Встретился очень интересны материал, сделанный журналистами Комсомольской правды. Там часто попадаются весьма достойные материалы.
Русь со скрепами и без политики
Дорога из Москвы на Архангельск прекрасна, а потому скучна. Даже обочины выбриты толпами человечков с ручными бензокосилками и нет сомнений, если Росавтодор продолжит в том же духе, через сто лет в России будут английские газоны длиной в тысячи километров. Фотокор Витя Гусейнов еще не отошел от столичного митинга, вертится на пассажирском сиденье и вскрикивает лозунгами: «Страна летит в пропасть», «Дебилы!»... В 90-х, про людей в таком состоянии говорили: «Огонька» начитался». Останавливаюсь по Витиной просьбе на 106 километре Ярославского шоссе, напротив плакатов «Свободу Соболь!» и «Допускай!». За кустами, в землянке, живет в затворе известный всей стране квазиотшельник и оппозиционер Юрий Алексеев, радующий еженедельно и конного и пешего путника выставкой актуального политического плаката. Как написали мне злые люди – «106-й километр Ярославки, единственное место, где можно выбрасывать мусор из окна машины». Но, бить отшельника пока не били – на Руси по-прежнему любят юродивых. Это наша скрепа.
Вторая скрепа выскочила за Вологдой, после заправки бензином известного бренда, на приборной панели появился значок, называемый в народе «замените двигатель». Утром машина завелась с трудом, и задним числом мы стали припоминать, что заправка была какая-то облезлая, дальнобоев на ней не было, глаза у кассирши косили и чек давать она не хотела… Здравствуй, Русь-матушка! Тихая, вечная, без политики и столичной злобы, но с хитрецой и лукавством.
Этим хмурым утром, в деревне Литвиново в Архангельской области, Шенкурский район, у древнего храма, нас ждали молодые и совсем юные ребята-волонтеры из организации «Общее дело». Их звонкие голоса далеко разносились под низким хмурым небом с овчинку, из которого капало невозбранно уже какую неделю. Урчал генератор, шаркала пила. По камню скреб стальной совок – девушка Аня, профессиональный художник, расчищала паперть у входа в храм. В светло-желтом камне ногами предков была вытоптана ложбина, а сама плита «смылилась» по углам.
- Ваня! – закричал кто-то со строительных лесов. - Дед местный приходил два раза!
- Чего хотел? - ответил ломающимся голосом невидимый пока Ваня.
- Говорит, сам бы храм отремонтировал, да руки не доходили!
- А ты?
- А я ему свою лопату дал, он тогда сразу убежал. А потом творога принес и молока…
Ваня, Иван Рыбин, командир волонтерской экспедиции, оказался копией Василия Буслаева из старого советского фильма. И был он нам искренне рад, что не часто случается в нашей профессии.
Вторая скрепа выскочила за Вологдой, после заправки бензином известного бренда, на приборной панели появился значок, называемый в народе «замените двигатель». Утром машина завелась с трудом, и задним числом мы стали припоминать, что заправка была какая-то облезлая, дальнобоев на ней не было, глаза у кассирши косили и чек давать она не хотела… Здравствуй, Русь-матушка! Тихая, вечная, без политики и столичной злобы, но с хитрецой и лукавством. Этим хмурым утром, в деревне Литвиново в Архангельской области, Шенкурский район, у древнего храма, нас ждали молодые и совсем юные ребята-волонтеры из организации «Общее дело». Их звонкие голоса далеко разносились под низким хмурым небом с овчинку, из которого капало невозбранно уже какую неделю. Урчал генератор, шаркала пила. По камню скреб стальной совок – девушка Аня, профессиональный художник, расчищала паперть у входа в храм. В светло-желтом камне ногами предков была вытоптана ложбина, а сама плита «смылилась» по углам.
- Ваня! – закричал кто-то со строительных лесов. - Дед местный приходил два раза!
- Чего хотел? - ответил ломающимся голосом невидимый пока Ваня.
- Говорит, сам бы храм отремонтировал, да руки не доходили!
- А ты?
- А я ему свою лопату дал, он тогда сразу убежал. А потом творога принес и молока…
Ваня, Иван Рыбин, командир волонтерской экспедиции, оказался копией Василия Буслаева из старого советского фильма. И был он нам искренне рад, что не часто случается в нашей профессии.
Серые сосновые леса так и не смогли перерасти огромный деревянный храм Иоанна Предтечи. Храм, по северным меркам «новый» - 19 век. Серебристый от старости деревянный шпиль чуть покосился, но падать пока не собирается. И не дадут. В это верят сами волонтеры и мы с Витей пытаемся верить.
Храм Иоанна Предтечи в Литвиново. По местным меркам он молодой - 19 век. «Общее дело» проводит тут противоаварийные «работы, не затрагивающие конструкции». Пока главная задача – укрыть основной объем храма от воды.
- Мы же не реставраторы, - говорит нам Иван Рыбин. - Наша работа неофициально называется «подготовка к красивым похоронам».
- Бальзамирование?
- Что-то вроде… Подготовка к консервации и противоаварийные «работы, не затрагивающие конструкции». Пока главная задача – укрыть основной объем храма от воды. Лет 20 жизни храму мы дадим, а потом…
- Бальзамирование?
- Что-то вроде… Подготовка к консервации и противоаварийные «работы, не затрагивающие конструкции». Пока главная задача – укрыть основной объем храма от воды. Лет 20 жизни храму мы дадим, а потом…
Иван Рыбин
Литвиново – большая и жилая деревня, по северной традиции хаотично размазанная по большой площади. Есть лесопилка. Спрашиваю Ивана:
- А местным все равно, что у них такая красота заваливается?
Иван к этому вопросу готов, но никого не осуждает:
- У них мало возможностей что-то сделать. У нас все-таки и школа плотников-реставраторов, и специалисты консультируют. Вот, нам баньку вчера протопили - огромное спасибо деревенским, хоть отогрелись. Но, вообще по-всякому бывает. Мы в Карелии проводили разведку на Коргозере, нашли храм. Обычно сразу выкашиваем траву, чтобы весной не загорелось. Сломали свою косу, попросили у местных. А через неделю нам звонит Сергей Денисов, сынишка стариков, у которых мы косой одалживались: «Ребята, что еще можно сделать? Мы тут с мужиками собрались, покумекали…лес есть, плотничать умеем». А потом раз! И встречаю Сергея на конференции по деревянному зодчеству. Замотивировали человека.
- А местным все равно, что у них такая красота заваливается?
Иван к этому вопросу готов, но никого не осуждает:
- У них мало возможностей что-то сделать. У нас все-таки и школа плотников-реставраторов, и специалисты консультируют. Вот, нам баньку вчера протопили - огромное спасибо деревенским, хоть отогрелись. Но, вообще по-всякому бывает. Мы в Карелии проводили разведку на Коргозере, нашли храм. Обычно сразу выкашиваем траву, чтобы весной не загорелось. Сломали свою косу, попросили у местных. А через неделю нам звонит Сергей Денисов, сынишка стариков, у которых мы косой одалживались: «Ребята, что еще можно сделать? Мы тут с мужиками собрались, покумекали…лес есть, плотничать умеем». А потом раз! И встречаю Сергея на конференции по деревянному зодчеству. Замотивировали человека.
Ольга Зинина
Внутри храма в Литвиново – хаос из рухнувших балок и конструкций. Пахнет деревом, кладовкой, бабушкиными сундуками. В основной объем храма небо сыпет водяную пыль, полов нет, и там, где не успели расчистить – заросли влажного, жирного папортника. В сухом пределе храма миниатюрная девушка светит в чертежный планшет фонариком и рисует что-то карандашом. Ольга Зининапрофессиональный архитектор, приехала в экспедицию, чтобы составить план дальнейших работ. Ольга прислушивается к нашему разговору и вдруг предлагает съездить и посмотреть часовню, которую «Общее дело» отреставрировало полностью, так, как это должно быть сделано в идеале.
Волонтеры отряда «Общее дело»
Ребята из «Общего дела» живут рядом с храмом в палатках. Недавно деревенские жители растопили для них баньку. - Это было очень приятно. Мы хоть отогрелись. - говорит Иван.
Ребята из «Общего дела» живут рядом с храмом в палатках. Недавно деревенские жители растопили для них баньку. - Это было очень приятно. Мы хоть отогрелись. - говорит Иван.- Везде?
- Везде, куда можно добраться, - твердо говорит Ольга. - Но на вашей городской машине мы никуда не доедем.
- Везде, куда можно добраться, - твердо говорит Ольга. - Но на вашей городской машине мы никуда не доедем.
Лесовозные дороги – спасение и проклятье Русского Севера. ЛесоГубы (не ошибка) их чинят, строят мосты, чистят зимники и сами же потом убивают напрочь. Равновесия не проглядывается: уходя с делянок, никто не чинит дороги «на прощание» и местные остаются с тем, что есть. На долгую память и проклятие.
Джип, на котором мы едем, умудряется выбрасывать фонтаны воды, как торпедный катер и одновременно скакать как козлик. Ольга знает эту дорогу наизусть, четыре года шла реставрация часовни, насмотрелась. И навидалась на этой дороге и лосей, и медведей, и волков. В крохотную деревню Монастырка они в последние годы уже приходят к домам и нюхают входные двери.
Крохотная деревушка Монастырка. В деревне постоянно живут всего два человека 
Крохотная часовня Георгия Победоносца была построена в 1732 году и до сих пор не является официально памятником архитектуры. В 2014-м, она выглядела ужасно – крыша с рубленным завершением провалились вовнутрь, полов не было – сгнили. 
Джип, на котором мы едем, умудряется выбрасывать фонтаны воды, как торпедный катер и одновременно скакать как козлик. Ольга знает эту дорогу наизусть, четыре года шла реставрация часовни, насмотрелась. И навидалась на этой дороге и лосей, и медведей, и волков. В крохотную деревню Монастырка они в последние годы уже приходят к домам и нюхают входные двери.
Крохотная деревушка Монастырка. В деревне постоянно живут всего два человекаНас встречает дедушка, Леонид Александрович:
- Я местный, коренной, совсем-совсем, - и показывает пальцем под ноги, в родную землю. - Когда совхоз укрупняли, отец отказался уезжать. За всем ходили за 20 километров, в центральную усадьбу, но не сбежали.
Нас ведут в избу кормить. Я спрашиваю тихо:
- Ольга, что за смысл восстанавливать древнюю часовню в умирающей деревне? Сюда даже туристы не доберутся. Сердцем понимаю, разумом – трудно. Зачем?
- На такие простые вопросы сложнее всего отвечать… Это то немногое, что можно сейчас сделать. Когда мы начинали, в этот дом приезжали только на лето. А сейчас, хозяин с женой остались здесь и на зиму. Какая-то зацепка появилась – смотреть за часовенкой, например. Хотя здесь тяжело современному человеку – электричества тут нет. Все годы, что мы работали здесь, мы стали одной большой семьей. Привозили продукты и бензин, по хозяйству помогали. В прошлом году нашли благотворителей, перекрыли им крышу на доме…
- Я местный, коренной, совсем-совсем, - и показывает пальцем под ноги, в родную землю. - Когда совхоз укрупняли, отец отказался уезжать. За всем ходили за 20 километров, в центральную усадьбу, но не сбежали.
Нас ведут в избу кормить. Я спрашиваю тихо:
- Ольга, что за смысл восстанавливать древнюю часовню в умирающей деревне? Сюда даже туристы не доберутся. Сердцем понимаю, разумом – трудно. Зачем?
- На такие простые вопросы сложнее всего отвечать… Это то немногое, что можно сейчас сделать. Когда мы начинали, в этот дом приезжали только на лето. А сейчас, хозяин с женой остались здесь и на зиму. Какая-то зацепка появилась – смотреть за часовенкой, например. Хотя здесь тяжело современному человеку – электричества тут нет. Все годы, что мы работали здесь, мы стали одной большой семьей. Привозили продукты и бензин, по хозяйству помогали. В прошлом году нашли благотворителей, перекрыли им крышу на доме…
Архитектор-реставратор Ольга Зинина
Крохотная часовня Георгия Победоносца была построена в 1732 году и до сих пор не является официально памятником архитектуры. В 2014-м, она выглядела ужасно – крыша с рубленным завершением провалились вовнутрь, полов не было – сгнили. Вообще, по мнению Ольги, с 2010 года наметился какой-то сдвиг с этими несчастными шедеврами-сиротами:
- Снизу пошла волна интереса, от людей, которые никогда даже не думали об архитектуре. И главное, им хочется что-то сделать, хоть доски подавать.
- Снизу пошла волна интереса, от людей, которые никогда даже не думали об архитектуре. И главное, им хочется что-то сделать, хоть доски подавать.
Нет и не будет
Крохотная часовня Георгия Победоносца была построена в 1732 году и до сих пор не является официально памятником архитектуры. В 2014-м, она выглядела ужасно – крыша с рубленным завершением провалились вовнутрь, полов не было – сгнили.
Крохотная снаружи, часовня оказалась на удивление большой внутри. По ощущениям. Труда и денег ушло на нее - согласно скрытому объему – много, очень много. Потому что делали по уму. Например, доски тесали топорами и обрабатывали скобелем – чтобы был след исторического инструмента.
Я шучу:
- Все без единого гвоздя и самореза?
Ольга вздыхает:
- Расхожее заблуждение, тес на крыше крепится гвоздями и их немало, сотни. Вот кажется, что часовня крохотная, а леса ушло 50 кубов. Одновременно работало по 25 человек, 4 лета по месяцу. Были и зимние работы в мастерских – окна, двери, подзоры, причелины (Подзоры и полотенца – богато украшенные карнизы, отделяющие сруб от чердака. Причелины – доски закрывающие торцы бревен - прим.Авт.)
- Есть какой-то государственный проект, по восстановлению деревянных церквей Русского Севера?
- Нет. Но если он появится, не будет работать.
- Почему?
- Во всем, что связано с госфинансированием, на практике, большая часть денег уходит на какие-то «представительские расходы», на что угодно. Бюджет реставрации вот этой часовни составил 1 миллион 700 тысяч рублей. В этой сумме все – от материалов до проезда волонтеров. Причем, у нас изначально не было этой суммы, даже 100 тысяч не было – собирали, буквально, по сто рублей. И, кстати, сто рублей, иногда – это очень важно. Поработав в государственной реставрации, я не верю, что можно сделать так же качественно на казенные деньги.
- Скромные бюджеты?
- Всегда сжатые сроки. Освоение средств в сжатые сроки. А это не всегда возможно при работе с деревом. Часто нельзя все сделать за год – нужно вернуться через два или три года и доделать начатое. А тут - к концу года надо закрыть смету.
- Ага, а то на следующий год выпишут меньше денег…
- И вот какой парадокс, через два-три года никто не разрешит тебе вернуться на отреставрированный объект, который стал памятником архитектуры и завершить там какие-то работы.
- Может проще разбирать и перевозить, в те же Кижи?
- Нет, - сказала, как отрезала Ольга, но потом смягчилась, объяснила:
- Памятник архитектуры должен стоять на своем месте, в родном ландшафте. Четыре года мы занимались этой часовней, я погружалась в нее все глубже и глубже и само место иногда помогало разгадывать загадки, вот как со звонницей на рундуке часовни. Никто и не знал, что она была! Или ориентация крылечка – оказывается, дороги по которой мы приехали раньше не было, и все приезжали к часовне по реке.
Крохотная снаружи, часовня оказалась на удивление большой внутри. По ощущениям. Труда и денег ушло на нее - согласно скрытому объему – много, очень много. Потому что делали по уму. Например, доски тесали топорами и обрабатывали скобелем – чтобы был след исторического инструмента.
Я шучу:
- Все без единого гвоздя и самореза?
Ольга вздыхает:
- Расхожее заблуждение, тес на крыше крепится гвоздями и их немало, сотни. Вот кажется, что часовня крохотная, а леса ушло 50 кубов. Одновременно работало по 25 человек, 4 лета по месяцу. Были и зимние работы в мастерских – окна, двери, подзоры, причелины (Подзоры и полотенца – богато украшенные карнизы, отделяющие сруб от чердака. Причелины – доски закрывающие торцы бревен - прим.Авт.)
- Есть какой-то государственный проект, по восстановлению деревянных церквей Русского Севера?
- Нет. Но если он появится, не будет работать.
- Почему?
- Во всем, что связано с госфинансированием, на практике, большая часть денег уходит на какие-то «представительские расходы», на что угодно. Бюджет реставрации вот этой часовни составил 1 миллион 700 тысяч рублей. В этой сумме все – от материалов до проезда волонтеров. Причем, у нас изначально не было этой суммы, даже 100 тысяч не было – собирали, буквально, по сто рублей. И, кстати, сто рублей, иногда – это очень важно. Поработав в государственной реставрации, я не верю, что можно сделать так же качественно на казенные деньги.
- Скромные бюджеты?
- Всегда сжатые сроки. Освоение средств в сжатые сроки. А это не всегда возможно при работе с деревом. Часто нельзя все сделать за год – нужно вернуться через два или три года и доделать начатое. А тут - к концу года надо закрыть смету.
- Ага, а то на следующий год выпишут меньше денег…
- И вот какой парадокс, через два-три года никто не разрешит тебе вернуться на отреставрированный объект, который стал памятником архитектуры и завершить там какие-то работы.
- Может проще разбирать и перевозить, в те же Кижи?
- Нет, - сказала, как отрезала Ольга, но потом смягчилась, объяснила:
- Памятник архитектуры должен стоять на своем месте, в родном ландшафте. Четыре года мы занимались этой часовней, я погружалась в нее все глубже и глубже и само место иногда помогало разгадывать загадки, вот как со звонницей на рундуке часовни. Никто и не знал, что она была! Или ориентация крылечка – оказывается, дороги по которой мы приехали раньше не было, и все приезжали к часовне по реке.
Деревянная Церковь Рождества Христова 18 века и каменная Церковь Покрова Пресвятой Богородицы, которая всего на сто лет моложе.
А еще где-то, совсем рядом с часовней, был древний монастырь. На него указывала и оставшаяся часовня – их ставили в память о закрывшихся обителях. И последний житель этой деревни с характерным и отнюдь не случайным названием Монастырка, рассказывал, что совсем рядом, на картофельных полях, в 50-е годы находили могилы с церковной утварью.
Я заметил, что два десятка шурфов и один георадар за пару недель раскрыли бы тайну исчезнувшего монастыря.
Ольга лишь пожала плечами. Пока, никому это не нужно. Может, время еще не пришло?
Я заметил, что два десятка шурфов и один георадар за пару недель раскрыли бы тайну исчезнувшего монастыря.
Ольга лишь пожала плечами. Пока, никому это не нужно. Может, время еще не пришло?
В этом странствии по Русскому Северу мы видели множество деревянных храмов. Любовно пересобранных на деньги норвежцев, как церковь в Кенозеро(Архангельская обл.). «Отреставрированных» с помощью саморезов, с окнами зашитыми полистиролом, сгоревших от удара молнии в 2015 году, как храм в Лядино (Архангельская обл.). Или профессионально восстановленных, как крохотная, в сажень шириной часовенка в Турышкино (Архангельская обл.). Она стоит на ныне исчезнувшем Пудожском тракте – в ней путники молились стоя на коленях, так, чтобы грязные ступни оставались снаружи.
Но в конце нашего пути мы заехали на самое известное пепелище современного Русского Севера – на руины церкви Успения в Кондопоге (Карелия). Ее сжег сумасшедший 15-летний сатанист ровно год назад. И эта жертва подняла первую в 21 веке волну интереса к нашему деревянному северному зодчеству. Рамзан Кадыров лично перечислил 1 миллион рублей на восстановления храма в городе, откуда в 2006 году «попросили» чеченскую диаспору. Это был сильный человеческий и политический ход. Но хайп закончился, а денег удалось собрать всего 7 миллионов. Для восстановления нужно, как минимум, в 15 раз больше. На электронных картах и в путеводителях церковь Успения до сих пор обозначена как уникальный туристический объект и это вселяет хоть какую-то надежду.
Руины церкви Успения в Кондопоге. год назад ее сжег 15 летний сумасшедший
Цифры
По мнению Андрея Бодэ, ведущего российского специалиста по деревянному зодчеству, большинство памятников сосредоточены в Северо-Западном федеральном округе. 130 объектов 17-18 века и около 70 – стилевые постройки 19 и начала 20 века.
Дословно: «большинство деревянных церквей и построек находятся в неудовлетворительном, заброшенном состоянии, есть множество неучтенных построек». И, самое главное: «крупные утраты следуют с периодичностью раз в один-два года».
Дословно: «большинство деревянных церквей и построек находятся в неудовлетворительном, заброшенном состоянии, есть множество неучтенных построек». И, самое главное: «крупные утраты следуют с периодичностью раз в один-два года».
Что делать
По мнению большинства специалистов, нельзя убирать шедевр из «родного ландшафта», то есть, храм должен остаться на месте. Есть идея: искать для таких храмов богатых попечителей. К сожалению, храм без общины – музейный объект. И скорее всего, в ближайшее столетие, в заброшенных уголках Севера никаких православных общин не появится. Напрашивается логичный выход – вместо новоделов, которые возводятся сейчас в крупных городах, перевезти туда деревянные храмы Русского Севера из обезлюдевших мест. Это будет стоить дороже, если возможно, конечно, оценить эти шедевры деньгами. 
Свежие комментарии