных и «сомнительных», «илюшинских».

Почему он утверждал, что автором может быть именно Илюшин? Во-первых, Илюшин — единственный свидетель утраченной тетради. Во-вторых, Илюшин был не только филологом, но и талантливым поэтом — причем, по словам Шапира, «со склонностью к поэтической мимикрии». Именно это, в частности, позволило Илюшину в максимально подходящей стилистике перевести и «Божественную комедию» Данте, и «Оду Приапу» французского автора XVIII века Алексиса Пирона, и даже вирши Симеона Полоцкого. Не чуждался Илюшин и литературных масок, за которыми скрывал свои оригинальные произведения.Александр Анатольевич Илюшин — литературовед, переводчик, поэт, защищал кандидатскую о поэзии декабристов. Известен переводом «Божественной комедии» Данте с соблюдением размера подлинника, за что был отмечен итальянскими поэтическими премиями 

В своей работе Шапир методически проходит по всем уровням языка и стиха: от метрики и ритмики до морфологии и синтаксиса. И проводит тщательный количественный анализ различий и сходств между новыми текстами и прежде известными стихотворениями Батенькова. Он получает одновременно и удивительные различия на одних уровнях, и поразительные сходства на других. Например, в двух корпусах полностью различается система местоимений (у псевдо-Батенькова очень много «я»), да и устройство рифмы претерпевает радикальные изменения. С другой стороны, на уровне устройства стиха, ритма четырехстопного ямба и выбора поэтических форм подлинные тексты Батенькова и так называемый корпус псевдо-Батенькова очень сложно отличить.

Эти противоречия в поведении двух корпусов приводят Шапира к очень важному заключению: невозможно разрешить вопрос об авторстве, опираясь только на филологические методы и лингвистический анализ. Авторство нельзя вывести из языка. Это замечательный пример методологической строгости и принципиальности исследователя: сам Шапир, тем не менее, был абсолютно уверен, что автором сомнительных текстов был Илюшин. Любой, кто знаком с работой Шапира, также уверен в этом.

Фортуна так устроила, что Илюшин оказался научным руководителем Шапира, когда тот оформлял свою работу (об илюшинской же мистификации!) как кандидатскую диссертацию. Главный подозреваемый, как поговаривают, присутствовал на защите, загадочно улыбался, но ни в чем так и не признался.Максим Ильич Шапир — филолог, стиховед, изучавший историю и теорию русского стиха 

Cовременное исследование

Из-за того, что у нас нет доступа к той самой утраченной тетради, в деле псевдо-Батенькова мы можем опираться только на филологический анализ текста. Шапир его провел, но он опирался на ручные подсчеты, у него не было возможностей и ресурсов исследовать достаточный массив данных, чтобы свести свои результаты к единому знаменателю. Сейчас мы можем это сделать при помощи современной компьютерной стилометрии — области, которая изучает количественные различия между текстами (например, если мы посчитаем частотность определенных слов в тексте А и в тексте Б) и на основании этих различий занимается атрибуцией текстов, то есть определяет их возможное авторство.

Для нас, как и для Шапира, главным вопросом было даже не имя настоящего автора сомнительных текстов — а могут ли они вообще принадлежать Батенькову. По сути, в этой истории других кандидатов на роль фальсификатора, кроме Илюшина, не существует. И если показать, что подлинные стихотворения и тексты псевдо-Батенькова вряд ли вышли из-под пера одного человека, то фигура Илюшина возникает сама собой.

Итак, у нас был корпус подлинного Батенькова, корпус сомнительных стихотворений и большой корпус русской поэзии первой половины XIX века. И мы стали смотреть, насколько похожи подлинные стихи Батенькова и сомнительные — на фоне текстов других поэтов, авторство которых не вызывает сомнений.

Для анализа мы использовали три языковых уровня. Во-первых, лексический, то есть частоту, с которой встречаются самые распространенные слова. Второй уровень — условно морфологический: мы нарезали все тексты на последовательности из двух символов, так называемые биграммы, и тоже посчитали их частоты. Так, например, строка «В стране Борея вечно льдистой» превращалась в мешок сочетаний: «в_», «_с», «ст», «тр», «ра», «ан», «не» и так далее. Несмотря на примитивность, этот метод позволяет поймать морфологические особенности текстов. Наконец, мы распознали все рифмы во всех корпусах и разложили их на ряд фонетических признаков: например, какие встречаются пары ударных гласных, какова длина рифмующихся слов и так далее.Артем Шеля — преподаватель Digital Humanities (Цифровые гуманитарные науки) Тартуского университета, исследователь Computational Stylistic Lab (Лаборатория компьютерного изучения стилистики) в Польской академии наук. Он с коллегами проводил современное стилометрическое исследование стихотворений псевдо-Батенькова.

При анализе сходств и различий текстов можно использовать информацию всех частот из этих трех уровней языка и составить своего рода карту — многомерное пространство, в котором висят точки, характеризующие каждую поэтическую выборку. В ходе работы выяснилось, что равномерные выборки из Вяземского связаны между собой примерно такими же отношениями, как связаны выборки из Языкова, или Пушкина, или Лермонтова. Другими словами, выборки из одного поэта связаны тесной связью авторства, которое может быть выражено сотнями мельчайших, часто неосознаваемых языковых привычек.

Последнее, что оставалось сделать, — взять подлинного Батенькова вместе с лже-Батеньковым и наложить их на ту карту отношений, которую мы получили из всего корпуса русской поэзии. Результат был очень простой: ни при каких обстоятельствах корпус лже-Батенькова не оказывался в отношениях единого авторства с настоящим Батеньковым. Поведение этих текстов было, без сомнения, чужеродным относительно подлинника.

Какие количественные различия мы обнаружили? Часть из них вполне поддается интерпретации — лексика. Например, слова, характерные для подлинного Батенькова, указывают на высокий регистр его поэтической речи — это слова религиозной оды: «чаша», «красота», «небесный», «путь», «солнце», «царь», «бог», «земля», «дар». Псевдо-Батеньков тоже пытается имитировать этот стиль, но примешивает к нему лексику медитативной лирики и лирического пейзажа: «ночь», «покой», «глаз», «добро», «жизнь», «бытие».

На уровне рифмы мы подтверждаем склонность псевдо-Батенькова к неточной женской рифме с различием заударных гласных, как, например, в паре «случай — могучий» (в женской рифме ударение падает на предпоследний слог рифмующихся слов; в мужской рифме на последний слог. — Прим. ред.). Еще, например, псевдо-Батеньков любит по-модернистски рифмовать слова очень разной длины («слов — первооснов») и строить мужские рифмы на согласных [sj], [k], [l]: «связь — прервалась», «призрак — зрак», «ощутил — сил».

Кроме того, в ходе наших экспериментов псевдо-Батеньков часто оказывался близким соседом не подлинного Батенькова, а других поэтов из нашего корпуса, чаще всего Пушкина, Языкова и Вяземского. В таком поведении можно увидеть намек на глубинные механизмы стилизации и литературного подражания. Грубо говоря, каким бы одаренным ни был стилизатор, он скорее повторит заметное и типовое — то, что складывается в язык эпохи (и то, что сделало эти стихотворения такими привлекательными для читателя после публикации). 

Однако основные отличия были заключены в глобальной разнице всей системы самых частотных слов в русском языке: местоимений, частиц, союзов и предлогов (на это также указывал Шапир). Отличительные биграммы указали на еще более неуловимый уровень авторской индивидуальности: скажем псевдо-Батеньков отличался биграммами «сь», «ен», «ег», «_м», «ки», «ло», «зн». Мы не очень много поймем о самой поэзии на основании этих обрезков языка, но они помогают отразить особенности стиля.

Окончательное объяснение чужеродности подлинных и сомнительных стихотворений уже не подвластно стилометрии, мы только можем указать на особенности стилистического сигнала. Однако это позволяет сделать следующий шаг после Шапира и все-таки утверждать, что из мельчайших языковых привычек можно восстановить авторство — с определенной степенью вероятности. Главный же подозреваемый в авторстве сомнительных текстов у нас по-прежнему один. Кстати, если добавить оригинальные стихотворения Илюшина в наш корпус, то псевдо-Батеньков таинственным образом начнет группироваться именно с этими текстами. Поэтому я более чем уверен, что любые документальные свидетельства (архивная тетрадь или черновики Илюшина), если они когда-нибудь и обнаружатся, только подтвердят результаты стилометрии.

Мэри Мелконян, 15 марта 2021

https://journal.bookmate.com/okazyvaetsya-stihi-tozhe-poddel...