Чеслав Млынник: "Становиться латвийским диктатором я не захотел"

Чеслав Млынник руководил рижским ОМОНом с октября 1990 по август 1991 года. Был одним из самых активных сторонников и участников путча — по собственному признанию, присутствовал почти на всех совещаниях по подготовке отстранения Михаила Горбачева от власти. 

Млынник — фигура противоречивая. Для одних он и его подразделение — синонимы верности советской присяге, для других — "ястребы" советских силовиков, обвинявшиеся среди прочего в расстреле семерых литовских таможенников в Мядининкае в ночь с 30 на 31 июля 1991 года...

В интервью ТАСС в годовщину путча 1991 года Чеслав Млынник рассказал, как готовился переворот, как сложились судьбы рижских омоновцев после августа 1991 года и о том, что во главе ГКЧП по первоначальному плану соглашался встать Борис Ельцин.

— Чеслав Геннадьевич, как вы оказались среди участников ГКЧП?

Все начиналось задолго до 19 августа. В число людей, готовивших отстранение Горбачева от власти, меня ввел маршал Ахромеев (Сергей Ахромеев, бывший начальник Генштаба ВС СССР, в 1991 году — советник Михаила Горбачева по военным вопросам. — Прим. ТАСС). Он знал моего деда, и мне верили, знали, что я никого не сдам. Я единственный молодой был среди всех зачинщиков, мне еще не было тридцати, когда началась подготовка, и поэтому я со своими вопросами-предложениями не лез, но на большинстве встреч присутствовал.

— Как вы тогда понимали цели создания ГКЧП?

— Это была попытка противодействовать развалу Советского Союза. А предшествовала этому абсолютная неспособность власти вывести страну на новый виток развития. Накопилось очень много негативной энергии, которая должна была вылиться в определенные действия.Чеслав Млынник (на фото - крайний слева) на базе рижского ОМОНа в августе 1991 года © Из личного архива бойцов рижского ОМОНа

Ломались устои. Вначале Горбачев был генеральным секретарем, потом он вдруг стал первым президентом — это шок был для многих. Отказались от 6-й статьи — ладно. Верховные советы хотели управлять, но не имели опыта. Неважно, как называется: коммунист, демократ, беспартийный, вопрос в другом — какова школа подготовки. И конечно, когда передали власть от коммунистов всем этим советам народных депутатов, особенно на местах, — лебедь, рак и щука, все стало разрушаться.

Многое извращалось. Пошла волна борьбы с алкоголизмом. В Уголовном розыске Латвии, где я работал еще до ОМОНа, один из руководителей, пропойца полный, возглавил общественный комитет борьбы с алкоголизмом. Я был в шоке. И вот он пьяный как-то начинает мне рассказывать, что я не понимаю, что такое политика партии. Ну нельзя было так перегибать! Тем более мы страна не самая пьющая.

Как исправлять ситуацию? Использовать массы, общество было нельзя: оно раскололось, потому что началась многопартийность, вседозволенность, пустота. Необходимо было использовать действующие силовые структуры.

— Разве ситуация в Латвии, где в январе 1991 года применили силу, не показала, что это не самый эффективный путь? Ведь как итог — баррикады, двоевластие, даже референдум о сохранении Союза в Прибалтике не проводился. Вы участвовали во всех этих событиях, по следам январских митингов и столкновений в Риге ваше подразделение обвиняли в попытке госпереворота... 

— Да с митингами все просто было. Еще в январе, когда был митинг, пригнал три БТРа, поднялся на один и говорю: "Моя фамилия Млынник, даю вам 15 минут времени, чтобы разойтись, кто не успел, тот опоздал, у меня снайпера расставлены". Через 12 минут никого не было, вот и весь митинг. Пятки сверкали!

— Но баррикады при этом появились... 

Баррикады нас тоже мало волновали. Это в Киеве "Беркут" с ними возился. Мы не церемонились.Баррикады на улицах Латвии, январь 1991 года © Дмитрий Соколов/ТАСС

Я объяснял своим людям так: "Если идет вооруженный человек по улице, что должен делать сотрудник милиции? Остановить его. А если он оказывает противодействие? Нейтрализовать. А если сейчас баррикаду два человека выстроят? Придут люди, заломят руки и унесут. А если тысячу человек? Почему мы не можем всех заломить? Можем. А если "коктейлем Молотова" человек размахивает, что с ним делать? Нейтрализовать. Что мы и делали. Поэтому все прекрасно понимали — мы шутить не будем.

Поэтому баррикады на улицах были не один месяц, но нам проблем не создавали.

Там случались сюжеты и ребята посложнее: американцы, англичане. Штаб-квартира ЦРУ была еще в 1989 году в здании Верховного Совета Латвийской ССР. В Эстонии мы выявили центр по подготовке боевиков, докладывали и в КГБ СССР, и в ЦК КПСС, писали бумаги: сеть инструкторов работает, готовит уже боевиков, а вы ничего не предпринимаете. Никто наверху не реагировал: "Этого быть не может".

Вот тогда и я начал работу, стал внедрять своих людей. Мне этим не разрешали заниматься, а я занимался. Они готовили группы, организовывали курсы подготовки, а там уже сидели мои ребята. Мы их изучали и мы их переигрывали, пусть это и нескромно звучит. И был результат: 19 августа в час Х все оказалось у нас под контролем, они не дернулись.

Но это в Риге, а в Москве вы знаете, что произошло. А почему? Да потому что там власти нас не слушали, они почему-то считали, что они такие сильные, один телефонный звонок — и все подавят. Я много встречал людей — большие должности, звания, — которые стучали по столу, кричали: "Я не позволю, да я только одним звонком, да одним движением...". А жизнь иногда расставляет все на свои места, и 19 августа мы все увидели, кто есть кто.

— Когда началась подготовка к отстранению Михаила Горбачева?

— Года за два до 19 августа 1991 года, когда уже стало ясно, что Горбачев ведет страну не туда, куда надо, что дело идет к развалу. Точная дата мне не была известна, но я четко знал, что отстранение Горбачева будет, как в свое время Брежнев пришел к власти, отстранив Хрущева, потому что страна катилась в никуда.

Ситуация должна была накалиться до такого состояния, что перед Горбачевым встал бы выбор: либо тебя отстранят, либо начинай действовать. А он все как-то не решался реально остановить процесс развала. Поэтому велась подготовка его отстранения от власти. 

— Так каким был план на 19 августа, тот, что не удалось реализовать?

— Почему у Янаева, когда он выступал по телевидению, дрожали руки? А он и не должен был выступать, не готовился. На его месте должен был сидеть Борис Николаевич Ельцин!

Но Ельцин поставил одно условие: "Если меня поддержит Назарбаев, я согласен". Вот почему 18 августа он находился в Казахстане, с Назарбаевым. А по прилете из Казахстана Ельцина должен был встретить Валентин Павлов (в 1991 году — премьер-министр СССР. — Прим. ТАСС). И даже в случае, если бы Ельцин попытался увильнуть в сторону — я задавал эти вопросы Крючкову, — была отработана каждая деталь, ему бы это не позволили.

Но Павлов в момент, когда должен был встречать Ельцина, лежал пьяный. Как это допустили, не знаю. Цепочка была нарушена. Ельцин решил, что его кинули, и события пошли уже совсем по другому пути.

— Какую задачу поставили перед вами лично накануне 19 августа?

— На одном из последних заседаний, на котором я был, всю расстановку сил и средств объяснял Валентин Варенников (командующий сухопутными войсками ВС СССР. — Прим. ТАСС). Присутствовали в основном чекисты и военные, генералы, человек 20. Антисоветские выступления в Риге в январе 1991 года © Дмитрий Соколов/ТАСС

Всем поставили задачу. У меня в оперативном подчинении на час Х кроме собственно рижского ОМОНа было еще два десантных батальона и батальон морской пехоты из состава Прибалтийского военного округа. Сам я должен был действовать в Риге, но при необходимости оказать помощь Вильнюсскому ОМОНу, у которого людей было мало.

Я задал вопрос: "А в Москве кто будет?". Ответ: "Александр Иванович Лебедь" (в 1991 году — зам. командующего ВДВ ВС СССР. — Прим. ТАСС). Командиру Тульской дивизии не доверяли, поэтому в час X Лебедь должен был привести Тульскую дивизию к Москве к 5 утра по Симферопольскому шоссе, где получить задачу по расстановке, блокировке. В случае необходимости готовилась переброска людей от меня в Москву, было все рассчитано.

19 августа планировалось задержать чуть больше 300 человек. Всего, по всей стране.

— И вот час Х настал. Что происходило в Риге, в Прибалтике 19 августа?

— Я приступил к операции в 5.50. А в 14.00 уже доложил: все города под контролем, все разоружено, все четко, депутаты в сейме, если поступает команда "фас", мы их тут же задерживаем. Они сами все собрались, их даже собирать не надо было.

Я делал свое дело, поэтому выступление участников ГКЧП по телевидению не видел. Ни "Лебединого озера", ни пресс-конференции, только уже потом фрагменты. И тут вдруг непонятные вещи происходят: выступает Янаев ни с того ни с сего, Ельцин в Белом доме…

Со многими членами ГКЧП я позже встречался и задавал вопросы, как такое могли допустить? С Крючковым — а он разговаривал со мной как с сыном — у меня не один разговор был. Но я так и не получил для себя ответа, не смог понять: почему? Ладно, Язов, армия, но КГБ... Для меня КГБ — это был тот символ, та машина, те люди, которые должны были сохранить государство. Я знаком с теми, кто ждал команды, и даже если бы Ельцин повернул не так, как надо, все было отработано. Крючков должен был все замкнуть на себя. Он должен был принять решение, а он не решился.

Вывод один: человек оказался не на своем месте не в свое время. Такое впечатление, что основная масса из высших чинов того времени настолько была отточена системой подчиняться, что они не принимали самостоятельного решения. Ведь те же командующие округами, они же могли бы задачу отработать. Но нет, ушли в глубокое подполье.

— Как дальше разворачивались события в Риге, когда уже стало ясно, что сценарий ГКЧП не реализован?

— Меня ничто не останавливало. Идти до конца — и все. Но постепенно подкрадывалась растерянность.

Вечером 19 августа ко мне прибыл представитель Бориса Карловича Пуго, он был еще жив. Он говорит: "Ты понимаешь ситуацию, что не все так складывалось, как планировалось. Митинги ты красиво разгоняешь, все отдрессировано. А дальше что делать? Ты что, диктатором будешь здесь?". Я говорю: "Нет, я не умею управлять, да это и неинтересно". Сельское хозяйство, вся остальная экономика — не-не-не, это не мое, говорю: "Есть Рубикс (Альфред Рубикс, первый секретарь ЦК КПЛ, в августе 1991 года — председатель Латвийского комитета по чрезвычайному положению. — Прим. ТАСС)". Он и его люди способны были реально управлять.

Мы решили проверить ситуацию, поддерживает ли нас народ, нужны ли мы там? Попытались собрать митинг. И вы знаете, в нашу поддержку кроме моих близких родственников никто не пришел. Человек пять. Даже жены бойцов не пришли. Вот почему 30 августа я принял решение на переброску отряда из Риги. И 30 августа приняли решение, что часть перебрасываем в Тюмень — чуть больше 700 человек, многие с семьями. Есть те, кто остались в Латвии и до сих пор там живут.

— Как сложились судьбы ваших бывших подчиненных по рижскому ОМОНу?

— Наши ребята прошли Югославию, Нагорный Карабах, Южную Осетию, Абхазию, даже в Гвинее работали. В Приднестровье батальон "Днестр" — это наши. Чеченскую кампанию прошло — и первую, и вторую — большинство, но в разных подразделениях. Во всех войнах у нас двое погибших: один в Югославии и один в Абхазии.Рижский ОМОН на своей базе в августе 1991 года © Личный архив сотрудников рижского ОМОНа

Но вообще жизнь раскидала по-разному. Есть некоторые наши товарищи и даже офицеры, которые посчитали, что пора немножко иначе жить, пусть жизнь будет короткой, но красивой. Кое-кто сидит. И такое у нас есть.

Дважды было, когда наши бойцы оказывались на стороне противника. У меня был случай в Абхазии, это был 2004-2005 год. Получили информацию, что работает диверсионная группа, и вот как меня свела судьба — я оказался на встрече с ними. Мне приставили к груди пулемет и вдруг слышу с той стороны: "Чеслав, это ты что ли?". И там оказались тоже наши. С одним я учился в спецшколе в Туркмении, с другим еще где-то. К утру мы обо всем договорились.

— Одного из ваших подчиненных, Константина Никулина, осудили в итоге на пожизненное заключение за расстрел семерых таможенников в Мядининкае в ночь с 30 на 31 июля 1991 года. Какова ваша версия случившегося?

— Если бы нам поручили провести эту операцию, мы бы сработали чисто, никто бы даже не догадался. Таможенников расстреляли то ли в 3, то ли в 4 часа утра, нас подняли по тревоге где-то в 4.30. В 5.30 построение личного состава. Никулин, Рыжов, Лактионов — все, кого обвиняли в нападении, — были в этот момент в строю. От Мядининкая — это за Вильнюсом в сторону Белоруссии — до нашей базы, имея ту технику, которая у нас была тогда, можно добраться часа за четыре. Никулин был в строю, какие там еще нужны доказательства, что он в этом не участвовал? И я не участвовал, хотя и меня обвиняли. 

Что могло на самом деле случиться в Мядининкае? Горбачев встречался c Джорджем Бушем и объявил, что Прибалтика является безъядерной зоной, помните? Оттуда вывозили заряды, везли в Белоруссию. А таможенники совали свой нос куда не надо. А кто мог сопровождать такой груз? Я-то догадываюсь, кто. Почему и оружие, которое было применено, имелось только в определенных подразделениях. Поэтому можно предположить: они сунули нос, их и пристрелили. Но могли и местные националисты сработать.

— Прошла уже четверть века после тех событий. Как вы сейчас воспринимаете распад СССР?

— Физически, психологически для меня это поражение, развал Советского Союза — государства, которому я служил. Мне даже сегодня трудно, когда награждают, сказать «Служу России». В соответствии с присягой я служу Союзу Советских Социалистических Республик.

Беседовала Наталия Михальченко

https://tass.ru/interviews/3544425