Один эпизод из жизни монархиста Маннергейма
Как известно, отречение Николая II армия восприняла довольно быстро и легко - принятием в марте 17-го присяги Временному правительству. Были только ДВЕ телеграммы против - "против отречения открыто высказались командир III кавалерийского корпуса граф Феодор Артурович Келлер и командир Отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-адъютант Хан Гуссейн Нахичеванский. И всё. Вот вам и монархист Маннергейм!
Россия строит "новое государство", бывший премьер Д.Медведев говорил еще в 2015 году, что нужно формировать "новую идентичность". Для новой идентичности всегда нужны новые герои. А история одна, её не купить и не взять взаймы у другого. Поэтому встаёт проблема - где их взять, героев? Пространства для манёвра откровенно мало - с героями ДО отрицаемого периода есть проблемы - ведь в СССР героев досоветской России чтили. Остаётся взяться за персонажей того же периода, но из противоположного лагеря. А здесь выбор невелик, и приходится цепляться, изыскивать любые мало-мальские положительные моменты, приукрашивать, а то и раздувать их, ну, или выдумывать. Одним из таких исторических деятелей и является экс-генерал Русской Императорской Армии, потомок знатного шведского рода барон Маннергейм. Слов нет - деятель заметный, с интересной биографией. Но для оправдания причисления его к пантеону "русских героев" приходится заниматься некими "приписками", чтобы раскрасить эту фигуру и подать её в наиболее выгодном для подающего свете.
* * *
Мы коснулись уже "монархичности" Маннергейма.
Еще одна краска - это некая особенная "любовь Маннергейма к России, которой он отдал 30 лет жизни", "у него была русская жена" и т.д.
Ну давайте рассмотрим и эту грань.
Барон Карл Густав Эмиль Маннергейм (1867-1951) происходил из шведского рода, имевшего голландские корни.
Маннергейм (справа) в Николаевском кавалерийском училищеПосле окончания в 1889 г. Николаевского кавалерийского училища, прослужив недолгое время в Александрийском драгунском полку, в декабре 1890 г. он поступил в наиболее привилегированную часть Русской Императорской Гвардии - Л.-Гв. Кавалергардский полк.
С этого времени у этого гвардейского офицера начинает проявляться некие воззрения, отличные от принятых в этой среде, но почти незаметные во внешних проявлениях.
Так, во время помолвки с будущей своей супругой, дочерью кавалергардского генерала Анастасией Николаевной Араповой, в январе 1892 г. корнет Г. К. Маннергейм, испытывал, по его собственным словам, "боязнь, что она слишком русская". Вряд ли это слова, достойные русофила.
В русско-японскую Густав Маннергейм на Дальнем Востоке сражался с японцами, в это же время высланный из Великого Княжества Финляндского за подрывную сепаратистскую деятельность его брат Карл в конце октября - начале ноября 1905 г. в Стокгольме принимал Ленина, организовав его дальнейшую поездку в С.-Петербург через Финляндию.(Были у барона и другие революционные знакомства, о которых чуть ниже.)
Примерно в те же дни ротмистр барон писал из Маньчжурии отцу следующее: "Сегодня прочел в информационной армейской газете, что генерала Клейгельса собираются назначить генерал-губернатором в Финляндию. Как это приятно звучит - Финляндия под кнутом наместника. Если знаешь, как привычно для него использовать кнут, приходится признать его на редкость подходящим для этой должности".
Вот что он приблизительно в таком же духе, к примеру, пишет своему дяде вскоре после того, как в начале 1909 г. был назначен командиром Владимирского уланского Вел. Кн. Николая Николаевича полка:
"В день 200-летия Полтавской битвы я должен отправиться на место сражения с одним из эскадронов полка и флагом. Странная ирония хода истории - мне приходится участвовать в праздновании годовщины поражения моих предков!" В этот праздничный для всех момент он идентифицировал ли себя как русского офицера? Правда?
Кавалергард Маннергейм (четвёртый справа от Государя) в почётном карауле лейб-гвардии Кавалергардского полка при коронации Николая Второго (1896)
Хорошая карьера Маннергейма случилась во многом благодаря ген. А.А. Брусилову (будущему "красному генералу" - можно ли сделать из этого вывод, что М-м потом сочувствовал большевикам?), который его уважал, часто хвалил его, расказывал о успехах офицера Вел. князю Николаю Николаевичу. Барона производят в генералы, а вскоре он получает вензеля и аксельбанты, свидетельствующие о принадлежности его к Свите Его Величества. Эти Высочайшие милости не мешают ему быть своим в кругу польских аристократов. Он был принят в домах Тышкевичей, Потоцких, Любомирских - самых родовитых из них. "Я попал, - сообщал он своим родственникам, - в блестящие и гордые своим особым положением высшие круги польского общества".
Далеко не все были облечены таким доверием. Будущему Военному министру, а в конце 1860-х также лейб-улану В.А. Сухомлинову не помогло даже знание польского языка, которому он выучился в стенах Александровского Виленского кадетского корпуса. "...Кинжал за пазухой в местных семьях, - писал он, - нами всегда чувствовался".
Так же считал и благоволивший Маннергейму ген. А. А. Брусилов: "С поляками сходиться нельзя, они непримиримы..."
С началом войны, несмотря на пресловутый манифест Вел. Кн. Николая Николаевича к полякам, современники свидетельствовали:
"Относительно польского населения не надо верить нашим газетам, оно в большинстве настроено враждебно. ...Шайки "соколов" шныряют в местности между Холмом, Люблином и границей ..., зная отлично места, указывают австрийцам дороги, тропы и наши расположения; другие действуют сообща с врагами, тревожа русские войска, где только возможно". "...Польские "сокола", - писал Вел. Кн. Николай Михайлович, - постоянно жарят по нашим войскам, да еще разрывными пулями: мне показывали целые пачки таких патронов, не то "дум-дум", не то охотничьи с воском внутри, - словом, страшно разрушающего свойства. Вот тебе и Гаагская конференция!"
У барона же складывалось все иначе. Секрет был прост: "Невзирая на мое положение, - писал он, - поляки приняли меня без предубеждения. Как финляндец и убежденный противник руссификации моей родины, я полагал, что понимаю чувства и точку зрения поляков в вопросах, которые можно было назвать жгучими".
(До "москаляку на гиляку!", конечно же, далеко, но еще не вечер. ...К слову - никакой мало-мальской русификации не было и в помине - государственным языком оставался шведский, была даже собственная денежная единица - марка)
Довольно двусмысленно Маннергейм говорил о присяге с очевидным намёком на уровень своей мотивации в службе:
"...17-летняя служба и пребывание на каком-то месте, - признавался он в 1904 г. в письме брату, - создает узы и накладывает обязательства, которые мужчина должен уважать, имея при этом какие угодно взгляды. На войне единичный человек сражается не за какую-то систему правления, а за страну, к армии которой он принадлежит. Я считаю, что нет большой разницы, - делает он это добровольно или по приказу: он делает ни что иное, как исполняет свой долг офицера".
Человек, сражающийся за Россию добровольно, по зову души - мог бы он писать такие строки?
В январе 17-го его дивизия двинулась с фронта в Бессарабию на отдых, и Маннергейм поехал в отпуск в
Финляндию, откуда вернулся в Петроград 26 февраля/10 марта Февральские события прошли у него на глазах. Спас барона его друг Эммануил Нобель, директор одноименной фирмы, в квартире которого генерала, по его словам, "приняли более чем хорошо". Предпринимателей Нобелей подозревают в спонсорстве февральской революции - волнения начались на Выборгской стороне, "вотчине" Нобелей, как и баррикады в 1914-м году.
Разразилась Гражданская война. М.Булгаков писал в "Жизнеописании в документах", что еще в 1918 г. на поход во главе с Маннегеймом на Петроград рассчитывали Германский император Вильгельм II и экс-премьер-министр России А. Ф. Трепов. Это была затаенная идея и самого барона, а также многих финских "правых активистов", которые рассматривали захват города как промежуточный этап на пути к "окончательному решению" проблемы:
"разрушить и затопить бывшую столицу ненавистной Империи".
Вот так, ни больше ни меньше.
Осуществить эту идею помешало, в частности, то, что ни одним белым правительством или вождем не была бы признана "независимость" Финляндии. По свидетельству эстонского журналиста Э. Лаамана, Маннергейм отвечал обращавшимся к нему белым вождям примерно одно и то же: "что он финн, и только интересы Финляндии определяют его действия, и если к нему обратятся, то взамен помощи он потребует каких-то территориальных результатов", то бишь уступок.
Встречался Маннергейм по этому поводу с "сепаратистом" Пилсудским и Савинковым. В результате встречи с Пилсудским "пришли к выводу, что им следует сотрудничать с российскими либеральными кругами, которые готовы не только признать самостоятельность Финляндии и Польши, но построить Россию на новой демократической и федеративной основе".
Где же здесь пресловутая "любовь к России? И, тем более, как можно тут отыскать воспеваемый "монархизм" Маннергейма?
Разоружение 100 тыс. русских солдат и офицеров под руководством "генерала Русской Императорской Армии, гвардейца, дворянина" Маннергейма осуществлял не только вооруженный немецким оружием плохо обученный корпус самообороны ("шюцкор"), но натасканные в специальных германских лагерях и сражавшиеся с русскими войсками в Прибалтийских губерниях финские добровольцы-егеря, которые впоследствии составили костяк его армии. С бывшими товарищами по оружию Маннергейм вел себя без сантиментов:
- вот слова русского писателя, эмигранта И.С. Шмелёва -
"...В 18-м году они, - писал Иван Сергеевич о финнах, - уничтожили-расстреляли свыше 10 тыс. русских офицеров белых! Да-с! И показали фигу генералу Юденичу: не желаем помогать против большевиков. Да и еще есть. Теперь вкусили плодов своей посадки".
А прибавить то, что после того, как руководимая бароном армия с немецкой поддержкой разобралась с Красной гвардией Финляндии, под видом борьбы с большевизмом устроила "кровавую баню" русским в Выборге - как можно подумать, что отношение генерал-лейтенанта Маннергейма к России было лучше, чем, например, отношение Порошенко, Турчинова, Яроша?
Спустя 20 лет своё отношение к русским он выразил предельно открыто и ясно своими устами, зафиксировав на бумаге:
- в подписанном Маннергеймом секретном приказе от 8 июля 1941 г. об обращении к военнопленным и жителям оккупированных территорий говорится: "Взяв в плен советских военнослужащих, сразу же отделять командный состав от рядовых, а также карел от русских. ... Русское население задерживать и отправлять в концлагеря. Русскоговорящие лица финского и карельского происхождения, желающие присоединиться к карельскому населению, к русским не причисляются"/
В этом приказе Маннергейм по своей доброй воле подписал смертный приговор десяткам тысяч русских.
А это ни что иное как нацизм.
Таким образом, Маннергейм - храбрый, преданный и сентиментальный, "рыцарь без страха и упрёка" - это брэнд, раскрашенная форма, из которой вынули и тщательно спрятали содержание. Но будем искать и находить.
С этого времени у этого гвардейского офицера начинает проявляться некие воззрения, отличные от принятых в этой среде, но почти незаметные во внешних проявлениях.
Так, во время помолвки с будущей своей супругой, дочерью кавалергардского генерала Анастасией Николаевной Араповой, в январе 1892 г. корнет Г. К. Маннергейм, испытывал, по его собственным словам, "боязнь, что она слишком русская". Вряд ли это слова, достойные русофила.
В русско-японскую Густав Маннергейм на Дальнем Востоке сражался с японцами, в это же время высланный из Великого Княжества Финляндского за подрывную сепаратистскую деятельность его брат Карл в конце октября - начале ноября 1905 г. в Стокгольме принимал Ленина, организовав его дальнейшую поездку в С.-Петербург через Финляндию.(Были у барона и другие революционные знакомства, о которых чуть ниже.)
Примерно в те же дни ротмистр барон писал из Маньчжурии отцу следующее: "Сегодня прочел в информационной армейской газете, что генерала Клейгельса собираются назначить генерал-губернатором в Финляндию. Как это приятно звучит - Финляндия под кнутом наместника. Если знаешь, как привычно для него использовать кнут, приходится признать его на редкость подходящим для этой должности".
Вот что он приблизительно в таком же духе, к примеру, пишет своему дяде вскоре после того, как в начале 1909 г. был назначен командиром Владимирского уланского Вел. Кн. Николая Николаевича полка:
"В день 200-летия Полтавской битвы я должен отправиться на место сражения с одним из эскадронов полка и флагом. Странная ирония хода истории - мне приходится участвовать в праздновании годовщины поражения моих предков!" В этот праздничный для всех момент он идентифицировал ли себя как русского офицера? Правда?
Кавалергард Маннергейм (четвёртый справа от Государя) в почётном карауле лейб-гвардии Кавалергардского полка при коронации Николая Второго (1896)Хорошая карьера Маннергейма случилась во многом благодаря ген. А.А. Брусилову (будущему "красному генералу" - можно ли сделать из этого вывод, что М-м потом сочувствовал большевикам?), который его уважал, часто хвалил его, расказывал о успехах офицера Вел. князю Николаю Николаевичу. Барона производят в генералы, а вскоре он получает вензеля и аксельбанты, свидетельствующие о принадлежности его к Свите Его Величества. Эти Высочайшие милости не мешают ему быть своим в кругу польских аристократов. Он был принят в домах Тышкевичей, Потоцких, Любомирских - самых родовитых из них. "Я попал, - сообщал он своим родственникам, - в блестящие и гордые своим особым положением высшие круги польского общества".
Далеко не все были облечены таким доверием. Будущему Военному министру, а в конце 1860-х также лейб-улану В.А. Сухомлинову не помогло даже знание польского языка, которому он выучился в стенах Александровского Виленского кадетского корпуса. "...Кинжал за пазухой в местных семьях, - писал он, - нами всегда чувствовался".
Так же считал и благоволивший Маннергейму ген. А. А. Брусилов: "С поляками сходиться нельзя, они непримиримы..."
С началом войны, несмотря на пресловутый манифест Вел. Кн. Николая Николаевича к полякам, современники свидетельствовали:
"Относительно польского населения не надо верить нашим газетам, оно в большинстве настроено враждебно. ...Шайки "соколов" шныряют в местности между Холмом, Люблином и границей ..., зная отлично места, указывают австрийцам дороги, тропы и наши расположения; другие действуют сообща с врагами, тревожа русские войска, где только возможно". "...Польские "сокола", - писал Вел. Кн. Николай Михайлович, - постоянно жарят по нашим войскам, да еще разрывными пулями: мне показывали целые пачки таких патронов, не то "дум-дум", не то охотничьи с воском внутри, - словом, страшно разрушающего свойства. Вот тебе и Гаагская конференция!"
У барона же складывалось все иначе. Секрет был прост: "Невзирая на мое положение, - писал он, - поляки приняли меня без предубеждения. Как финляндец и убежденный противник руссификации моей родины, я полагал, что понимаю чувства и точку зрения поляков в вопросах, которые можно было назвать жгучими".
(До "москаляку на гиляку!", конечно же, далеко, но еще не вечер. ...К слову - никакой мало-мальской русификации не было и в помине - государственным языком оставался шведский, была даже собственная денежная единица - марка)
Довольно двусмысленно Маннергейм говорил о присяге с очевидным намёком на уровень своей мотивации в службе:
"...17-летняя служба и пребывание на каком-то месте, - признавался он в 1904 г. в письме брату, - создает узы и накладывает обязательства, которые мужчина должен уважать, имея при этом какие угодно взгляды. На войне единичный человек сражается не за какую-то систему правления, а за страну, к армии которой он принадлежит. Я считаю, что нет большой разницы, - делает он это добровольно или по приказу: он делает ни что иное, как исполняет свой долг офицера".
Человек, сражающийся за Россию добровольно, по зову души - мог бы он писать такие строки?
В январе 17-го его дивизия двинулась с фронта в Бессарабию на отдых, и Маннергейм поехал в отпуск в
Финляндию, откуда вернулся в Петроград 26 февраля/10 марта Февральские события прошли у него на глазах. Спас барона его друг Эммануил Нобель, директор одноименной фирмы, в квартире которого генерала, по его словам, "приняли более чем хорошо". Предпринимателей Нобелей подозревают в спонсорстве февральской революции - волнения начались на Выборгской стороне, "вотчине" Нобелей, как и баррикады в 1914-м году.
Разразилась Гражданская война. М.Булгаков писал в "Жизнеописании в документах", что еще в 1918 г. на поход во главе с Маннегеймом на Петроград рассчитывали Германский император Вильгельм II и экс-премьер-министр России А. Ф. Трепов. Это была затаенная идея и самого барона, а также многих финских "правых активистов", которые рассматривали захват города как промежуточный этап на пути к "окончательному решению" проблемы:
"разрушить и затопить бывшую столицу ненавистной Империи".
Вот так, ни больше ни меньше.
Осуществить эту идею помешало, в частности, то, что ни одним белым правительством или вождем не была бы признана "независимость" Финляндии. По свидетельству эстонского журналиста Э. Лаамана, Маннергейм отвечал обращавшимся к нему белым вождям примерно одно и то же: "что он финн, и только интересы Финляндии определяют его действия, и если к нему обратятся, то взамен помощи он потребует каких-то территориальных результатов", то бишь уступок.
Встречался Маннергейм по этому поводу с "сепаратистом" Пилсудским и Савинковым. В результате встречи с Пилсудским "пришли к выводу, что им следует сотрудничать с российскими либеральными кругами, которые готовы не только признать самостоятельность Финляндии и Польши, но построить Россию на новой демократической и федеративной основе".
Где же здесь пресловутая "любовь к России? И, тем более, как можно тут отыскать воспеваемый "монархизм" Маннергейма?
Разоружение 100 тыс. русских солдат и офицеров под руководством "генерала Русской Императорской Армии, гвардейца, дворянина" Маннергейма осуществлял не только вооруженный немецким оружием плохо обученный корпус самообороны ("шюцкор"), но натасканные в специальных германских лагерях и сражавшиеся с русскими войсками в Прибалтийских губерниях финские добровольцы-егеря, которые впоследствии составили костяк его армии. С бывшими товарищами по оружию Маннергейм вел себя без сантиментов:
- вот слова русского писателя, эмигранта И.С. Шмелёва -
"...В 18-м году они, - писал Иван Сергеевич о финнах, - уничтожили-расстреляли свыше 10 тыс. русских офицеров белых! Да-с! И показали фигу генералу Юденичу: не желаем помогать против большевиков. Да и еще есть. Теперь вкусили плодов своей посадки".
А прибавить то, что после того, как руководимая бароном армия с немецкой поддержкой разобралась с Красной гвардией Финляндии, под видом борьбы с большевизмом устроила "кровавую баню" русским в Выборге - как можно подумать, что отношение генерал-лейтенанта Маннергейма к России было лучше, чем, например, отношение Порошенко, Турчинова, Яроша?
Спустя 20 лет своё отношение к русским он выразил предельно открыто и ясно своими устами, зафиксировав на бумаге:
- в подписанном Маннергеймом секретном приказе от 8 июля 1941 г. об обращении к военнопленным и жителям оккупированных территорий говорится: "Взяв в плен советских военнослужащих, сразу же отделять командный состав от рядовых, а также карел от русских. ... Русское население задерживать и отправлять в концлагеря. Русскоговорящие лица финского и карельского происхождения, желающие присоединиться к карельскому населению, к русским не причисляются"/
В этом приказе Маннергейм по своей доброй воле подписал смертный приговор десяткам тысяч русских.
А это ни что иное как нацизм.
Таким образом, Маннергейм - храбрый, преданный и сентиментальный, "рыцарь без страха и упрёка" - это брэнд, раскрашенная форма, из которой вынули и тщательно спрятали содержание. Но будем искать и находить.
Свежие комментарии