Власти и новый царь так испугались появления декабристов, требований республики и гражданских прав, что постарались в ответ максимально запугать аристократию, чтобы крамольные мысли не закрепились в их умах.

Женщины того времени переходили в сословие мужчины и лишение дворянства автоматически распространялось на всю семью. Но царь и тут помиловал. Женщинам оставляли дворянство и права собственности, им также была дана возможность развестись с государственными преступниками. Как-то по умолчанию предполагалось, что супруги именно так и поступят.

Наверное, Николай I считал, что это очень изящный шаг: одним махом проявлял «милость» и лишал декабристов последнего якоря – семьи. Волны разводов тем не менее не последовало. Вместо этого – пощечина: несколько женщин решили последовать за мужьями в Сибирь. 11 жен последовали за своими мужьями в Сибирь, а вместе с ними еще 7 женщин: матери и сестры сосланных декабристов.
Вот имена женщин, последовавших за своими мужьями, сосланными на каторжные работы в Сибирь: Прасковья Егоровна Анненкова (Полина Гебль),Мария Николаевна Волконская,Александра Ивановна Давыдова,Александра Васильевна Ентальцева,Камилла Петровна Ивашева,Александра Григорьевна Муравьева,Елизавета Петровна Нарышкина,Анна Васильевна Розен,Екатерина Ивановна Трубецкая,Наталья Дмитриевна Фонвизина,Мария Казимировна Юшневская.

О некоторых из них я уже рассказала.

Особенно тяжело пришлось первым, кто смог прорваться в Сибирь: Трубецкой и Волконской. К тому моменту их мужей государство содержало на 20 рублей в месяц (сумма и по тем временам мизерная). Говорят, такую сумму определил лично Николай Первый.

Сами жены регулярно отчитывались властям о своих расходах, а те следили, чтобы деньги не тратились «на чрезмерное облегчение участи заключенных». Чтобы передать вещи, требовалось подкупать охрану. Единственное, что не возбранялось – это подкармливать.

Вот только готовить приходилось самостоятельно. Для многих женщин это стало, как сказали бы сейчас, совершенно новым вызовом. Дамам приходилось самим ходить за водой, рубить дрова и разводить огонь. И если с овощами вскоре научились справляться все, то чистка птицы становилась сложной задачей, про то, чтобы забить курицу, речь даже не шла.

Этому женскому коллективу, а жили жены декабристов по сути вместе, маленьким сообществом, очень помогало, что среди них оказалась француженка Полина Гёбль (Анненкова). Она выросла в простой семье, в Москве оказалась в качестве модистки, и умела многое из того, с чем не сталкивались представительницы высшего света. Именно Гёбль обучила своих подруг многим бытовым навыкам. Но уроки те брали даже у слуг. Например, Муравьеву учил готовить собственный крепостной-кухмистер.По прибытии в Сибирь, жены декабристов давали подписку об отказе от семейной жизни. Им были разрешены свидания с мужьями два раза в неделю, по часу, в присутствии офицера. Поэтому большую часть дня они проводили сидя на большом камне, напротив тюрьмы, в надежде увидеть их и перекинуться парой слов.

Зачастую в опасные ситуации они попадали из-за некоторой наивности. Волконская – самая молодая из них – однажды вызвала резкое неудовольствие каторжного начальства из-за того, что подарила уголовникам рубахи. В другой раз она же дала им деньги на побег. Заключенных поймали и били плетьми, чтобы узнать откуда они их взяли. Стоило хотя бы одному признаться и все закончилось бы арестом самой женщины. К счастью, никто ее так и не выдал.

Большую часть своего времени жены декабристов тратили на обслуживание своих мужей и их товарищей, приготовление еды, стирку, починку одежды и попытки поговорить с ними через высокий забор. Для последнего приходилось часами ждать, пока охрана выведет каторжан на улицу.Оторванные от дома, привычного образа жизни, не имеющие возможности постоянного общения с мужьями, женщины очень быстро сдружились и образовали небольшую семью, где все было общим: печаль и радость, сочувствие друг к другу. Сдружившись, они обменялись прозвищами, свидетельствующими о близости и доверии женщин: Муравьеву называли Мурашкой, Нарышкину – Лизхен, Трубецкую – Каташа, Фонвизину – Визинка…Рисунок Н.А.Бестужева ворот Читинского острога

Читинский острог уже не вмещал всех узников, в 1828 г. Николай I распорядился построить для декабристов тюрьму в Петровском заводе и к осени 1830 г. потребовал перевести туда заключенных. Это место расположено за четыреста километров к юго-западу от Читы и было в те время настолько глухим, что даже в III отделении не имели понятия, где оно находится. В населенном пункте, названном так Екатериной II, в честь Петра I, располагался железоделательный и чугунолитейный завод, на нем трудились работный люд, ссыльные разных мастей и служащие. Основной деятельностью местного населения была добыча железной руды в шахтах, закрытым способом.Река Чита и острог. Рисунок Н. БестужеваВозвращение декабристов со съемки плана окрестности Читы. Художник Н.А. Бестужев, Читинский острог 1828 г.Карта Читы, составленная декабристами

Вот в этот населенный пункт перевели декабристов, пешком, двумя колоннами, их сопровождали в собственных экипажах бездетные – Мария Волконская, Наталья Фонвизина и Елизавета Нарышкина. А женщины с детьми сразу уехали в Петровский завод, где и встретили колонны декабристов, стоя у дома Александры Муравьевой.Вид Петровского Завода и тюрьмы. Рисунок Н. Бестужева

Перед отъездом из Читинского острога, женщины обратились к шефу жандармов с просьбой жить вместе с мужьями в тюрьме, чтобы не разлучаться, и разрешение было получено.

Поэтому в Петровском заводе бездетные женщины жили с мужьями в тюремных камерах, посещая свои дома по хозяйственной необходимости, а женщины с детьми жили в домах и посещали мужей в тюрьме ежедневно.

Условия в Петровском заводе были многократно хуже читинских. Тюрьма была выстроена на болоте, и к заселению здание не просохло, несмотря на то, что печи топили дважды в день, они не давали тепла. Наталья Дмитриевна писала: «Вы себе и представить не можете этой тюрьмы, этого мрака, этой сырости, этого холода, этих всех неудобств. То-то чудо Божие будет, если все останутся здоровы и со здоровыми головами, потому что так темно, что заняться совершенно нечем».

В тюрьме, кроме холода, лезшего из всех щелей, людей изводила темнота, было мало света и не было окон, на что Сергей Трубецкой часто говаривал: «На что нам окна, когда у нас четыре солнца!» эти слова были обращены к женщинам, жившим в тюрьме: Екатерине Трубецкой, Наталье Фонвизиной, Елизавете Нарышкиной и Анне Розен.

Женщины поддерживали декабристов, павших духом, успокаивали расстроенных и утешали огорченных. Оторванные от мира, запрещенные в переписке с родными, мужчины теряли вкус к жизни и умирали вначале морально, а затем и физически, как это случилось с Иосифом Поджио. Женщины не только поддерживали, но и цементировали скрепы, соединившие декабристов.

Два раза в день декабристов выводили на работы: ремонтировать дороги, рыть канавы, на мельницу, молоть зерно. На заводе декабристы не работали, их туда не допускали, боялись разлагающего влияния на других ссыльных. А по вечерам, в тюрьме, собирались вместе, Сергей Трубецкой был прекрасным рассказчиком, а Екатерина играла на фортепиано и пела, иногда читали вслух, «литературные произведения, не слишком серьезного содержания, и то была самая цветущая пора стихотворений, повестей, рассказов и мемуаров». Вне женского круга, который был просто не подготовлен к таким знаниям, декабристы читали собственные сочинения по истории русской литературы, военной истории, анатомии, химии и др. «Каторжная академия» сделала жизнь декабристов духовно насыщенной и интенсивной, о чем через много лет они вспоминали с теплотой.

А женщины вели интенсивную переписку за всех декабристов, так как последним она была запрещена. Они писали от своего имени родным, копируя иногда письма самих декабристов, на свое имя выписывали русские и иностранные газеты и журналы, получали посылки и корреспонденцию для декабристов. Каждой приходилось писать по десять-двадцать писем в неделю, почта из Сибири в Петербург отправлялась дважды в неделю и проходила три этапа цензуры: на первом письма читал комендант, затем – канцелярия иркутского генерал-губернатора и III отделение.

Подвиг любви и долга

Александра Давыдова. Екатерина Трубецкая, Мария Волконская, Александра Муравьева, Мария Юшневская, Елизавета Нарышкина, Александра Ентальцева, Наталья Фонвизина, Камилла Ле Дантю (Ивашева), Полина Гебль (Анненкова), Анна Розен. Всего одиннадцать имен. Одиннадцать женщин. Ни оценить, ни измерить то, что сделали они, невозможно…Когда двадцативосьмилетний Ф. М. Достоевский, осужденный по делу петрашевцев, ехал в кандалах по тряским сибирским дорогам, по которым четверть века назад провезли в Сибирь декабристов, он встречал в Тобольске жен декабристов: Н. Д. Фонвизину и П. Е. Анненкову Его впечатление от этого знакомства выразило сущность великого женского подвига: "Они бросили все: знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть. Ни в чем не повинные, они в долгие двадцать пять лет перенесли все, что перенесли их осужденные мужья".Один из основателей тайных обществ, герой Отечественной войны 1812 года гвардии полковник, князь Сергей Петрович Трубецкой писал в своих "Записках": "Члены общества, решившись исполнить то, что почитали своим долгом... не имели в виду для себя никаких личных выгод; не мыслили о богатстве, почестях и власти. Они все это предоставляли людям, не принадлежащим к их обществу... Члены Тайного общества решились принести в жертву отечеству жизнь, честь, достояние и все преимущества, какими пользовались - все, что имели, без всякого возмездия".

В самом деле. Представители знатных аристократических фамилий, имевшие все для житейского благополучия,- люди, как правило, богатые и счастливые в семейной жизни, пришли к выводу, что России необходимы коренные перемены, что русский народ, вынесший на своих плечах все тяготы войны с Наполеоном, достоин жить иначе, что крепостное рабство и самодержавная монархия препятствуют благу отечества. При этом они, дали друг другу клятву бескорыстия: если их дело восторжествует, уйти от власти и отдать ее "собору от всех сословий России", который создаст конституцию нового государства.

Принести себя в жертву во имя долга - разве не тот же нравственный мотив лежит в основе подвига одиннадцати жен декабристов? Причем за одиннадцатью стоят десятки жен, невест и матерей, которые рвались в Сибирь, но так и не смогли преодолеть препятствий, воздвигнутых Николаем I. А препятствия были огромны. Царь предписывал своим подчиненным: "Последовавших за осужденными преступниками жен решительно отвратить от исполнения их намерения".

Одиннадцати удалось сделать то, что казалось тогда невозможным.Спасибо женщинам,- писал П. А. Вяземский в те дни,- они дадут несколько прекрасных строк нашей истории. Дай Бог хоть им искупить гнусность нашего века".

Нелепо даже пытаться анализировать, кто вынес больше - декабристы или их жены. Слишком неравны "системы отсчета". Так или иначе, мятежник знает, на что идет, и готовит себя ко всему, не исключая мученического конца. Найдется ль мерило страданий, чтобы определить, кто больней переживал смерть детей, один за другим умиравших в Сибири, жены или мужья? И можно ли измерить глубину мук сиятельного князя Трубецкого, закованного в кандалы, и боль его жены Екатерины Ивановны, полгода томившейся в Иркутске и в отчаянии крикнувшей губернатору: "Я готова пройти семьсот верст, которые отделяют меня от мужа, по этапу, плечом к плечу с каторжниками, но только не тяните больше, прошу вас, отправьте меня сегодня же!" Трубецкая была согласна надеть кандалы!Стоя над могилой в Знаменском монастыре, в Иркутске, где похоронена Трубецкая, вспоминаются слова ее мужа, обращенные к ней: "...любовь и благодарность моя к тебе... горит в сердце моем чистейшим огнем, который и с жизнью моей не угаснет. Сей пламень не есть чувство телесное и потому не может истлеть с телом нашим".

Интерес к судьбам жен декабристов в русском обществе усилился еще задолго до появления поэмы Некрасова "Русские женщины" Помогая мужьям и их собратьям выносить тяготы острожного быта, жены декабристов добивались уступок тюремного начальства, возбуждали общественное мнение через переписку с влиятельными родственниками и друзьями. Однажды Николай I воскликнул: "Меня мучают со всех сторон.... Я больше всего боюсь этих женщин".

Иркутску печально повезло: он на многие годы оказался местом поселения нескольких десятков декабристов и их семей. В этом городе из поколения в поколение передаются легенды о них, самые красивые и трогательные страницы которых посвящены женщинам - женам декабристов.Памятник женам декабристов в Иркутске

Женщины создали общину с кассой, из которой выдавались деньги тем, кто выходил на поселение по окончании срока каторги, открыли аптеку, организовали совместное пользование книгами. Среди прочих добрых дел, содеянных женами декабристов,- саженцы вишневых деревьев и желтой акации, завезенные и посаженные здесь, положившими начало первого в Иркутске вишневого сада.

Время опоэтизировало и восстание, и каторгу, и будни декабристов. Поэты, писатели, художники, кинематографисты воспели подвиг женщин, озаривших своим присутствием тяжкие дни осужденных декабристов.

Величия своей миссии жены декабристов не сознавали. Как истинные дочери России, они были скромны. "Какие героини? Какие героини? - позже удивится одна них, А. И. Давыдова.- Это поэты сделали из нас героинь, а мы просто поехали за нашими мужьями".

Восторг декабристов перед подвигом женщин наиболее ярко выразил декабрист А. П. Беляев: "Слава страны, вас произрастившей! Слава мужей, удостоившихся такой безграничной любви, такой преданности, таких чудных, идеальных жен. Вы стали поистине образцом самоотвержения, мужества, твердости, при вся нежности и слабости вашего пола. Да будут незабвенны имена ваши".

Еще про поэме Некрасова "Русские женщины" мы помним, как Екатерина (Каташа, как ее ласково звали подруги) Трубецкая, поехавшая в Сибирь первой, подписывала в Иркутскеотречение от дворянского звания и имущества. Отныне и она. и ее рожденные в Сибири дети (но детей к этому времени у Трубецких не ыло) должны будут именоваться женой и детьми "ссыльно-каторжных". Трубецкую это не остановило. И тогда царь придумал новое, казалось бы, непреодолимое препятствие.

Неплохой психолог, Николай знал, что женщине труднее всего расставаться со своими детьми, и поэтому приказал, чтобы жены декабристов, пожелавшие отправиться к мужьям, оставили своих детей в России, Муж или дети - вот какой выбор должнап была сделать каждая женщина.

Впоследствии Герцен справедливо писал, изумляясь женским сильным характерам: !Вообще женское развитие - тайна: все ничего, наряды, да танцы, шаловливое злорсловие и чтение романов, глазки и слезы - и вдруг появляется гигантская воля, зрелая мысль, коллосальный ум".

Почти все жены декабристов, для того, чтоб последовать за мужьями должны были оставить в России детей. Мария Волконская последний раз поцеловав годовалого сына, который после отъезда матери умер. Александрина Муравьева, жена Никиты Муравьева, поручила свекрови двух дочерей и сына: сын вскоре умер, а одна из дочерей заболела душевной болезнью. Александра Давыдова разместила по родным шестерых детей. Француженка Полина Гебль, уезжая к Анненкову, оставила дочь. Наталья Фонвизина навсегда простилась с двумя маленькими сыновьями, которые росли без матери и отца и умерли молодыми людьми, так и не дождавшись возвращения родителей. Маленького сына на попечение сестры оставила Анна Розен. Дочерей - Юшневская и Ентальцева.

Однако не все жены декабристов смогли сделать роковой выбор между мужьями, отправленными на каторгу, и детьми,оставшимися в России.

Горячо любила своего мужа жена Артамона Муравьева. У них было три сына. Но когда вскоре после осуждения и ссылки на каторгу мужа Муравьева потеряла одного за другим двух сыновей, у нее не было сил расстаться с последним ребенком, и она осталась в России.

Запретил жене покидать детей и приезжать в Сибирь И. Д. Якушкин. Она пыталась сопротивляться, но он стоял на своем: "Я был убежден, что не смотря на молодость жены моей, только она могла дать истинное направление воспитанию наших сыновей, как я понимал его, и я решился просить ее ни в коем случае не разлучаться с ними" - писал он, много лет спустя в своих "Записках". С женою он уже более никогда не встретился. Она умерла молодой до его возвращения после тридцатилетней ссылки.

Николай освободил всех жен декабристов "из гуманности" от брачных обязательств перед своими преступными супругами. После вынесения приговора они могли считать себя свободными и вступать в новый брак. Сестры Бороздины, двоюродные Марии Волконской были замужем за декабристами В. Лихаревым и Иосифом Поджио. Обе приняли эту свободу из рук императора и обе впоследствии вышли замуж. Лихарев и Поджио трагически это переживали и вскоре оба погибли. Лихарев на Кавказе, куда попросился перевести его рядовым. В сражении при Валерике шел рядом с Лермонтовым в стрелковой цепи и был убит наповал. Поджио умер в Сибири в депресии и тоске.

В своих воспоминаниях Михаил Бестужев рассказал, как любила его и простилась с ним перед декабрьским восстанием, будто предчувствуя, что навсегда, дочь генерала Михайловского Агнета. В Сибирь она к нему не приехала. Елизавета Чернышова, сестра Александриты Муравьевой, когда увозили декабристов на каторгу, приезжала в Ярославль прощаться с В. С. Толстым, который страстно ее любил. Через два года она вышла замуж за историка А. Д. Черткова, основателя известной библиотеки.

Кто в праве упрекнуть их за это? Иной раз слабость души, иногда - слабость чувства.

Но тем выше должно оцениваться решимость и сила характера, привязанности и воли тех, кто выдержал борьбу с близкими, царем, наконец, с собственным смятением и страхом. По словам Достоевского, они всем пожертвовали для "высочайшего нравственного долга, самого свободного долга, какой только может быть".

Время стирает следы возможного выбора в прошлом: нам всегда кажется, что могло случиться только так, как это случилось. Но нет чувства более обманчивого. Выбор всегда есть. Выбирали не только жены и невесты декабристов, выбирали их матери, сестры, друзья. Кто-то присвоил себе имущество осужденных, другой до конца дненй помогал не только своим заточенным детям, но и их товарищам.

Екатерина Федоровна Муравьева, мать братьев Никиты и Алесандра, отправляла в Сибирь бесконенчные посылки с книгами, журналами, провизией, деньги не только для своих сыновей и невестки Александрины. но и для всей декабристской колонии.

Но ни копейкой не помогла своему единственному сыну баснословно богатая Анненкова. Пущин писал в 1845 году директору лицея Е. А. Эндельгардту, который не оставил своего воспитанника и постоянно с ним переписывался: "Сколько около меня товарищей, которые лишены даже родственных сношений: снятые эполеты все уничтожили, как-будто связи родства и дружбы заисят от чипов".

Мать Сергея Волконского была придворной статс-дамой и отправилась в Москву на торжество коронации царя, которая состоялась после казни декабристов. В Грановитой палате старуха танцевала с императором, тюремщиком ее сына и палачом его друзей.

"Я вспомнил, что наши сестры и дочери плясали в коронацию, под звук цепей, в коих шли их друзья и братья в Сибирь" - с горечью записал А. И. Тургенев в дневнике, несколько лет спустя. Сестра Волконского Софья присвоила себе значительную часть состояния брата, "законно, но не совестно" - по его выражению.

По иному поступили три сестры Бестужевых - Елена, Мария и Ольга: они распродали имущество и приехали к братьям в ссылку, чтобы облегчить им жизнь. Мать и сестра декабриста А. Торсона отправились к нему в сибирское изгнание и тем спасли его, по мнению друзей, "от верной смерти и физической, и моральной".

Декабристы окружили приехавших женщин любовью и преданным восхищением "Наши ангелв-спасители" - назвал их Михаил Бестужев. Помощь их состояла не только в нравственной поддержке, но и в неустанной, самоотверженной работе: они шили, готовили, лечили, но главное, вели переписку с центральной Россией, поскольку самим декабристам она была запрещена. Тем самым они не дали забыть на родине о каторжных и лишенных голоса. По признанию декабриста Басаргина, они "поддерживли, утешали и укрепляли не только мужей своих, но и всех нас на трудном и исполненном тяготами пути".

О каждой из этих замечательных женщин можно было бы написать книгу. Но история дама весьма прихотлива и по своему распоряжается памятью о прошедшем. Некрасов в поэме "Русские женщины" оставил свой поэтический памятник Трубецкой и Волконской.

О Полине Гебль-Анненковой и ее муже написал роман "Записки учителя фехтования" знаменитый А. Дюма. Вернее сказать, не столько написал, сколько, по выражению Достоевского "перековеркал" Роман был запрещен после выхода в царской России и только после революции был опубликован.

А вот о Наталье Дмитриевне Фонвизиной не было написано даже и такой книги. А между тем ее жизнь была примечательна даже среди таких судеб Но я о ней уже писала.

http://www.patiks.ru/txt/3dekab86.shtml

http://www.patiks.ru/txt/3dekab79.shtml

http://www.matrony.ru/malenkaya-zhenshhina-s-bolshim-serdcem...

http://www.patiks.ru/txt/3dekab85.shtml

http://april-knows.ru/articles/kak_zhili_v_sibiri_zheny_deka...

https://vlatisa.livejournal.com/74998.html

https://75.ru/article/ya-nizhepodpisavshayasya-imeya-neprekl...