На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Жизнь - театр

1 157 подписчиков

Свежие комментарии

  • Владислав Петряев
    Сознание человека так многопланово, так изменчиво и в тоже время так ностальгично к прошлому, что часто трудно дать о...История создания ...
  • Светлана Митленко
    Когда он был на взлете, то тоже прошел мимо меня. Гораздо позже в силу своей профессии я о нем узнала. И тоже никак. ...От одесского жули...
  • Светлана Митленко
    Тут мы с Вами очень похожи. Бардовские песни и мне нравятся, так же как и городской романс, и шансон. Но Северный име...От одесского жули...

Акварельный поэт Максимилиан Волошин ч.1

Один среди враждебных ратей – / Не их, не ваш, не свой, ничей – / Я – голос внутренних ключей, / Я – семя будущих зачатий. ( Волошин М. Пролог. 1915 )28 мая (16 мая – по ст.стилю) 1877 года родился Максимилиан Александрович Волошин (настоящая фамилия – Кириенко-Волошин) - русский поэт-символист, критик, эссеист, художник, философ, один из самых ярких поэтов Серебряного века.

Ещё при жизни Максимилиан Волошин стал легендой. Сейчас легенда переросла в миф и практически забылась нашими современниками. Тем не менее, человек-Солнце, художник, поэт, скульптор, Мастер Максимилиан Александрович Волошин - реальная фигура в истории русской литературы и русского искусства. Он был хранителем «святого ремесла». Следы его впечатаны не только в почву Крыма, но и в почву русской культуры двадцатого века: в поэзию, искусство перевода, прозу, живопись, искусствоведение, философию. Щедро одаренный от природы, Максимилиан Волошин мог делать всё. У него были золотые руки. В Волошине соединились поэт и художник. Он был Мастером и выглядел потомком какого-то древнего племени крепышей, путешественников, художников. В нем было нечто прочное, надежное, основательное, возрожденческое. В нём искали опоры. Волошин сводил, сочетал, образовывал гроздья и гнезда тружеников и творцов, радовался встречам и горевал по поводу невстреч. Он верил (и в этой вере пребывал до конца жизни), что человек от рождения гений, что в нем заложена энергия Солнца. Другого такого Мастера не было и, возможно, никогда больше не будет на российской земле…

Ранние годы

Макс Волошин. Детство. Таганрог. 1878 год

Максимилиан Александрович родился в Киеве в Духов день, "когда земля - именинница", в семье юриста, коллежского советника Александра Максимовича Кириенко-Волошина (1838-1881) и Елены Оттобальдовны (1850-1923), урожденной Глазер. Отец вёл свою родословную от запорожских казаков. Один из них слагал думы - народные песни, политический смысл которых пришёлся не по нраву польским панам. " Родился я в Киеве и корнями рода связан с Украиной. Мое родовое имя Кириенко-Волошин, и идет оно из Запорожья. Я знаю из Костомарова , что в XVI веке был на Украине слепой бандурист Матвей Волошин, с которого с живого была содрана кожа поляками за политические песни, а из воспоминаний Францевой, что фамилия того кишиневского молодого человека, который водил Пушкина в цыганский табор, была Кириенко-Волошин . Я бы ничего не имел против того, чтобы они были моими предками." - Писал в одной из своих автобиографий Макс Волошин.

Отца Волошин не помнил. Отец жил от семьи отдельно. С 4 лет воспитывала его мать, верная участница всей его жизни. Елена Оттобальдовна была обрусевшая немка. Её экстравагантная внешность обращала на себя внимание и в Париже, куда она приезжала к сыну, и в Коктебеле, где она имела клочок земли, ставший впоследствии своеобразной Меккой для многих поколений писателей. Предки матери были обрусевшими немцами, попавшими в Россию ещё в XVIII веке. Как считал сам поэт, он был «продуктом смешанных кровей (немецкой, русской, итало-греческой)». Из Киева семья Кириенко-Волошиных переехала в Таганрог. Там В четыре года Максимилиан и потерял отца. Елена Оттобальдовна, будучи натурой деятельной и самостоятельной, не захотела оставаться в зависимости от родственников мужа. Вместе с четырёхлетним сыном она перебралась в Москву, где устроилась на службу и сама зарабатывала деньги на содержание и воспитание Макса.

Макс Волошин. Детство. Москва. 1885 год

Елену Оттобальдовнуа Глазер - мать Максимилиана Волошина, - называли мужчиной в юбке, которая имела страсть к мужским развлечениям и манере одеваться. Вот и воспитала она сына в необычной бойцовской для современников манере: ему все было разрешено, кроме как питаться вне меры и быть отродьем "серой массы". Она ни на секунду не сомневалась, что ее сын не такой как все вокруг, и все детство развивала у него это чувство отрешенности и необычности. Однако Максим рос довольно дружелюбным и можно сказать мягкотелым, не смотря на попытки матери, например, ввязать его в драку с соседскими хулиганами. Елена Глазер нанимала цирковую наездницу, чтобы та учила Максимилиана всевозможным трюкам и кувыркам на лошади. Она приветствовала и даже поощряла необычайный интерес сына к мистическим и оккультным событиям, действиям, впоследствии, возможно, эта поддержка и вылилась в некоторые необычные способности поэта. Она никогда не ругала сына и только усмехалась в лицо директору школы, когда Макса оставляли на второй год. С матерью они были близки до самого прощального расставания и, наверняка, благодаря ее воспитанию Волошин был именно таким, каким мы его знаем: необычным, добрым, даже немного мистическим.

Неудивительно, что Марина Цветаева была в восторге от стойкости характера и высоко поднятого подбородка Елены Оттобальдовны.

Елена Оттобальдовна Волошина… лицо старого Гете, германское и явно божественное. Первое впечатление — осанка. Царственность осанки: двинется— рублем подарит. Чувство возвеличенности от одного ее милостивого взгляда. Второе, естественно вытекающее из первого — опаска: такая не спустит. Чего? Да ничего. Величественность при маленьком росте, величие из низу, наше поклонение — сверху… Глубочайшая простота… Праматерь. Матерь здешних мест, ее орлиным оком открытых и ее трудовыми боками обжитых. Верховод всей нашей молодости — прародительница рода, так и не осуществившегося. Праматерь — Матриарх — Пра. М. Цветаева, Живое о живом (1933)

Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина

До 16-ти лет мальчик жил в Москве, учился в 1-ой Казённой гимназии, начал писать стихи, занимался переводами Гейне. В 1893 году Елена Оттобальдовна из-за материальных трудностей оставляет столицу. За гроши она покупает небольшой участок земли в Крыму, близ болгарской деревни Коктебель. Максимилиан с матерью переезжает в Крым. В его жизни впервые появляются Феодосия с ее генуэзскими крепостями и турецкими развалинами и Коктебель: море, полынь, нагромождения древнего вулкана Карадаг. С Коктебелем будет связана вся жизнь поэта – об этом позаботилась сама природа: одна из гор Карадага поразительно похожа на профиль Волошина.

Гимназист М. Волошин. Таганрог, 1886-1887 гг

Детство Волошина, по его словам, проходило в кругу взрослых людей, домашних животных, книг. В пять лет он уже бегло читал, а ещё раньше помнил многое наизусть из русской классики. Учась в гимназии и университете, переводил из Гейне, Ленау, Фрейлиграта. На его развитие влияли и французские писатели, особенно Верлен и Малларме. Позже Волошин назовёт Париж своей духовной родиной. С детства он бредит стихами и даже «молится о том, чтобы стать поэтом». В ранних поэтических опытах заметно подражание Брюсову.
Гимназию он закончил в Феодосии, провинциальном городке, вдали от родительского дома. В нём рано проявилась самостоятельность. Ничему путному, как ему казалось, он в гимназии не научился:" С 4-х лет до 16-ти - Москва. Долгоруковская ул[ица], Подвиски - обстановка суриковской "Боярыни Морозовой", которая как раз в то самое время писалась в соседнем доме. Потом окраины Москвы - Ваганьковское кладбище, и леса Звенигородского уезда: те классические места русского Иль-де-Франса, где в сельце Захарьине прошло детство Пушкина, а в Семенкове - Лермонтова. И то, и другое связаны с моими детскими воспоминаниями. Позже - Поливановская гимназия и казенная 1-ая гимназия. Это - самые темные и стесненные годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний."

Максимилиан Волошин. Феодосия, 1896 год. Собрание Дома-музея М. А. Волошина.

Еще в ранние годы всем существом Волошина овладел зародившийся в нем и все возраставший интерес к поэзии, к искусству вообще, особенно к живописи. Творчество и суждения о творчестве, не мешая друг другу, шли рядом всю жизнь.

Слева направо: М.А. Волошин, А.М. Петрова, П.П. Теш, неизвестная, Е.О. Кириенко-Волошина. Коктебель, 1897 г.

В своей автобиографии он пишет, что с "16-ти лет – окончательный переезд в Крым – в Коктебель. Коктебель не сразу вошел в мою душу: я постепенно осознал его как истинную родину моего духа. И мне понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять его красоту и единственность".

Много прекрасных строк посвятил Волошин очаровавшему его своей дикой первозданностью Киммерийскому краю – восточному Крыму.

С тех пор, как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я – душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов.
Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой –
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Карадага.
Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали
Стиху – разбег, а мысли – меру дали.
Моей мечтой с тех пор напоены
Предгорий героические сны
И Коктебеля каменная грива;
Его полынь хмельна моей тоской,
Мой стих поет в волнах его прилива,
И на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

1918

Коктебельский дом Волошиных находился в семи верстах от Феодосии. Максимилиан, пока не закончил обучение в гимназии, жил в городе на съёмной квартире. В Москве он учился из рук вон плохо, получая «двойки» и «единицы» по всем предметам, оставался в одном классе на второй год. Низкие баллы ставились Волошину преподавателями не за отсутствие знаний или интереса к учёбе, а за то, что он задавал слишком много вопросов, излишне «оригинальничал» и терпеть не мог казённого, формального подхода к человеческой личности. По воспоминаниям Елены Оттобальдовны, которые впоследствии обрели статус семейной легенды, когда она передавала московский табель Макса директору гимназии в Феодосии, тот недоумённо пожал плечами и заметил, что «идиотов мы не исправляем». Однако нравы в провинции были проще: на способного юношу, который отлично рисовал, писал стихи и имел бесспорный артистический талант, обратили внимание. Вскоре Макс стал едва ли не местной знаменитостью, ему пророчили большое будущее и называли не иначе как «второй Пушкин».

В 1897 году, по настоянию матери, Волошин поступил на юридический факультет Московского университета.

М. А. Волошин и М. П. Свободин. Феодосия. 1899 год. Собрание Дома-музея М. А. Волошина

В Московском университете, на юридический факультет которого Волошин поступил в 1897 году, он увлечен задуманным им "Студенческим сборником", выпускавшимся в пользу нуждающихся студентов. Волошин неблагонадежен. Находится под негласным надзором полиции. "Что-то скажем, наконец, мы - первое поколение двадцатого столетия?.." Он пишет:

Не жилица в нашем мире

Наша муза.

Ведь она

В глубине самой Сибири

Жгучим горем рождена.

Эти песни прилетели

И родились средь степей -

В буйном ропоте метели,

Под зловещий звон цепей...

В этих ранних стихах Максимилиана Волошина слышатся отголоски революционно-демократической поэзии, поэзии Некрасова и поэтов некрасовской школы. В дальнейшем они будут звучать все глуше и глуше. Но позднее, в стихах, написанных поэтом в революционные дни 17-го года и в годы гражданской войны, они заявят о себе с новой силой.

В 1899 году за деятельное участие во Всероссийской студенческой забастовке был на год исключен и выслан в Феодосию под негласный надзор полиции. 29-го августа того же года он вместе с мамой почти на полгода выезжает в Европу, в свое первое заграничное путешествие. Вернувшись в Москву, Волошин экстерном сдал экзамены в университете, перевелся на третий курс, а в мае 1900 года снова отправился в двухмесячное путешествие по Европе по разработанному им самим маршруту. На этот раз – пешком, с друзьями: Василием Ишеевым, Леонидом Кандауровым, Алексеем Смирновым. По возвращении в Россию Максимилиан Волошин был арестован по подозрению в распространении нелегальной литературы. Из Крыма его этапировали в Москву, две недели держали в одиночке, но вскоре отпустили, лишив права въезда в Москву и Санкт-Петербург. Это ускорило отъезд Волошина в Среднюю Азию с изыскательской партией на строительство Оренбург-Ташкентской железной дороги. По тем временам – в добровольную ссылку. В сентябре 1900 года изыскательская партия, возглавляемая В.О. Вяземским, прибыла в Ташкент. В её составе – М.А. Волошин, который по удостоверению значился фельдшером. Однако он проявил такие недюжинные организационные способности, что при выходе партии в экспедицию был назначен на ответственную должность начальника каравана и заведующего лагерем.

Портрет М. А. Волошина работы Е. С. Кругликовой. Париж. 1901 г.

"1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я ходил с караванами по пустыне. Здесь настигли меня Ницше и "Три разговора" Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей", - писал об этом времени жизни М.Волошин.

"Человек рождается дважды: во плоти и в духе… Но годовщины духовного рождения… ускользают от нас…" – так судит Волошин. "Полгода, проведенные в пустыне с караваном верблюдов, были решающим моментом моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток, древность, относительность европейской культуры".

Когда, овеянный туманом,
Сквозь сон миражей и песков,
Я шел с ленивым караваном
К стене непобедимых льдов.

Шел по расплавленным пустыням,
По непротоптанным тропам,
Под небом исступленно-синим
Вослед пылающим столпам.

А по ночам в лучистой дали
Распахивался небосклон,
Миры цвели и отцветали
На звездном дереве времен,

И хоры горних сил хвалили
Творца миров из глубины
Ветвистых пламеней и лилий
Неопалимой купины.

1919

В Ташкенте он принимает решение не возвращаться в университет, а ехать в Европу, заниматься самообразованием. Бунтарские порывы юности сменяются страстью к путешествиям по европейским странам, по Средней Азии. Максимилиан Волошин предстает перед нами убежденным скитальцем, познающим мир. С рюкзаком он прошел Италию, Швейцарию, Австрию, Францию, Германию, Испанию, Грецию. Он жадно познавал пространство и время, народы и их культуры. При свойственном Волошину артистизме он легко проникал в любую историческую среду, отделенную от него морями и столетиями, он чутко и внятно воспроизводил померкшие в памяти поколений исторические краски. Это его свойство подмечено современниками поэта и воспроизведено в их воспоминаниях. Взгляд на мир с высоты тысячелетних культур разных народов становится у Волошина главенствующим в пору его творческого созревания. Судьба народов Земли, самой Земли в кругу светил - вот что его интересует в первую очередь.

Каждый рождается дважды.

Не я ли

В духе родился на стыке веков?

В год изначальный двадцатого века

Начал головокружительный бег.

Мудрой судьбой закинутый в сердце

Азии, я ли не испытал

В двадцать три года всю гордость изгнанья

В рыжих песках туркестанских пустынь?

В жизни на этой магической грани

Каждый впервые себя сознает

Завоевателем древних империй

И заклинателем будущих царств.

Я проходил по тропам Тамерлана,

Отягощенный добычей веков,

В жизнь унося миллионы сокровищ

В памяти, в сердце, в ушах и глазах.

Эти строки из маленькой поэмы Волошина "Четверть века" написаны в Коктебеле в декабре 1927 года, в дни землетрясения. Все три времени - настоящее, прошедшее, будущее - сомкнуты в одно, пространство сплющено, и человек, написавший эти строки, находится во всех веках и в любом пункте планеты одновременно. Такова магия поэзии Волошина.

Человек Вселенского масштаба

М.А. Волошин. Париж. 1905 год

"В моих странствиях я никогда не покидал пределов древнего средиземноморского мира: я знаю Испанию, Италию, Грецию, Балеары, Корсику, Сардинию, Константинополь и связан с этими странами всеми творческими силами своей души. Форме и ритму я учился у латинской расы. Французская литература была для меня дисциплиной и образцом."

М.Волошин, Автобиография 1925 г.

Париж Площадь Согласья ночью 1914 Максимилиан Волошин, аквар.

В 1901 году М.А.Волошин приезжает в Париж второй раз и надолго связывает свою жизнь с этим городом. Не получив систематического образования, как художник, он охотно рисует в ателье Кругликовой, учится живописи в академии Коларосси, впитывает французскую литературу. Круг его интересов распространяется на все проявления современной культуры Франции. Его рецензии на французские события и критические статьи печатаются во многих периодических изданиях России. В Париже М.А. Волошин общается с французскими поэтами и писателями – М.Леклерком, Анри де Ренье, Ж. Леметром, А. Мерсеро, О. Мирбо, Э. Верхарном, Г. Аполлинером, Р. Гилем, А. Франсом, Садиа Леви, М. Метерлинком, Р. Ролланом, художниками – Одилоном Редоном, Ори Робен, А. Матиссом, Ф. Леже, А. Модильяни, П.Пикассо, Д. Риверой, скульпторами – А. Бурделем, Ж. Шармуа, А.Майолем, а также – с Т. Гарнье, Г. Брандесом, хамбо-ламой Тибета Агваном Доржиевым, теософами А. Минцловой, А. Безант, Г. Олькотом, антропософом Р.Штейнером, окультистом Папюсом. В 1905 году он посвящен в масоны Великой Ложи Франции, а в 1908 – во 2-ю масонскую степень, в 1909 – возведен в степень мэтра, получает именной «Устав...». "Затем, – отмечает Волошин – мне довелось пройти сквозь близкое знакомство с магией, оккультизмом, с франкмасонством, с теософией и, наконец, в 1905 году встретиться с Рудольфом Штейнером, человеком, которому я обязан больше, чем кому-либо, познанием самого себя".

М.А. Волошин. Париж. 1905 год

Уже тогда, совсем молодым человеком, Волошин наметил для себя жизненную программу, в основе которой - стремление

Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,

Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,

Пройти по всей земле горящими ступнями,

Всё воспринять и снова воплотить.

Эдвард Виттиг в работе над бюстом М. Волошина в своей мастерской. Париж, 1908 год, ноябрь. Фото М. Волошина. Собрание Дома-музея М. А. Волошина

Поэт наслаждается атмосферой столицы Франции, вбирает в себя её непередаваемый дух, пишет стихи, которые вскоре составят прекрасный цикл «Париж» - своего рода объяснение в любви этому городу, ощущение слияния с ним, элегическая песнь прощания с уходящей юностью. О том, какое место занимали Париж, Франция в жизни поэта, можно прочесть в воспоминаниях о Волошине, написанных М. Цветаевой: «Ни одного рассказа, кроме как из жизни французов - писателей или исторических лиц - никто из его уст тогда не слышал. Ссылка его была на Францию. Он так жил, головой, обёрнутой на Париж. Париж XII века или нашего нынешнего, Париж улиц и Париж времён был им равно исхожен. В каждом Париже он был дома и нигде, кроме Парижа, в тот час своей жизни и той частью своего существа, дома не был. Его ношение по Москве и Петербургу, его всеприсутствие и всеместность везде, где читались стихи и встречались умы, было только воссозданием Парижа…весь Париж со всей его, Парижа, вместимостью, был в него вмещён. (Вмещался ли в него весь Макс?)»М. Цветаева, «Живое о живом» В 1908 году польский скульптор Эдвард Виттиг создает большой скульптурный портрет М.А. Волошина, который был выставлен в Осеннем салоне, приобретен мэрией Парижа и в следующем году был установлен на бульваре Эксельман, 66, где стоит по сей день. Волошин частенько наведывается в Россию, но не только туда. «Годы странствий» - так называется первый цикл первого сборника стихотворений поэта. Скитальчество - этим словом можно определить начальный этап его жизненного пути. «В эти годы я только впитывающая губка. Я - весь глаза, весь уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Корсика, Андорра, Лувр, Прадо, Ватикан…Национальная библиотека. Кроме техники слова овладеваю техникой кисти и карандаша… Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера…», - напишет художник в своей Автобиографии 1925 года.

Эллинская древность и Рим, европейское средневековье и Возрождение, культура Востока и новейшие достижения искусства Запада — все манит и влечет Волошина.

Он воспринимает историю человека, начинающейся не во вчерашнем каменном веке, а за миллионы миллионов лет, там, где земля оторвалась от солнца, осиротела. Холод сиротства в истоке.

Отроком строгим бродил я
По терпким долинам
Киммерии печальной…
Ждал я призыва и знака,
И раз перед рассветом,
Встречая восход Ориона,
Я понял
Ужас ослепшей планеты,
Сыновнесть свою и сиротство.

1911

Подобное мироощущение является ключом к его человеческому существу, к линии его поведения, ко всему, вплоть до житейских мелочей. Отсюда та редкая в среде писателей свобода, независимость, нечувствительность к уколам самолюбия. Он всегда казался пришедшим очень издалека.

1909 год. Макс Волошин

Сам Волошин в своей автобиографии говорит: "Мое отношение к миру – смотреть Corona Astralis". В пятнадцати стихотворениях цикла "Corona Astralis" поэт рисует Человека – "путника во вселенной", гибель и рождение планет, каждой частицей своего телесного состава он словно помнит великие межзвездные дороги.

Кому земля - священный край изгнанья,
Того простор полей не веселит,
Но каждый шаг, но каждый миг таит
Иных миров в себе напоминанья.

В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья.

И бродит он в пыли земных дорог, –-
Отступник жрец, себя забывший бог,
Следя в вещах знакомые узоры.

Он тот, кому погибель не дана,
Кто, встретив смерть, в смущенье клонит взоры,
Кто видит сны и помнит имена.

1909

Герцык А.К., Бердяев Н.А., Жуковская Л.А., Герцык Е.К., Волошин М.А., Бердяева Л.Ю. 1910-е годы

ЭКСТРАВАГАНТНОСТЬ

Главный мистификатор Серебряного века

Глаза Волошина никогда не улыбались, когда лицо освещала улыбка. Для того чтобы показать, как по-разному воспринимали Волошина разные люди, приведу несколько описаний его глаз. Это любопытно с двух точек зрения: во-первых, перед нами свидетельства смотревших в эти глаза современников, во-вторых, это говорит о многообразии, переменчивости, текучести облика самого Волошина. Не только сочинения, но и внешность поэта останавливала внимание и запоминалась своей несхожестью с окружающими людьми. "На нем был костюм серого бархата - куртка с отложным воротником и короткие, до колен, штаны - испанский гранд в пенсне русского земского врача, с головой древнего грека, с голыми коричневыми икрами бакинского грузчика и в сандалиях на босу ногу", - вспоминал писатель Эм. Миндлин в своей книге "Необыкновенные собеседники". Серые мерцающие глаза Волошина он называет смеющимися. Запомним. Марина Цветаева эти же глаза рисует по-другому. Иное она видит "в его белых, без улыбки, глазах, всегда без улыбки - при неизменной улыбке губ". Не помнит ни у кого таких глаз: "...глаза точь-в-точь как у Врубелевского Пана: две светящиеся точки..." Цветаева взгляда не отводит от "...светлых почти добела, острых почти до боли (так слезы выступают, когда глядишь на сильный свет, только здесь свет глядит на тебя), не глаз, а сверл, глаз действительно - прозорливых". Постепенно приходит определение: "Не две капли морской воды, а две искры морского живого фосфора, две капли живой воды". Живописец и поэт Леонид Евгеньевич Фейнберг (брат композитора и пианиста Самуила Евгеньевича Фейнберга) познакомился с Волошиным в 1911 году. Он пишет: "Широкий, отвесный лоб был несколько выдвинут вперед, с упорным доброжелательным вниманием. Взгляд не очень больших, светлых, серо-карих глаз был поражающе острым - вместе с тем и бережно-проницательным. В его глазах было нечто от спокойно отдыхающего льва". Совсем по-иному (можно сказать - по контрасту) увидел те же глаза Волошина явно не симпатизирующий ему Борис Садовской: "Из-под пенсне и нависших бровей на широком лице беззаботно щурятся маленькие странно-веселые глазки". Сравните "странно-веселые" с "бережно-проницательными". Андрей Белый в мемуарах "Начало века" описывает званый ужин у Брюсова и увиденного им на этом ужине Волошина: ярко-рыжую бороду, рыжеватую шапку волос, пенсне "с синусоидой шнура, взлетевшего в воздух". Волошин щурился на Бальмонта "затонувшими в щечных расплывах глазами". Всеволоду Рождественскому Волошин "казался похожим на ясноглазого, примиренного с жизнью старца, бродячего рапсода гомеровских времен". Здесь - ясноглазый старец, этакий коктебельский Платон Каратаев или Лука из "На дне". Эти глаза резко отличаются от "странно-веселых глазок". Пишут разные люди с их разным подходом к Волошину. Об этом читатель забывать не должен. Вдова поэта М. С. Волошина в неопубликованной рукописи своих заметок о нем сочувственно выделяет наблюдения близкого знакомого, искусствоведа Эриха Геллербаха, который увидел "глаза зеленоватые, внимательные, почти строгие глаза, глядевшие собеседнику прямо в зрачки, но без всякой въедливости и назойливости, спокойно и вдумчиво... Когда Волошин улыбался, глаза оставались совершенно серьезными и становились даже более внимательными и пристальными". Новое, несхожее с предыдущими описание глаз. Цвет глаз, свет глаз, их отсветы и, главное, впечатление от них, складывающееся не отдельно, а в связи с обликом поэта. В описании глаз и взгляда Волошина семью современниками можно найти противоречия. Они показательны и говорят о том, что разные собеседники видели человека по-разному. Это вполне естественно. Но здесь имеет место и другое. Сам Волошин бывал разным. И это - от богатства натуры. От постоянно ищущей пытливой мысли. Наиболее наблюдательные из современников отмечают в поэте именно эту черту - богатство человеческой и художнической натуры, поисковый характер творчества, умение проникать в разные пласты истории разных народов.

Максимилиан Александрович Волошин, или просто Макс,- огромный, похожий на медведя, добродушный, и настолько открытый, что казалось в его объятиях поместиться весь мир - «Макс широченной улыбки и гостеприимства, Макс — Коктебеля» (М. Цветаева)... А всего мира и не надо было, нужна была только она, любимая Киммерия, где море бесконечно синее, и пустынные горы мягко спускаются прямо к волнам, и возносятся в небо причудливые пики Карадага из выжженной солнцем полынной степи...


Он внешне чудаковат: маленького роста, но очень широк в плечах и толст, буйная грива волос скрывала и без того короткую шею. В литературных гостиных острили: “Лет триста назад в Европе для потехи королей выводили искусственных карликов. Заделают ребенка в фарфоровый бочонок, и через несколько лет он превращается в толстого низенького уродца. Если такому карлику придать голову Зевса, да сделать женские губки бантиком, получится Волошин”. Макс внешностью своей гордился: “Семь пудов мужской красоты!”, - и одеваться любил экстравагантно. К примеру, по улицам Парижа расхаживал в бархатных штанах до колен, накидке с капюшоном и плюшевом цилиндре - на него вечно оборачивались прохожие. И во время своих путешествий его часто досконально осматривали на таможне в поисках запрещенного.

М. Волошин 1910г.

Эта «необычность» отражалась и в его акварельных пейзажах. Для критиков они были слишком «японскими» или чересчур «непонятными».

Многие рассказывали, что Волошин имел мистические способности – мог что-либо предсказывать, например, пожары, или мог сам этот самый пожар устроить и мгновенно потушить. Так, в особенно тяжелые для него минуты из кончиков пальцев выстреливали искры, однажды из-за этого даже загорелась занавеска. Однако Максимилиан даже не удивился и, махнув рукой, пожар исчез. Или же при любимой девушке он поджигал траву взглядом и также тушил ее. Также рассказывают, что поэт имел целительские способности и мог, только прикоснувшись к больному месту человека, избавлять его от боли и страданий. Что уж говорить о необычной способности со всеми мирно договариваться? Вполне возможно, что он владел гипнозом. Об этом свидетельствуют его разговоры с главами войск, которые мирно, словно «договорившись», от него уходили или даже огромная свора собак разбредалась после необычного диалога с вожаком.

М.Волошин, Поликсена Соловьева, Григорий Петров. 1910-е годы.

Многие замечательные люди оставили свои воспоминания о М.А. Волошине. Среди них друг поэта Марина Цветаева. В своем эссе "Живое о живом", посвященном Волошину, она пишет: "Макс был знающий. У него была тайна, которой он не говорил. Это знали все, этой тайны не узнал никто. Она была в его белых, без улыбки, глазах, всегда без улыбки – при неизменной улыбке губ…" Цветаева делает следующий вывод: "Это был скрытый мистик, то есть истый мистик, тайный ученик тайного учения о тайном. Мистик – мало скрытый – закрытый. Никогда ни одного слова через порог его столь щедрых, от избытка сердца глаголящих уст. Из этого заключаю, что он был посвященный".

Импровизация «Заморский гость (радостная весть)». Группа на берегу моря. М. А. Волошин, Е. Я. Эфрон, неизвестная, М. Л. Гехтман, Л. Л. Квятковский, Б. Е. Фейнберг, Н. Беляев. Коктебель, 1911 год. Собрание Дома-музея М. А. Волошина.

В подтверждение своих впечатлений о Волошине-мистике Марина Ивановна вспоминает свое посещение Крыма в 1914 году, когда в подполье волошинского дома начался пожар. В то время как Цветаева, ее муж и сестра бегали к морю за водой и тщетно пытались погасить пламя, Волошин был невозмутим. В перерыве между прибегами Цветаева видит: "И на этот раз, взбежав – молниеносное видение Макса, вставшего и с поднятой – воздетой рукой, что-то неслышно и раздельно говорящего в огонь.

Пожар потух. Дым откуда пришел, туда и ушел. Двумя ведрами и одним кувшином, конечно, затушить нельзя было. Ведь горело подполье!"

Гасить и возжигать… Волошин – возжигатель проявленного пламени – остался в воспоминаниях одного из своих почитателей таким: "… в иные минуты его сильной сосредоточенности от него, из него – концов пальцев и концов волос – било пламя, настоящее, жгучее. Так, однажды за его спиной, когда он сидел и писал, загорелся занавес".

1911г. Волошин М.

Его прозрение в горний мир (именно это позволяло ему владеть огнем) выражалось и в его способности к чтению линий руки. Мудрость его при этом была такова, что он "никогда ничего не предсказывал, считая, что приподнимать завесу будущего не следует".

Мой пыльный пурпур был в лоскутьях,
Мой дух горел: я ждал вестей,
Я жил на людных перепутьях
В толпе базарных площадей.
Я подходил к тому, кто плакал,
Кто ждал, как я... поэт, оракул -
Я толковал чужие сны...
И в бледных бороздах ладоней
Читал о тайнах глубины
И муках длительных агоний.

1913

Озаренное видение Волошина – залог подлинности его стихотворений – касалось всех сфер жизни. Очевидцы указывают на то, что он умел успокаивать, "заговаривать" боль. Описывают случай, когда он точно, без рентгеновских снимков установил место перелома руки. Поразителен и следующий эпизод.

Живя в Крыму, никому не отказывающий в приюте, Волошин не позволил одному незнакомцу заночевать в своем доме. Настойчивость, с которой Максимилиан Александрович выпроводил этого человека, удивила окружающих. "В дальнейшем оказалось, что этот человек только что совершил ужасающее, чудовищное убийство".

Максимилиан Волошин с трепетом относился к своему родному городу и в годы странствий собирал всевозможные камушки, перья, бусы, ножи, окаменелости, книги и другие мелочи, которые казались ему интересными и достойными внимания — все это он отправлял в свой родной Коктебель.

Необычный поэт и художник питал такую же необычную любовь к камням. Он окружал себя ими везде: находил на реке, на земле, специально искал, находил случайно. Изображал камни на своих картинах, посвящал им стихи. Для Максимилиана камни значили нечто большее, чем просто природный материал. Когда же он умер, его могилу все равно вокруг окружают горы со всех сторон и любители его творчества подносят интересные экземпляры как дань поэту. Об этом интересном факте Волошин сам еще говорил: «Куда ни глянь – я здесь, а камни вокруг». Как и творчество, камни окружали его везде и впитывали его нескончаемую энергию.

Существует поверье, что если на могилу Волошина положить камень и загадать желание, то оно обязательно сбудется.

Максимилиан Волошин интересовался всем новым и оригинальным – в литературе, искусстве, философии, бытии. По зернышку собирал он всё, что отвечало его мировоззрению, что выкристаллизовалось затем в его необычайную толерантность, провидческие строки поэзии, удивительные акварели, своеобычные критические статьи и лекции. Будучи православным человеком и тяготея к старообрядчеству, Волошин и в повседневной жизни и в творчестве стремился к самоограничению и самоотдаче. «Вы отдали и этим вы богаты, но вы рабы всего, что жаль отдать», - говорил он, признавая единственной физической собственностью Дом и библиотеку. «Давал всё, давал всем», - вспоминала Марина Цветаева.

Портрет Волошина Е. Зак

Сердце успокоилось христианством. Его кредо - в каждом человеке скрыт ангел, на которого наросла дьявольская маска, и надо помочь ее преодолеть, вспомнить самого себя. Одним словом, нудисты Коктебеля решили сорвать не только маски, но и одежды.

Волошин и Сабашникова.Маргоря, Маргарита Сабашникова... Первая любовь и первая жена Максимилиана Волошина.

При всём своём внешнем своеобразии и обаянии Максимилиан Александрович очень долго был лишён того, что называют мужской привлекательностью (тут я тоже не вполне согласнас мнением современников Волошина). Женщины предпочитали с ним дружить, доверяли ему, как другу, но не более того. В годы юности даже Елена Оттобальдовна частенько подсмеивалась над сыном: «Какой же ты поэт, если ни разу не влюблялся?» А некоторые его подруги признавались, что смело пошли бы с ним в баню и позволили бы помыть себе спину, не считая этот поступок выходящим за рамки приличия. Лишь в 1903 году, в Москве, в гостях у известного коллекционера С.И. Щукина Максимилиан Александрович встретил девушку, поразившую его своей своеобычной красотой, утонченностью и оригинальным мировосприятием. Звали её Маргарита Васильевна Сабашникова. Художница репинской школы, поклонница творчества Врубеля, известная в артистической среде как тонкий портретист и колорист, а также поэт направления символизма, она покорила сердце Волошина. Многие критики отмечали «тяжеловесность» и «зажатость» любовной лирики Максимилиана Волошина, отдавая все похвалы его гражданской поэзии. Однако в первые годы встреч с Маргаритой Васильевной он едва не стал лирическим поэтом:

Таинственная светится рука

В девических твоих и вещих грезах,

Где птицы солнца на янтарных лозах

Пьют гроздий сок, примчась издалека…

Они вновь встретились в Парижев 1905 г, и Макс страстно влюбился в нее. А Маргоря... Порой ему казалось, что она вообще не может любить. Худенькая, бледная, бесплотная. Тихий голос, светлые русалочьи глаза. Она и была похожа на русалку... Талантливая художница, ученица Репина и немного поэтесса. Богатая купеческая дочь, изучающая искусство в Париже... В ней была тайна, и она манила.но должен был выбрать Маргариту — хотя бы потому, что она не походила на обычную девушку, и ухаживания напоминали погоню за миражом. Он ее развлекал, показывал Париж, который знал, как никто: ведь Макс жил здесь с 1901 года. Маргоря не догадывалась о его чувствах, и лишь когда он, обезумев от отчаяния, перестал с ней встречаться, а на недоуменное письмо ответил, что уже два года влюблен, девушка поняла, что происходит. Однако выводы, к которым пришла Маргарита, оказались неутешительными: Макс Волошин человек милый, но смешной. Просто Макс - не ее человек... Дальше были долгие прогулки, разговоры и чаепития, совместные поездки, ссоры и примирения... Они так крепко сдружились, что буквально проросли друг в друга корнями: Маргарита не могла без него обойтись.

Да, она его не любила, но не любила и никого другого... Медовый месяц вылился в сущий кошмар. Вояж по реке из Линца до Констанцы, затем Бухарест, Константинополь и морское путешествие в Крым... У них то и дело заканчивались деньги, к тому же грянула первая русская революция, моряки забастовали, и плыть в Крым оказалось не на чем. Они ехали третьим классом, ночевали в монастырских приютах и дешевых гостиницах. Коктебель, Москва, имение Сабашниковых... Обосноваться решили в Петербурге - тут-то и началось одно из самых захватывающих приключений его жизни, после которого он остался без жены.

К этому времени Волошин был уже довольно известным поэтом. В петербургских редакциях его хорошо приняли, в том числе и в доме кумира Макса - поэта и философа Вячеслава Иванова. Во время первой встречи они проговорили до пяти утра, на следующий день он снял жилье под квартирой Иванова, в знаменитой «Башне» дома 35 по Таврической улице. Здесь, в полукруглом огромном эркере, собиралась художественная элита столицы: Блок, Бунин, Ремизов, Городецкий, Сомов и Кузмин. О Вячеславе Иванове и его жене Лидии Зиновьевой-Аннибал, далеком потомке петровского арапа Ганнибала, рассказывали разное - и о мистических спектакляхи ритуалах, совершавшихся в «Башне», и о поражавших обывателей особенностях их супружеской жизни. Волошиных встретили с распростертыми объятиями: Иванов заметил, что Маргарита похожа на Весну Боттичелли, и решил называть ее Примаверой. Среди людей здешнего круга заурядным делом считались тройственные союзы. История Брюсова, Белого и Нины Петровской завершилась выстрелом из браунинга. Отношения Блока, Любови Менделеевой и Белого балансировали на грани безумия. Вячеслав Иванов тоже был горячим сторонником тройственных «духовно-душевно-телесных» союзов. Из их брака с Лидией Аннибал как раз выпал поэт Городецкий, Примавера пришлась по душе ему и его жене, а очаровывать супруги умели... Вскоре в издательстве Иванова вышел альманах «Цветник Ор» - в нем были и его сонеты, и сонеты Маргариты. Язвительный Брюсов, не любивший Иванова, иронизировал:
— ...Какая откровенность речей! Одна другому: «Твоя страстная душа!» Другой первой: «Моя страстная душа!» Затем: «Смыкая тело с телом!» И еще: «Страсть трех душ томилась и кричала». И чтобы совсем было понятно: «Сирена Маргарита!»
Мужу «сирены» была отведена роль четвертого лишнего, и он принял ее покорно и смиренно. Макс считал Иванова своим учителем и хотел, чтобы все были счастливы. Но вскоре тройственная идиллия рухнула: Лидия Аннибал заболела скарлатиной и скоропостижно скончалась. После похорон Иванов женился на своей падчерице Вере, дочке Лидии от первого брака. Маргарите Сабашниковой в его жизни больше не было места, но Макс тоже ее потерял: супруги не развелись, не разорвали отношения, но о совместной жизни больше не шло и речи. Самое тяжелое, что расставание затянулось на много лет, и душевная боль терзала его, не отпуская. Позднее, оглядываясь на прошлое, Максимилиан Александрович был склонен считать Маргариту Сабашникову своей первой и едва ли не единственной любовью. По свидетельствам современников, супруги слишком не подходили друг другу: разным оказалось их миропонимание, слишком назидательным тон Маргариты Васильевны. Волошин, не приемлющий учительство, а только – спутничество, пытался спасти любовь от будней, но его усилия отказались тщетны. Даже внешне союз Сабашникова-Волошин производил странное впечатление. Известен случай, как однажды Макс привёз свою молодую супругу в Коктебель, а гостившая у Елены Оттобальдовны маленькая девочка в недоумении воскликнула: «Мама! Зачем же такая царевна вышла замуж за этого дворника?!» Уже через год супруги расстались, сохраняя дружеские отношения до конца жизни Волошина. В 1922 году М.В. Волошина была вынуждена уехать из советской России. Она обосновалась на юге Германии, в Штутгарте, где жила до самой своей смерти в 1976 году и занималась духовной живописью христианского и антропософского направления.

Дом Поэта в Коктебеле

"На земле есть только два места, где он чувствует себя дома. Это Коктебель и Париж." Вернувшись через 10 лет в полынные степи, Волошин построит здесь, в Коктебеле, свой дом, маленький Монпарнас для добрых встреч и творческого общения. Макс строит самозабвенно, самостоятельно рисует чертежи, перестраивает все два раза, пристраивает к дому мастерскую, пока наконец дом не обретает внутренний комфорт и поэтический колорит. Здесь рады любому, кто постучит в двери, ведь недаром из 22 комнат более 15 отводилось для гостей.

Дверь отперта. Переступи порог.
Мой дом раскрыт навстречу всех дорог.
В прохладных кельях, беленых известкой,
Вздыхает ветр, живет глухой раскат
Волны, взмывающей на берег плоский,
Полынный дух и жесткий треск цикад.

(с) М. Волошин. "Дом Поэта". 1926 г

В 1903 году Максимилиан Волошин принимается за постройку собственного дома в Коктебеле. Сохранились его эскизы проекта дома. Уникальна внутренняя планировка – 22 небольшие комнаты все соединены дверьми так, что войдя в дом, можно пройти по всему дому, не выходя на улицу. Но из каждой комнаты имелась дверь наружу – можно было уединиться и жить, как в келье. Дом изначально планировался для удобства гостей, для их отдыха, творчества и взаимного общения. Дом строился в два этапа. В 1913 году Волошин заканчивает пристройку к дому - из дикого камня высоким эркером двусветную Мастерскую. Здание, с разными ритмами архитектурных объемов и окон, опоясанное светло-голубыми террасами-палубами, с вышкой-мостиком получилось удивительно гармоничным, составляя единое целое с коктебельским пересекающимся ландшафтом.

Многие предметы мебели и внутреннего интерьера дома также выполнены руками самого Волошина. В настоящее время они имеют культурно-историческую и художественную ценность. Словосочетание «Дом Поэта» несёт в себе как прямой, так и переносный смысл. Это местожительство, мастерская поэта и художника. И вместе с тем Дом Поэта расширяется до понятия Мир Поэта. Дом Волошина похож на корабль. Его так и называют - корабельным. Дом-пристанище? Не только. Над домом - башня с площадкой для наблюдений за звездами. Стартовая площадка для полета мысли. Здесь поэт ощущал связь дома, одинокой души и безмерности вселенной. Киммерия становится не только местом физического пребывания Волошина, местожительством его, но и истинной родиной его духа, заменившей скитальчество, «охоту к перемене мест». Здесь М.А.Волошин сумел создать неповторимый стиль бытования и общения, сохранить атмосферу гостеприимства, высокой культуры и истинного творчества.

С 1917 года М.А. Волошин уже не покидает свой дом в Коктебеле. "Дом Поэта" - одно из воплощений его внутреннего мира, он был так же необычен, как и весь облик его хозяина. Дом стоял одиноко, у самой морской черты, и бросался в глаза причудливостью своих архитектурных очертаний. Приземистая четырехугольная "вышка" венчала его обычную для крымских жилищ черепичную крышу. Легкие деревянные галерейки и внешние лестницы опоясывали это строение со всех сторон. От моря отделялось оно тощим, сквозным садиком, с трудом выращенным на этой негостеприимной и скудной почве.

В доме чувствовался поэтический вкус хозяина. Там хранилось много больших камней интересной формы, раковины, стояли диковинные деревья в кадках, интересно подобранные цветы и листья; рядом с ними скульптуры и картины начала нынешнего века.

Войди, мой гость, стряхни житейский прах
И плесень дум у моего порога…
Со дна веков тебя приветит строго
Огромный лик царицы Таиах.
Мой кров – убог. И времена – суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы,
И здесь их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шепот
Не заглушит ни зимний ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот.

1926

К дому постоянно пристраивались какие-то терраски и сарайчики, "обормотов" от лета к лету становилось все больше. Для своих многочисленных гостей Волошин придумал имя: "Орден Обормотов", и написал устав: "Требование к проживающим — любовь к людям и внесение доли в интеллектуальную жизнь дома".

"Скажите, неужели все, что рассказывают о порядках в вашем доме, правда?", — спросил у Макса гость. "А что рассказывают?"
"Говорят, что каждый, кто приезжает к вам в дом, должен поклясться: мол, считаю Волошина выше Пушкина! Что у вас право первой ночи с любой гостьей. И что, живя у вас, женщины одеваются в “полпижамы”: одна разгуливает по Коктебелю в нижней части на голом теле, другая — в верхней. Еще, что вы молитесь Зевсу. Лечите наложением рук. Угадываете будущее по звездам. Ходите по воде, аки по суху. Приручили дельфина и ежедневно доите его, как корову. Правда это?" "Конечно, правда!" — гордо воскликнул Макс…

Волошин все время перестраивал дом - сначала появилась пристройка в виде апсиды, где разместилась мастерская с великолепной библиотекой: много тысяч томов - французская и русская литература, поэты всех времен и народов, книги по всем областям гуманитарных знаний, религии, литературно-художественные журналы. Библиотека М.А. Волошина была огромна и уникальна, более 9 тысяч книг. Но при всей своей бескорыстности книги из своей библиотеки он давал крайне неохотно. Из-за утерянной книги мог поссориться с человеком.

Здесь же поселилась египетская царевна Таиах. "Теперь я у себя: устроил свою раковину. У меня мастерская светлая, большая. В углу царевна Таиах стоит...". Таиах была женой фараона Аменхотепа III (XVIII династии, 1455—1419 гг. до н. э.), свекровью прекрасной Нефертити. Вместе со своим сыном Аменхотепом IV Таиах совершила своего рода революцию — упразднила многобожие и учредила культ бога солнца Атона. Отсюда ее легендарная известность как царевны Солнца.
Это громадный гипсовый слепок головы древнеегипетской скульптуры Макс купил в Берлинском музее, Таиах сопровождала его в Париже, а потом и здесь, в Коктебеле. Лицо Таиах напоминало ему о Маргарите Сабашниковой - музе парижских лет и первой жене... Их роман начался в Сорбонне, где они вместе слушали лекции, Волошин увидел ее золотые ресницы и чуть раскосые глаза, и пропал... "Я нашел Ваш портрет", — сказал Макс и потащил ее в музей: каменная египетская царевна Таиах улыбалась загадочной улыбкой. "Они слились для меня в единое существо, — говорил друзьям Макс. — Каждый раз приходится делать над собой усилие, чтобы поверить: Маргарита — из тленных плоти и крови, а не из вечного алебастра. Я никогда еще не был так влюблен, а прикоснуться не смею — считаю кощунством!"

Говорят, что Макс специально выбрал для Таиах такое место в мастерской, чтобы один раз в году, а именно в августе - месяце самого поэта - она улыбнулась бы смотрящему на нее еще более очаровательно. В середине августа полночный лунный свет заливает мастерскую и попадает на лицо царевны. Ее улыбка становится еще более загадочной и создается впечатление, будто сама поэзия улыбается человеку. Волошин всегда с нетерпением и большим волнением ждал этих минут...

Во время Великой Отечественной Марии Волошиной, вдове поэта, пришлось вырвать бюст Таиах из стены и спрятать в подполье, почти 570 дней солнечная Таиах не видела солнца, от темноты и сырости она перестала улыбаться. После того как Крым осободили от фашистских войск, принцесса заняла свое привычное место и "... властительница Египта вновь улыбнулась уцелевшим.." (М. Цветаева)

Господи, как же Макс любил свой Коктебель! Он пересылал туда все, что, на его взгляд, стоило восхищения: тысячи книг, этнические ножи, чаши, четки, кастаньеты, кораллы, окаменелости, птичьи перья... По стенам мастерской были развешаны многочисленные портреты, расставлены подарки от друзей и знакомых - Бальмонт подарил Максу слепок мужской головы, английские археологи - бронзовую статуэтку, а живший в доме несколько дней хассид оставил на память как благословение дому кусок пергамента с еврейской молитвой, написанной на двух языках - еврейском и русском. Но самым удивительным был дар, который Волошину сделало море, - причудливой формы корень, выброшенный волнами на коктебельский берег. Волны выточили из него странное существо с одной рукой, одной ногой и добродушной собачьей мордой. Макс назвал существо именем "Габриах", что значило "бес, защищающий от злых духов".

Сердцем дом была мастерская, которую Макс построил в 1913 году. "Была большая просторная комната, - вспоминает Марина Цветаева, - со временем Макс надстроил верх, а потолок снял,— получилась высота в два этажа и два света. Внизу была мастерская, из которой по внутренней лестнице наверх, в библиотеку, расположенную галереей".


В мастерской Макса очень много пространства и света, и солнце весь день освещает мольберты и книги. Высокие потолки и солнечный свет создают иллюзию пленэра, иллюзию, которая оказалась столь важной для Волошина, ведь свои акварели он писал по памяти. Анастасия Цветаева, приезжая к Максу любовалась чудесной панорамой из окон мастерской, в "четырех высочайших полукруглых, узких окна, обходящих пятигранно башню" можно было увидеть и гору Кучук-Енишар на востоке, и гору Кок-Кая на западе, а между ними, посередине — Коктебельский залив и вечное Киммерийское море.

Именно в мастерской Макс создает свои акварели - удивительно легкие, воздушные, по-японски сдержанные. Волошин рисует по памяти; но, постойте, это не память его подводит, ибо такие очертания гор, каменистый берег, деревья на берегу, степь - вы не найдете их в Коктебеле или окресностях, нет, это сказочные видения в прозрачном воздухе и в лучах мягкого солнца. Макс рисует свою Киммерию, где "В шафранных сумерках лиловые холмы"; "И малахитовые дали / В хитоне ночи голубой"; "Вечерняя затеплилась звезда / Над отмелями синего залива"...

"Дом Поэта" принимал ежегодно, особенно летом, множество гостей: здесь неоднократно бывали Марина Цветаева с семьей, Осип Мандельштам, Илья Эренбург, Алексей Толстой и многие другие талантливые люди. Условия пребывания в доме были немудрены, в одном из писем Максимилиан Александрович формулирует их так: "Прислуги нет. Воду носить самим. Совсем не курорт. Свободное дружеское сожитие, где каждый, кто придется "ко двору", становится полноправным членом. Для этого же требуется: радостное приятие жизни, любовь к людям и внесение своей доли интеллектуальной жизни".

Гости в знаменитом доме Волошина

Устремившийся к общиножитию в Коктебеле, гость переступал порог дома и встречался с его хозяином. "Пишу и вижу, – вспоминала М. Цветаева, – голова Зевса на могучих плечах, а на дремучих, невероятного завива кудрях узенький полынный веночек, насущная необходимость, принимаемая дураками за стилизацию, равно как его белый парусиновый балахон, о котором так долго и жарко спорили (особенно дамы), есть ли или нет под ним штаны.

Парусина, полынь, сандалии – что чище и вечнее?"

Марина Цветаева с семьей в гостях у Максимилиана Волошина

Простота, рожденная мудростью, духовным равновесием гармонически дополнялась незаурядным интеллектом Волошина. Он был всесторонне образованным, культурнейшим человеком, с радостью делившимся своими знаниями с другими. При этом он был лишен какой-либо позы, более того, его знали как большого любителя всяческих мистификаций, эпатажа, участника всевозможных представлений, которые регулярно устраивались в его доме.

После истории с Черубиной и уходом Лили, Макс остался с мамой, Еленой Оттобальдовной, и любимым домом. Неизменной спутницей Максимилиана Александровича была его мать Елена Оттобальдовна Кириенко-Волошина. Она держала себя по тому времени непривычно: постоянно курила, носила широкие шаровары, ботфорты. Окружающие называли ее Пра, что по мнению Марины Цветаевой означало: "Праматерь, Матерь здешних мест, ее орлиным оком открытых и ее трудовыми боками обжитых, Верховод всей нашей молодости, Прародительнинца Рода – так и не осуществившегося, Праматерь-Матриарх-Пра". Кстати, прозвище "Пра" Волошина получит после великолепной сыгранной роли Праматери огромного матриархального семейства, очередной мистификации Макса. Эта мистификация помогла в свое время Лиле Эфрон, сестре Сергея Эфрона, когда в Париже в нее влюбился очень назойливый поклонник. Несмотря на все уверения в безответности чувств, он буквально преследовал Лилю, и, отчаявшись, она решила привести француза в Коктебель к Волошину. Макс, увидев воздыхателя, понял все с полуслова; в течение одного вечера все жильцы дома старательно изображали "сомнамбуликов" во главе с Еленой Оттобальдовной. На следующее утро француз умчался в Париж...

"Не в свитках бурь...".1928. Бумага, акварель

Об отношениях матери и сына Марина Ивановна писала: "Это была неразрывная пара, и вовсе не дружная пара. Вся мужественность, данная на двоих, пошла на мать, вся женственность на сына. Если Макс позже являл чудеса бесстрашия и самоотверженности, то являл их человек и поэт, отнюдь не муж (воин)". Глубже непростые отношения матери и сына раскрывает стихотворение "Материнство", решающее вопросы родства, рождения и связи на уровне вселенских обобщений, корни которого кроются в древней философии Востока.

Мрак... Матерь... Смерть... созвучное единство...
здесь рокот внутренних пещер,
там свист серпа в разрывах материнства:
из мрака - смерч, гуденье дремных сфер.
Из всех узлов и вязей жизни - узел
сыновности и материнства - он
теснее всех и туже напряжен:
дверь к бытию Водитель жизни сузил.
Я узами твоих кровей томим,
а ты, о мать! - Найду ль для чувства слово? –
Ты каждый день меня рождаешь снова
и мучима рождением моим.
Кто нас связал и бросил в мир слепыми?
Какие судьбы нами расплелись?
Как неотступно требуешь ты: "Имя
свое скажи мне! Кто ты? Назовись!.."
Не помню имени... Но знай: не весь я
рожден тобой, и есть иная часть,
и судеб золотые равновесья
блюдет вершительная власть.
Свобода и любовь в душе неразделимы,
но нет любви, не налагавшей уз.
Тягло земли: двух смертных тел союз, –
Как вихри мы сквозь вечности гонимы.
Кто возлюбил другого для себя,
плоть возжелав для плоти без возврата,
тому в свершении – расплата:
чрез нас родятся те, кого, любя,
связали мы желаньем неотступным.
Двойным огнем ты очищалась, мать, –
свершая все, что смелось пожелать,
ты вознесла в слияньи целокупном
в себе самой возлюбленную плоть...
Но, как прилив сменяется отливом, –
так с этих пор твой каждый день Господь
отметил огненным разрывом.
Дитя растет, и в нем растет иной –
не женщиной рожденный, непокорный,
но связанный твоей тоской упорной,
твоею вязью родовой.
Я знаю, мать, твой каждый час – утрата,
Как ты во мне, так я в тебе распят.
И нет любви твоей награды и возврата,
затем, что в ней самой - расплата и возврат!

1917

"Судьбой и ветрами" изваяны и поэтические создания Волошина. "Огнь древних лет и дождевая влага двойным резцом ваяли облик" поэта и его поэзии, с годами все более отходившей от канонов и предписаний символизма и современных ему течений и обретавшей самостоятельность и самобытность, сделавшие его продолжателем русской классики XVIII--XIX веков. Восточный Крым, его горы и море, сизые, коричневые (сепия!), сиреневые складки его земли, овеянные древнегреческими легендами о "гомеровой стране" - все это с молодых лет было близко поэту. Это отразилось и на его внешнем, и на его духовном облике. Современный пейзаж Коктебеля и его окрестностей, покоряющий своей красотой, внушает вместе с тем мысль о древности этой земли, об огромных исторических эпохах, здесь наглядно явленных. Пространство и время здесь как бы объединились, чтобы своей двуединой силой держать в плену наше поэтическое чувство. Максимилиан Волошин именно это и стремился выразить своей поэзией. Он чувствовал:

Каких последов в этой почве нет

Для археолога и нумизмата -

От римских блях и эллинских монет

До пуговицы русского солдата!..

Я цитирую строки из созданной М. Волошиным в конце 1926 года поэмы "Дом поэта" (иногда ее называют большим стихотворением). Он писал в ней:

А за окном расплавленное море

Горит парчой в лазоревом просторе.

Это море, эти "окрестные холмы", это небо поэт наблюдал влюбленно, жадно, круглосуточно, запечатлевая свои видения в стихах и в живописи. Много и увлеченно скитавшийся по миру, Волошин в оседлости своей проявил такую же увлеченность. Он выбрал место и построил дом, удобный для жизни и работы. Как прежде он кочевал, чтобы увидеть мир и людей, так теперь мир и люди стремились к нему. "Дом Волошина - целое единственной жизни, живой слепок неповторимого лика, вечная память о нем", - говорил Андрей Белый. Сам поэт пишет об этом в письме искусствоведу Голлербаху: "Волошинский дом" - это не я. А целый коллектив. Коллектив художников, поэтов, философов, музыкантов, ученых". В разные эпохи в России были салоны, знатные дома, клубы ("клобы"), где собирались интересные люди. Были имения и квартиры, ныне ставшие памятниками культуры или навеки загубленные в годы сталинщины. Но никому не удалось создать столь долговременную, столь дружную артель художников, как это удалось Волошину. "Дом поэта" имеет и прямой и переносный смысл. Местожительство, мастерская поэта и художника. И вместе с тем "Дом поэта" расширяется до понятия "Мир поэта". Дом Волошина был похож на корабль. Его так и называют - корабельным. Дом-пристанище? Не только. Над домом - башня с площадкой для наблюдений за звездами. Стартовая площадка для полета мысли. Здесь поэт ощущал связь дома, одинокой души и безмерности вселенной. Киммерия становится не только местом физического пребывания Волошина, местожительством его, но и - главным образом - "истинной родиной его духа".

Сердце мира, солнце Алкиана.

Сноп огня в сиянии Плеяд!

Над зеркальной влагой Океана -

Грозди солнц, созвездий виноград.

Поэт из мастерской, с капитанского мостика своего корабля на приколе, видит залив, горы, небо, мирозданье. Обаяние Дома поэта было велико. Щедро одаренный, Максимилиан Волошин мог делать все - золотые руки. Подобно тому как в видном деятеле литовской культуры начала нашего века Чюрленисе сочетались художник и музыкант, в Волошине соединились поэт и художник. Он был мастером и выглядел потомком какого-то племени крепышей, путешественников, художников. В нем было нечто прочное, надежное, основательное, возрожденческое. В нем искали опоры.

Утихла буря.

Догорел пожар.

Я принял жизнь и этот дом, как дар -

Нечаянный, - мне вверенный судьбою,

Как знак, что я усыновлен землею.

Всей грудью к морю, прямо на восток

Обращена, как церковь, мастерская

И снова человеческий поток

Сквозь дверь ее течет, не иссякая.

Среди людей, нередко даже образованных, есть умелые мастера разлучать, разводить даже недавних добрых друзей, ссорить, разобщать. Волошин сводил, сочетал, образовывал гроздья и гнезда тружеников и творцов, радовался встречам и горевал по поводу невстреч. Он верил (и в этой вере пребывал до конца жизни), что человек от рождения гений, что в нем заложена энергия солнца. Сам Волошин определял себя как коробейника идей. Цветаева добавляла: "и коробейника друзей".

Максимилиан Волошин среди ряженых детей в день своих именин. Коктебель. 1920-е годы

Он любил давать, давал щедро: ночлег, свежую акварель, обед, мысль, стихотворение, надежду. Он предотвращал возможную вражду, зависть, недоброжелательство. Опять Цветаева: "Всякую занесенную для удара руку он, изумлением своим, превращал в опущенную, а бывало, и в протянутую". Делал он это легко и душевно. Максимилиан Волошин создал мир, исполненный любви и братства людей искусства, неповторимый мир, о котором сейчас можно говорить с завистью и восторгом, как о сотворенном самим человеком. Историки культуры вправе отнести М. А. Волошина к числу самых выдающихся гуманистов нашего века, таких, как Владимир Короленко, Альберт Швейцер, Ромен Роллан, Томас Манн, Бернард Шоу. Он был бесстрашен в выражении правды, стоек в житейской борьбе, непреклонен в своей вере в человека и культуру.

Блистательная мистификация

Обманите меня... но совсем, навсегда...

Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...

Чтоб поверить обману свободно, без дум,

Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...

И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,

Кто ведет лабиринтом неведомых зал,

Чье дыханье порою горит на щеке,

Кто сжимает мне руку так крепко в руке...

А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...

Обманите и сами поверьте в обман.

Максимилиан Волошин

М. Волошин, Черубина де Габриак. Елизавета Дмитриева, Л. Гумилев.

В 1907 году, после расставания с Собашниковой, Волошин принимает решение об отъезде в Коктебель. Здесь он пишет свой знаменитый цикл "Киммерийские сумерки". С 1910 года работает над монографическими статьями о К.Ф. Богаевском, А.С. Голубкиной, М.С.Сарьяне, выступает в защиту художественных групп «Бубновый валет» и "Ослиный хвост". В этот период, проводя много времени в Коктебеле, Волошин остаётся не чужд и жизни петербургской богемы: "всеприсутствующий" Макс посещает вечера на "Башне" Вячеслава Иванова, активно общается с поэтами-символистами, участвует в создании известного литературного журнала "Аполлон".

Елизавета Ивановна Дмитриева, студентка Сорбонны по курсу старофранцузской и староиспанской литературы. Хромая от рождения, полноватая, непропорционально большеголовая, но бесконечно мила, обаятельна и остроумна. Первым сдался Гумилев, именно он уговорил Лилю ехать на лето 1909 года в Коктебель, к Волошину, где они бродили по горам, шептались с деревьями и прикасались к камням. Но однажды пришел Макс, хитро улыбнулся и спросил:"Хотите, зажгу траву?". Простер руку, и трава загорелась... Лиля застыла в изумлении - что это: мистификация, коих вокруг так много, или неизвестная науке энергия? - но Максово зевсоподобие поразило ее в самое сердце. Гумилеву отныне была дана отставка.

“Волошин, это ведь ваш портрет? - воскликнула Лиля, увидев каменный профиль на Карадаге, справа от Коктебеля. - Хотела бы я видеть, как вы это проделали… Может быть, специально для меня запечатлеете свой лик еще раз — слева от Коктебеля, под пару первому?" "Слева — место для моей посмертной маски!", — патетически воскликнул Макс.

В Коктебеле Лиля начала писать стихи - все больше по старофранцузским и староиспанским мотивам, о шпагах, розах и прекрасных дамах. Волошин отсылает стихи любимой в модный журнал "Апполон", но обиженный на вероломство Дмитриевой Гумилев (один из редакторов журнала) делает все, чтобы конверт со стихами Лили так и не распечатали. На это раз обиделся Макс. Он придумал и поставил гениальную мистификацию, которая долгое время держала в напряжении весь Петербург. Максимилиан Александрович, в отличие от Гумилёва и других членов редакции "Аполлона", сразу почувствовал в скромной Лиле большой потенциал и сумел вдохнуть в неё веру в свои творческие возможности. Вскоре Волошин и Дмитриева создали самую известную литературную мистификацию XX века – Черубину де Габриак. Волошин придумал легенду, литературную маску Черубины и выступал в качестве посредника между Дмитриевой и редактором "Аполлона" С.Маковским. Когда главный редактор "Аполлона" Сергей Маковский увидел письмо без обратного адреса на надушенной бумаге с траурным обрезом, а в письме - стихи о шпагах, розах и прекрасных дамах, подписанные таинственным именем: Черубина де Габриак, то удивлению его не было предела. "Вот видите, Максимилиан Александрович, — в тот же вечер говорил он Волошину, показывая стихи Черубины — среди светских женщин встречаются удивительно талантливые!" Перечитывая стихи Черубины, сотрудники "Апполна" пытались нарисовать ее образ - "католичка, полуиспанка-полуфранцуженка, аристократка, очень юная, очень красивая и очень несчастная", и при этом феерически талантлива. А голос, Боже, какой у нее голос! Маковский, услышав ее один раз по телефону, потерял рассудок и влюбился как мальчишка! А вместе с ним и и художник Константин Сомов, поэт Вячеслав Иванов, и даже (вот уж действительно насмешка судьбы) Гумилев и ... да, да, сам Волошин!

Когда Черубина сказала по телефону, что опасно больна, на первых страницах газет появились сводки о состоянии ее здоровья. Когда, она отправилась к родне во Францию, билеты на Парижский поезд были проданы в считанные часы. Когда Черубина, вернувшись в Петербург, по настоянию своего исповедника-иезуита дала обет постричься в монахини, в аптеках мгновенно раскупили весь яд! Задумайтесь на секундочку, а ведь Черубину никто, никогда, нигде не видел. Казалось, что с ума сошел весь Петербург!

Но самое удивительное, что у поэтессы нашлись и враги. Елизавета Дмитриева, которая жила в Петербурге затворницей, писала на Черубину де Габриак очень меткие эпиграммы и пародии. Мстительный Гумилев торжествовал - коварная Лиля страдает от ревности, даже Макс не сумел устоять перед Черубиной.

История закончилась печально. 22 ноября 1909 года между Волошиным и Н. Гумилевым состоялась дуэль на Чёрной речке. О причинах этой дуэли немало сказано в исследованиях, посвящённых истории Серебряного века. Согласно "Исповеди", написанной Елизаветой Дмитриевой в 1926 году (незадолго до её смерти), основной причиной стала нескромность Н.Гумилёва, который повсюду рассказывал о своём романе с Черубиной де Габриак. Дав Гумилёву публичную пощёчину в мастерской художника Головина, Волошин вступился не за свою литературную мистификацию, а за честь близкой ему женщины – Елизаветы Дмитриевой. Однако скандальная дуэль, в которой Волошин выступал как рыцарь - защитник и "невольник" чести - не принесла Максимилиану Александровичу ничего, кроме насмешек. Оставив без внимания нелицеприятный поступок Гумилёва, современники почему-то были склонны осуждать поведение его оппонента: вместо символической пощёчины-вызова, Волошин залепил Гумилёву настоящую оплеуху, по дороге к месту дуэли потерял калошу и заставил всех её искать, затем принципиально не стрелял, и т.д. и т.п. Однако дуэль поэтов, несмотря на все фантастические слухи и анекдоты, связанные с ней, являлась серьёзным поединком. Гумилёв дважды стрелял в Волошина, но не попал. Волошин намеренно стрелял в воздух, и его пистолет дал подряд две осечки. Все участники дуэли были наказаны штрафом по десять рублей. Вопреки газетным сообщениям, противники после поединка не подали друг другу руки и не помирились. Лишь в 1921 году, встретив в Крыму Гумилёва, Волошин ответил на его рукопожатие, но Гумилёв не считал давний инцидент исчерпанным, и встреча эта была ему явно неприятна. Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак) сразу после дуэли оставила Волошина и вышла замуж за своего друга детства, инженера Всеволода Васильева. Всю оставшуюся жизнь (до 1928 года) она, как и Максимилиан Александрович, являлась активным членом Антропософского общества, вела переписку с Волошиным.

Волошин: поэт, художник

Первый сборник стихов М.Волошина "Стихотворения. 1900—1910" вышел в Москве в 1910 году, когда Волошину исполнилось уже 33 года. Между тем, он давно стал заметной фигурой в литературном процессе: влиятельным критиком и сложившимся поэтом с репутацией "строгого парнассца". В 1914 году выходит книга его избранных статей о культуре - "Лики творчества"; а в 1915 году - книга страстных стихотворений об ужасе войны - "Anno mundi ardentis 1915". В 1910-1914 годах Волошин редко покидает Коктебель. Всё больше внимания он уделяет занятиям живописью, пишет акварельные пейзажи Крыма, выставляет свои работы на выставках "Мира искусства".

"… В поэзии Волошина, в его изумительной кисти, рождающей идею им открытого Коктебеля, во всем быте жизни начиная с очерка дома, с расположения комнат, веранд, лестниц до пейзажей художника, его картин, коллекций камушков, окаменелостей и своеобразного подбора книг его библиотеки встает нам творчески пережитый и потому впервые к жизни культуры рожденный Коктебель. Сорок лет творческой жизни и дум в Коктебеле, дум о Коктебеле и есть культура раскрытого Коктебеля, приобщенная к вершинам западноевропейской культуры. … М.А. появлялся в Москве, быстро входя в ее злобы дня и выступая главным образом в роли миротворца, сглаживая противоречия между противниками…; и потом бесследно исчезал или в Европу, где он собирал, так сказать, мед с художественной культуры Запада, или в свой родной Коктебель, где он в уединении претворял все виденное и слышанное им в то новое качество, которое впоследствии и создало дом Волошина как один из культурнейших центров не только России, но и Европы", - писал современник Максимилиана Волошина.

Мастером М.А. Волошин был не только в поэзии, но и в живописи. В основном, он писал пейзажи, окрестности Киммерии.
Неутомимый ходок и исследователь, Волошин исходил "Киммерии печальную область" вдоль и поперек, знал и любил каждую пядь ее. Современники воспринимали его как хозяина этих мест. Его приверженность к пейзажу объясняют отчасти его слова: "…чувство родины неизбежно связано с пейзажем; пейзаж – это лик родной земли".

Свои многочисленные акварели М.А. Волошин писал не только с натуры, но и по памяти. И в том и другом случае его пейзажи более условны, чем реальны. В статье "О самом себе" он писал: "В методе подхода к природе, изучения и передачи ее я стою на точке зрения классических японцев, по которым я в свое время подробно и тщательно работал в Париже".

Волошин подчеркивает различие в подходе европейского живописца и японского. Там, где японцы фиксировали живую природу, исследуя ее пристально, не приукрашая, европейцы делали акцент на декоративности полотна. Волошина угнетало отсутствие опытного метода исследования природы как у живописцев, так, в свою очередь, и у ученых. "Точно так же, как и художник не имеет сотрудничества ученого, точно так же и ученый не имеет сейчас часто необходимого орудия эксперимента и анализа – отточенного тонко карандаша, потому что научный рисунок – художественная дисциплина, которую еще не знает современная живописная школа". Своим художественным творчеством М.А. Волошин доказал эту теорию.

Следует отметить, что Волошин и сам был страстным геологом и археологом. Благодаря ему было точно установлено место потерянного города Каллиеры – венецианской гавани в восточном Крыму, о существовании которого в этих местах Максимилиан Александрович давно подозревал по сочинениям античных географов и апокрифическим картам. Открытия М.А. Волошина, основанные на глубоком знании древних литературных источников, подкрепленном интуитивным видением, не ограничивались пределами Земли. Тогда как в 20-е годы наука могла только догадываться о том, что на Луне отсутствует почва, в цикле стихотворений "Lunaria" поэт писал:

...И страшный шрам на кряже Лунных Альп

Оставила небесная секира.

Ты, как Земля, с которой сорван скальп –

Лик Ужаса в бесстрастности эфира!..
1913

Интуиция редко подводила М.А. Волошина. Чувства гармонии, равновесия, стремления к "золотой середине" не оставляли места чувствам неполноты, недооцененности.
И в поэзии и в живописи Волошин сочетал планетарное видение с видением деталей И то и другое видение позволяло ему проникать и в тайники души человека, и в тайники природы. На его акварелях, названных подчас строками из его стихов или подписанных его двустишиями, трехстишиями, четырехстишиями, видны морщины, нет, скорее борозды земли. Он не копировал коктебельские уголки и извилины лазурного залива, он создавал свои мир, в котором современность сочеталась с историей и археологией. Надо было много и долго бродить по земле, чтобы воссоздать ее утренний, дневной, вечерний, ночной облик. Однажды в районе Коктебеля работали геологи. Познакомившись с Волошиным и его акварелями, они нашли, что его не натурный, а как бы условный пейзаж "дает более точное и правдивое представление о характере геологического строения района, нежели фотография", - вспоминал Эм. Миндлин. Геологи заказали Волошину серию акварелей. Волошин с гордостью говорил об этом, исполнен веры "в искусство, как в самую точную и верную меру вещей".


Он принадлежал к поколению Брюсова, Блока, Андрея Белого. Пережил первого на семь лет, второго - на одиннадцать.
Андрей Белый пережил Волошина на два года. Их жизни вписываются в одну эпоху, которую в творчестве своем каждый из них выразил по-своему.
Как ядро, к ноге прикован
Шар земной.
Свершая путь,
Я не смею, зачарован,
Вниз на звезды заглянуть.
Эти строки - из посвященного Брюсову стихотворения, написанного в 1903 году. Шар земной оказался для поэта весьма привлекательным. "Земля настолько маленькая планета, что стыдно не побывать везде", - писал Волошин в письме к матери за два года до упомянутого стихотворения (1901). Земля землей, но поэт посмел и взглянуть "вниз на звезды" (обращает на себя внимание этот планетарный взгляд, это "вниз" - с земли, прикованной к ноге). Он научается видеть песчинку и планету не отдельно друг от друга, а во взаимодействии. Он идет еще дальше:
Так будь же сам вселенной и творцом!

Рывок мысли от планеты к человеку. Поэт писал о космосе, возвеличивая человека и его дело, и оказался нашим современником. Нынешняя эпоха космических полетов дала возможность по-новому взглянуть на те стихи Волошина, которые обращены к мирозданию. Эта сторона творчества поэта выходит нынче на первый план. В одном из писем 1923 года поэт пишет: "...приходится идти совершенно непротоптанными дорогами, и не знаю, что удалось формулировать, что нет". Речь идет о цикле "Космос" (1923), состоящем из семи фрагментов. От мифических озарений молодости поэт проделал путь к "теории относительности" и новейшим открытиям в области физики и астрономии. Казалось бы, неактуальный и надмирный в год написания, этот цикл, равно как и другие стихи на эту и родственные темы, стал крайне современным и даже актуальным в наши дни. Так современность открывает в наследии поэта то одну, то другую его часть, имея в виду в будущем (оно уже наступает) раскрыть его целостно и всесторонне. Пора это будущее приблизить и сказать о Волошине всю правду без опасений и оглядок. Максимилиан Волошин относится к числу тех художников слова, которые не сразу вошли в культурный обиход современников. Это вхождение происходило постепенно, оно продолжается и в наши дни.


Художественный опыт Максимилиана Волошина освоен последующими поэтами, вошел в культурный опыт русской литературы и литературы народов СССР. В большей или меньшей степени влияние Волошина испытали на себе Марина Цветаева и Илья Сельвинский, Вера Звягинцева и Николай Тарусский, Георгий Шенгели и Александр Кочетков, Сергей Шервинский и Елена Благинина, Всеволод Рождественский и Сергей Наровчатов, Арго и Марк Тарловский, Клара Арсенева и Павел Антокольский, Арсений Тарковский и Мария Петровых, украинские поэты и переводчики Микола Зеров и Максим
Рыльский. Это не школа. Это нечто большее. Это культурно-историческая общность. При жизни Волошина и после его смерти было немало примечательных деятелей культуры, высоко ценивших его и оставивших убедительные свидетельства этого в виде воспоминаний, очерков, заметок, эссе. "Помнится, в Дубултах на Рижском взморье, в 1956 году, в последнюю осень жизни Владимира Луговского, мы много и увлеченно говорили о Волошине. Началось с того, что, глубоко вбирая воздух в грудь, Владимир Александрович восхищенно, не объявив автора, стал читать - почему-то со второй строфы:
Ветер клонит
Ряд ракит,
Листья гонит
И вихрит
Вихрей рати,
И на скате
Перекати-
Поле мчит.

Луговской читал эти стихи Волошина с нескрываемым удовольствием, лихо, озорно, будто вспоминал свою юность, свои ветры, обутые в "солдатские гетры".
Когда он дочитал стихотворение "Осенью":
- Волошин! - воскликнул я.
- Узнали? - удивился Луговской.
- Это меня радует, потому что этого блистательного мастера успели порядком подзабыть. Давно нередки...
И после паузы:
- Я многому учился у него... Мы стали по памяти цитировать отдельные строки и строфы из Волошина. Читали их, восторгаясь, причмокивая, получая истинное удовольствие. Поэзия! Мы много раз убеждались в том, что слово поэта передает его тончайшие ощущения. "


О, запах цветов, доходящий до крика!

Каким надо обладать чутьем, чтобы в слове выразить запах, доходящий до крика... "Крик" - слуховое ощущение распространено на запах. Диффузия ощущений и чувств делает поэзию Волошина многомерной. Изобразительность слова Волошина можно объяснить его живописным даром. Но этого объяснения недостаточно. Его проницательность историка и психолога видна во всех его произведениях. "Живопись учила его видеть природу", - говорил Вячеслав Иванов. Он же в 1904 году писал Волошину: "У вас глаз непосредственно соединен с языком. Вы какой-то говорящий глаз". Это верно. Но этого мало. У Волошина абсолютный слух. Мелодика его стиха подключена к системе его зрительных образов, к звукописи, к мысли.

С тех пор как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я - душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов.

Пластика и мелодика образа и мысли в их сочетании помогали поэту в постижении мирозданья и истории, народа и индивидуума. Он работал всегда и всегда ждал гостей в свой дом. Иные из видевших Волошина говорили о нем как о крымском отшельнике. Его рисуют домоседом, чуть ли не бирюком. А он был общительнейшим из русских поэтов. Редкий пример доброжелательства. Он собирал силы новой литературной, живописной, мыслящей России. Творческие достижения Волошина признавали многие видные литературные деятели. Однако, изданный скудными дореволюционными тиражами, он оставался поэтом, известным сравнительно небольшому кругу любителей. При жизни Волошина вышло в свет тринадцать оригинальных и переводных книг его стихов, переводов, прозы. Многие подготовленные им работы не увидели света и до сих пор ждут публикации. Максимилиан Волошин - это обширный поэтический материк, до сих пор нами не освоенный. Пониманию творческого наследия Максимилиана Волошина на протяжении десятилетий мешали люди, которые старались наклеить на него ярлык и привязать то к ранне-поздним символистам, то к пацифистам, то к сторонникам модерна и распада, то обзывали космополитом, писавшим русские стихи так, будто это французские стихи. Это все искажает истинный смысл его творчества.

Продолжение следует.

Картина дня

наверх