Очередные театральные байки

Приезжает Папазян в провинциальный театр — играть Отелло. И выдают ему в качестве Дездемоны молоденькую дебютанточку. Она, естественно, волнуется. И вот подходит дело к сцене ее убиения. На сцене такая вся из себя целомудренная кровать под балдахином. И вот легла эта самая дебютантка за этим
балдахином ногами не в ту сторону. Открывает Отелло с одной стороны балдахин — а там ноги. Ну — что поделать, закрыл Отелло балдахин и этак призадумался тяжко. А Дездемона сообразила, что лежит не в том направлении, и перелегла. Открывает Отелло балдахин с другой стороны, а там… опять ноги! После чего продолжать трагедию было, как вы понимаете, уже невозможно.

По спектаклю, Карандышев отговаривает текст: "Так не доставайся же ты никому!" — и стреляет в Ларису из пистолета, Лариса падает. А выстрел обеспечивался в то время так: реквизитор за кулисами, на реплику, бьет молотком по специальной гильзе, гильза бухает — Лариса падает. Премьера. "Так не доставайся же ты никому!" – актёр наводит пистолет, у реквизитора за кулисами осечка, выстрела нет… Актёр перезаряжает, наводит пистолет второй раз, за кулисами вторая осечка. Карандышев перезаряжает в третий раз: "Я убью тебя!", — третья осечка.
Лариса стоит. Вдруг из зала крик: "Гранатой ее глуши!".

Занавес, спектакль сорвался, зрителям вернули деньги. Режиссер час бегал по театру за реквизитором с криком: "Убью, сволочь!!!". На следующий день, вечером, опять "Бесприданница", с утра разбор вчерашнего полета: мат-перемат, все на реквизитора катят, тот оправдывается: "Но ведь не я гильзы делал, ну сырые в партии попались, но много же народу рядом, видите же, что происходит, можно же помочь, там у суфлера пьеса под рукой: шмякнул ей об стол, все оно какой-никакой выстрел; монтировщик там доской врезал обо что-нибудь; осветитель лампочку мог разбить, — ну любой резкий звук, она бы поняла, что это выстрел, и упала бы". Вечером спектакль, все нормально, доходит до смерти Ларисы. Карандышев: "Так не доставайся же ты никому!" — наводит пистолет, у реквизитора опять осечка.
Вдруг, с паузой в секунду, из разных концов за кулисами раздается неимоверный грохот: суфлер лупит пьесой об стол, монты — молотками по железу, осветитель бьет лампочку. Лариса явно не понимает, что это выстрел, ибо на выстрел эта беда никак не походит, и продолжает стоять. Из зала крик: "Тебе ж вчера сказали, гранатой ее глуши!"

1972 год. Малый театр. Накануне премьеры спектакля «Собор Парижской Богоматери». Роль горбуна Квазимодо досталась старожилу театра актеру Степану Петровичу (имя изменено). Спектакль, по идее режиссера, начинался с того, что Квазимодо (Степан Петрович) в полумраке должен был под звук колоколов пролететь, держась за канат, через всю сцену. Но был у него один маленький недостаток — очень уж он любил водочкой побаловаться. И вот настал день премьеры. Перед премьерой Степан Петрович пришел на спектакль вусмерть пьяным. Шатаясь из стороны в сторону, он добрел до гримерки, нацепил горб и лохмотья Квазимодо. Зал полон. До начала спектакля остались считанные минуты. Режиссер, повстречав Степан Петровича, опешивши сказал:

— Степан Петрович, да вы же по сцене пройти прямо не cможете, не то, что на канате летать.
— Да я 20 лет на сцене и прошу за этот счет не волноваться, — пробурчал Степан Петрович и направился к сцене.
На сцене полумрак, зазвонили колокола, вдруг, через всю сцену, слева направо пролетел Квазимодо, затем справа налево пролетел Квазимодо, затем еще раз и еще раз… Раз эдак на шестой, Квазимодо остановился посреди сцены и, повернувшись к переполненному залу спиной, держа канат в руке и смотря на кулисы, в полной тишине произнес:
— Итить твою бога мать! Я тут как последняя с.ука карячусь, а эти козлы еще даже занавес не подняли!

Первый выход Е.Копеляна на подмостки. Он очень волновался. Его буквально силой вытолкнули с подносом на сцену, где сидел на троне Н. Монахов. Но Монахов почему-то смотрел не на Копеляна, а за него. Когда Копелян обернулся, то, к своему ужасу, увидел, что вошел на сцену в окно. Он бросил поднос и в панике бежал за кулисы. После спектакля пришлось идти извиняться перед Николаем Федоровичем. Тот с усмешкой посмотрел на молодого артиста и сказал:
— То, что ты вошел в окно – это полбеды. А вот то, что ты вышел в камин – это беда!

— Игралась в театре некая героическая музыкальная драма — с любовью, смертями и прочей патетикой. И вот за несколько часов до спектакля обнаруживается, что местная прима объелась мороженого и заглавную партию петь никак не может. Голос сел. Как говорится, всерьез и надолго. Режиссер в панике: билетов, как на грех, раскупили много.
И тут… В общем, совсем как в голливудском сюжете на тему "Так становятся звездами". Является к режиссеру одна молоденькая хористочка и заявляет, что она всю жизнь мечтала об этой роли, что она знает все арии, что она готова без единой репетиции все отпеть и отыграть, и т.д., и т.п. Ну, режиссеру, в общем-то, деваться особо некуда. Он машет рукой и выпускает юное дарование на сцену. Но как только занавес поднялся и дарование открыло свой прелестный ротик, тут же обнаружилось, что голливудский сценарий в степях Украины ну никак не проходит. Поет юное создание прескверно, играет еще хуже. Режиссер за сценой мучается. Но не останавливать же спектакль, раз начали! Доходит дело до второго акта. Кульминация: героиня встречается со своим бывшим возлюбленным и в самый патетический момент призывает его: "Вбий мене!"(т.е. "убей меня!" — спектакль идет по-украински). И герой должен совершить свое черное дело.

Ну, юное дарование на сцене, как положено, раскидывает руки и восклицает: "Вбий мене!". Герой бросается на нее с бутафорским ножом и тут… Надо полагать, что лицо у артиста и вправду было зверское — намучился с партнершей за спектакль! Но, так или иначе, а юная хористочка испугалась всерьез. И в последний момент отскочила в сторону. А стало быть, и не дала себя заколоть — как по роли положено. Оба стоят. Что делать — никто не знает. В конце концов хористочка решает продолжить с той же точки. Опять раскидывает руки и кричит: "Вбий мене!". Герой — на нее. А она, с перепугу — опять в сторону! В общем, повторилась история и в третий раз. Но тут уже герой изловчился, отловил-таки девицу и, как положено по роли, "убил". В этот момент за сценой должен был грянуть патетический хор. Но хор не грянул. Не грянул он потому, что все хористы и хористки стояли, согнувшись пополам, или катались по сцене (за задником) в припадке неудержимого хохота. А хохотали они потому, что режиссер спектакля, стоя рядом с ними и видя, что творится на сцене, стал биться головой о ближайшую трубу и приговаривать: "Поймай ее, су.ку, и убей! Поймай ее, су.ку, и убей!".

Казанский оперный театр, «Демон» Рубинштейна. Первый акт, идет борьба за душу Тамары. На вершине одной скалы стоит черный Демон, а на вершине другой скалы – сверкающий белыми одеждами и крыльями ангел. Каждый утверждает:
«Она моею будет!»,- бушует оркестр, кипят страсти, а между скалами летают маленькие ангелочки (их рабочие сцены то и дело запускают с разных сторон катиться на маленьких колесиках по невидимым в полутьме тросам). И вдруг у одного ангелочка колесико с троса соскочило. Другие все летают, а этот повис неподвижно. Бригадир рабочих стал руководить спасательными работами. И все могло бы закончиться благополучно, когда бы композитор Рубинштейн не написал в своей опере именно в этом месте для всего оркестра длинную генеральную паузу – это когда внезапно наступает в театре полная тишина, никто не играет и не поет. И вот в этой полной, внезапно наступившей тишине все слышат крик бригадира:
— Какого х.. ты там смотришь? Пихай его багром в ж..пу!!!

Оговорки могут довести артистов, особенно неопытных, до потери сознания. Вот знаменитая на всю Москву история, которая произошла в Театре имени Моссовета на спектакле «Король Лир».
Начинающая актриса Ирина Карташова должна влететь на сцену со словами: «Сестра писала нам». Ее партнером был знаменитый Николай Мордвинов, прославившийся своими трагическими
ролями — Арбенина, Отелло. И вот она вылетает навстречу корифею и выпаливает от волнения:
— Пистра сисала нам!
Жутко смутившись, актриса решила поправить дело и, пуще прежнего, закричала:
— Сестра пистре…
Окончательно придя в полное замешательство, актриса, в поисках поддержки, обратила свой взор на Мордвинова и — увидела жутко выпученные глаза великого трагика. Понимая,
что случилось непоправимое, она в полуобмороке почему-то выпаливает:
— …сисьмо сосала!
Пауза. Мордвинов заржал в голос и ушел со сцены. Дали занавес, и спектакль возобновился спустя несколько минут.

Шарж художника – Игорь ЛОСОСИНОВ (Москва)

Эстрадный драматург Георгий Карпович Териков в 50-х годах работал в качестве конферансье военного ансамбля. В Театре оперы и балета шел торжественный концерт, посвященный очередному «летию» нашего героического комсомола. Териков должен был после пролога выйти на просцениум и прочитать патетическую оду во славу доблести,чести и преданности правому делу этого бессмертного союза молодежи. К тому же в зале присутствовала китайская делегация, тогда еще клявшаяся в вечной дружбе наших стран.
Териков очень волновался — шутка ли, такой концерт! Телевидение транслирует! Он вышел к зрителю и… о, ужас! Забыл текст. Начал улыбаться, кланяться, но ни одно слово память не возвращала… Что делать? Георгий Карпович, в ужасе, но хорошо понимая, что он делает, начал торжественно, с напором произносить бессмысленные звуки, укладывая их в размер стиха:
— Тара-та-та тен-пик-танта… Пракотора прикато… Комсо-трати ката-та-та…
В таком патетическом месиве абракадабры в размере высокопарного стиха, конечно, можно было утонуть, но Териков выплыл — нашел спасительную финальную фразу:
— …Привет тебе, любимый комсомол!
Раздался шквал аплодисментов. Заиграл оркестр, вступил хор, и концерт уверенно зашагал в сторону светлого будущего.
За кулисами организаторы этого правительственного концерта — работники ЦК и горкома партии — подошли к возбужденному Терикову, который поспешил заявить им, что, поскольку в зале находится китайская делегация, он подготовил часть текста по-китайски. «Молодец!» — сказали ему и начали благодарно трясти руку инициативного конферансье.

Из суфлерской будки видно и слышно такое, что даже опытный зритель не заметит. Например, заговор мастеров против новичков. Их любил устраивать любимец публики Василий Топорков.
Спектакль «Лиса и виноград». Эзопа поймали, привели в дом хозяина и кричат: «Привели Эзопа под стражей!» И вот Топорков, который играет Эзопа, на репетиции подходит к молоденькой артистке, исполняющей роль служанки, и на полном серьезе говорит ей: «Деточка, поверьте мне, старому опытному артисту, такое бывает: если вы говорите «привели Эзопа под стражей», то зритель слышит «привели, и жопа вся в саже». А если вы скажете: «Привели, и жопа вся в саже», то он услышит, что привели Эзопа под стражей. Это такой эффект». Сказал и ушел, оставив артистку в ужасе. И вот спектакль. Труппа затаилась, ждет, как молоденькая артистка скажет про… сажу. Суфлер видит всеобщее напряжение, готовое разорваться хохотом.
Но сработал закон театра — даже самый неумный артист никогда не уйдет от привычной реплики. И артистка ко всеобщему неудовольствию хоть и с трудом, но все-таки правильно произнесла:
«Привели… гхм… Эзопа… Под стражей!»

В 30-х годах прошлого века по всей театральной Франции с неизменным триумфом шествовала пьеса А.Дюма-отца «Антони». Однажды столичный театр давал эту пьесу в Руане, небольшом провинциальном городке. В самом конце пьесы невежественный помощник режиссера подал знак опустить занавес сразу после рокового удара кинжалом, не дождавшись знаменитой реплики Антони: «Она сопротивлялась мне. И я убил ее!»
Взбешенный актер, исполнявший роль Антони, покинул сцену и заперся в своей уборной. Публика, которую лишили долгожданной и столь прославленной развязки, бушевала.
Актриса, исполнявшая роль главной героини, вернулась на сцену и приняла прежнюю позу в кресле.
Антони же отказывался вернуться на сцену. Публика стала кричать и угрожать, что разнесет театр. Помощник режиссера, насмерть перепуганный взрывом негодования, поднял занавес в надежде, что «Антони» сдастся. Зал затаил дыхание. Время шло, а актер не появлялся. И тут происходит невероятное. «Убиенная» героиня поднимается, встает и подходит к рампе:
— Господа, — говорит она, — я сопротивлялась ему… И он меня убил!

На сцене Большого театра давали что-то из царской жизни — то ли «Хованщину», то ли «Князя Игоря». Все, как положено: артисты поют, музыканты играют, суфлер подсказывает.
И надо же было такому случиться, что сидящий в своей будочке заслуженный работник театра, суфлер с тридцатилетним стажем, не успел перед спектаклем поужинать. Чтобы исправить положение, ветеран прихватил с собою термосок с чаем, варенье, да пару бутербродиков с колбасой. Сидит, ждет большого фрагмента, когда его услуги не будут востребованы.

Тут на сцену выходит один из персонажей в костюме охотника с огромным живым псом на поводке. (В театрах иногда используют настоящих животных, видимо, для усиления эффекта достоверности.
Ну, а чтобы зверь со страху не обделался, его целый день перед выходом на сцену не кормят.) Ну так вот, выходит этот тенор и начинает завывать свою партию, а поводок намотал на руку, чтобы пес случайно не убежал в зал. Суфлер посмотрел по партитуре — минуток десять свободных есть: дай-ка я перекушу, думает. Налил чайку в кружечку, душевно вареньица добавил, развернул пакет с бутербродами. А бедный голодный пес, только почувствовав запах сервелата, не выдержал и через всю сцену ринулся к тому месту, откуда так вкусно пахло.
Певец, естественно, такого не ожидал и, двумя руками схватившись за поводок, попытался удержать пса на месте. Но где уж — через секунду он уже скользил на пузе в сторону суфлерской будки. Ее обитатель отрывается от чая и бутербродов и видит с хрипом и вытаращенными глазами мчащегося на него пса. Дедушка инстинктивно ломится назад, падает, разбивает термос и чуть не ломает руки-ноги. Пес ныряет в суфлерскую будку, через пару секунд в ту же будку врезается «подъехавший» на поводке артист. Наконец-то сообразили дать занавес.
Публика гогочет и аплодирует. Наутро об этом веселом случае написали все газеты, а старичка-суфлера с почестями отправили на заслуженную пенсию. От греха подальше.

В провинциальном театре первого января играли пьесу из народной жизни. На авансцене — воины, на холме — князь, которого княгиня с плачем и причитаниями провожает в бой. Артистка так вошла в роль, что долго-долго голосила, заламывала руки, и князю, изрядно выпившему, это стало невмоготу. Когда она в последний раз возопила, обращаясь к нему:
«Князь ты мой светлый!..» — артист громко и отчетливо произнес: «А пошла ты на х…» На сцене и в зале все резко протрезвели. Моментально дали занавес. Тут же вышел главный администратор:
— Уважаемая публика! Случилось страшное. Только что на ваших глазах артист Старочкин сошел с ума.
Артиста Старочкина в театре том больше не было.

Рассказывает Евгений Весник:
— Первого января играли «Ревизора». Тогда Городничего исполнял артист С.К. И вот в первой мизансцене он последним выходит к виновникам, стоит молча, уставившись
в одну точку, и произносит: «Бдень». Немая сцена. Артисты видят, что С.К. вчера перебрал. Но начали выкручиваться из положения:
— Вы хотите сказать, что имеете честь сообщить нам пренеприятное известие?
— Бдень.
— Вы хотите сказать, что к нам едет ревизор?
— Бдень.
В общем, вытянули сцену, но до антракта все-таки не доиграли. Дали занавес. На следующий день спрашиваю его: «Слушай, что такое бдень?» — «Какой бдень? Ничего не помню, братцы».
Тем дело и кончилось.

Балет Минкуса "Дон Кихот" уже бог знает сколько времени благополучно идет на сцене питерского Мариинского театра. И вся история данного балета на данной сцене распадается на два периода: период "до" и период "после". Период "до" характеризовался тем, что Дон Кихот и Санчо Панса разъезжали по сцене соответственно на коне и на осле. И конь, и осел были живыми, настоящими, теплыми. Период "после" характеризуется тем, что Дон Кихот и Санчо Панса шляются по сцене пешком. Не славные идальго, а пилигримы какие-то. Куда подевались конь и осел? Сдохли? Сожраны хищниками? Версии таинственного исчезновения со сцены коня и осла плодились, как грибы после дождя. Я же получил сведения о происшедшем от своего родственника, который работал осветителем в Мариинском театре. Он утверждает, что все было именно так. Не знаю. За что купил, как говорится, за то и продаю. Итак, душераздирающий случай, поделивший историю спектакля на "до" и "после", произошел, кажется, в 1980 олимпийском году.

До того дня на каждое представление "Дон Кихота" из цирка выписывались хорошо выдрессированные, привыкшие к публике конь и осел. Но в тот злосчастный день конь заболел. И администрация театра, совершенно не подумав о последствиях, арендовала коня из какой-то конноспортивной секции. Тоже хорошо вышколенное животное. М -да! Если бы только не одно но. Зверюга оказалась кобылой. Это обнаружилось только тогда, когда уже звучала увертюра. Что-либо менять было поздно. Вы когда-нибудь пробовали в чем-либо убедить возжелавшего женской ласки осла? Легче научить таракана танцевать еврейские танцы. В первом же совместном появлении на сцене Дон Кихота и Санчо Пансы осел, почуяв свеженькую кобылку, безумно возбудился. Издав истошный рев, он встал на дыбы, сбросив с себя Санчо. После этого из его подбрюшья начало вылезать нечто неимоверное по своим размерам и очень непристойное по своему внешнему виду. Осел начал забираться сзади на кобылу, которая явно не возражала против того, чтобы произвести на свет мула.

Дон Кихот, почуяв атаку с тыла, проявил чудеса джигитовки и каким-то диким прыжком слетел с седла. Санчо, спинным мозгом почувствовав, что сейчас произойдет, начал тянуть осла за хвост. Но проклятый ишак не сдавался. К этому моменту он уже находился в нужном отверстии на теле кобылы и работал с интенсивностью отбойного молотка. Откуда-то из зала раздался истошный женский визг. Кто-то проорал: "Закройте занавес!" Дирижер механически продолжал размахивать руками, не отрывая глаз от творящегося на сцене безумия. Оркестранты развернули головы на 180 градусов и беззастенчиво пялились на сцену. Музыка издала пару предсмертных тактов и тихо сдохла, сменившись полоумным гоготом, доносившимся из оркестровой ямы. Пожарные начали раскатывать по сцене рукава с целью образумить распоясавшегося осла с помощью воды. В общем, занавес закрыли только минуты через две. В течение этих двух минут на сцене прославленного Академического Театра имени Кирова наблюдалось следующее: Ишак с победным ревом доделывает свое дело с томно прикрывшей глаза кобылой.

Санчо Панса тянет ишака за хвост, в результате чего вся сцена смахивает на перетягивание каната. В углу сцены, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, сидит на полу совершенно обезумевший Дон Кихот. Пожарные, изнемогая от хохота, раскатывают шланги, а из-за кулис доносится вопль режиссера: "Скорее, су.ки!!! Скорее!!!! Убью всех на х..!!!" Из оркестровой ямы слышен уже даже не смех, а какое-то бульканье. Дирижер, поддавшись всеобщему буйству, приплясывает на своей подставке и откровенно болеет за осла. Наконец занавес закрывается. Половина зала возмущается, треть (в основном старые девы) лежат в обмороке, остальные требуют открыть занавес, поскольку они, мол, заплатили деньги и имеют право все это досмотреть. Все. На этом все и закончилось. На следующем представлении Дон Кихот и Санчо ходили пешком. Сколько голов полетело после этого злосчастного дня — неизвестно, да и не важно.

https://p-i-f.livejournal.com/16448102.html?utm_referrer=mirtesen.ru

https://chert-poberi.ru/interestnoe/tara-ta-ta-starye-akterskie-bajki-1-foto.html