Театральные байки от Бориса Львовича, ч.1

Я была знакома с Борисом Львовичем. Шапочно, конечно. Но мы пересеклись на кинофестивале в Выборге, году этак в 1998. Первое, что я услышала, так это его коронную фразу: "Борис Львович, Львович - это не Отчество, а фамилия у меня такая". Мой спутник тут же отреагировал: "Андрей Львович, это не фамилия, а Отчество у меня такое!" Львович опешил, видмо такое с ним произошло впервые... и все дружно засмеялись. Кинофестиваль  продолжался неделю и мы довольно-таки часто пересекались, что и естественно. А поскольку мой спутник обладал тоже весьма большим чувством юмора (но к кинотусовке отношения никакого не имел), то частенько там, где находились мы (я то как присутствующая) часто слышались взрывы смеха и подтягивались к нашей компании со словами: опять Львовичи юморят. На том же кинофестивале я познакомилась и со старшим Ростоцким, и с Георгием Жженовым, вдовой Микаэла Таривердитева Верой. Именнно на том кинофестивале произошла очень некрасивая история с актером Садальским, после которой я совершенно негативно отношусь к этому персонажу, хотя и понимаю, что лично ему это до лампочки... да... были времена. Уж простите за лирическое отступление, но вернемся к нашим баранам. Т.е. байкам.

Актёр и режиссёр Борис Львович собрал богатейшую коллекцию баек из жизни актёров театра и кино, писателей, музыкантов и прочих творческих людей и опубликовал их в книге «Актёрская курилка». Некоторые из них я приведу. Как-то один журналист сказал Львовису:

— Я вот что подумал: эти ваши байки продлят славу этим людям — той же Яблочкиной, Михаилу Цареву, Столярскому с его говором: «Яша, шо ты мне блондаешься под ногами, дай я уже пойду немножко прежде...»

— О чем говорить!.. Меня иногда спрашивают: «Как случилось, что вы начали всё это собирать?» А я вдруг понял, что если это не записать, не обработать литературно, не перевести с языка закулисного трепа на язык бумаги, то это все исчезнет. Носители знания уходят один за другим, с ними уходят имена, происшествия… Причем совсем не обязательно, что все эти байки были на самом деле. Но смысл в том, что байка, сплетня, разговор закулисный подчас гораздо точнее передают атмосферу времени, чем подлинные истории. У меня спрашивают: а это было? А кто ж его знает! Главное, что это запомнилось, рассказывалось, обтачивалось с годами при передаче из уст в уста…
В Малом театре служил когда-то актер Михаил Францевич Ленин, помимо всего прочего знаменитый тем, что году в восемнадцатом дал в газету объявление: «Прошу не путать меня с политическим авантюристом, присвоившим себе мой псевдоним!». Рассказывают, что однажды прибежали посыльные в кабинет к Станиславскому и закричали: «Константин Сергеевич, несчастье: Ленин умер!» «А-ах, Михаил Францевич!» — вскинул руки Станиславский. «Нет — Владимир Ильич!» «Тьфу-тьфу-тьфу, — застучал по дереву Станиславский, — тьфу-тьфу-тьфу!..»Уже на исходе лет своих, рассказывают, старейшая актриса Малого театра Евдокия Турчанинова как-то звонит Александре Яблочкиной: «Шурочка, я тут мемуары затеяла писать! Так не припомнишь ли: я с Сумбатовым-Южиным жила?»
Александра Яблочкина и Евдокия Турчанинова, 1947 г. Знаменитый конферансье Михаил Наумович Гаркави был необыкновенно толст. Он прожил на свете почти семьдесят лет, жена его была на двадцать лет моложе. Рассказывают, как-то на концерте она забежала к нему в гримуборную и радостно сообщила: «Мишенька, сейчас я была в гостях, сказали, что мне больше тридцати пяти ни за что не дашь!». Гаркави тут же ответил: «А пока тебя тут не было, зашел ко мне какой-то мужик и спрашивает: «Мальчик, взрослые есть кто?».
Михаил ГаркавиНекий новый русский пригласил Зиновия Гердта осмотреть свою новую квартиру. Водил по бесчисленным комнатам, объяснял: «Здесь это, здесь то... один туалет, другой туалет, одна ванная, другая ванная... спальни, кабинеты, комнаты для приемов...» В конце экскурсии, естественно, вопросил: «Ну, как вам, Зиновий Ефимыч?» Вежливый Гердт сказал, что все очень мило, но, на его взгляд, где-то здесь еще должен быть пункт обмена валюты.Актер Геннадий Портер когда-то много лет назад поступал в школу-студию МХАТ, выдержал огромнейший конкурс и был принят. Курс набирал известнейший мхатовский актер Павел Массальский. (Даже далекие от театра люди помнят его в роли плохого американца в кинофильме «Цирк».) И вот где-то на третий день обучения Массальский, сжав руки и возвысив голос, провозгласил: «Друзья мои, сегодня к нам на курс придет сам Михаил Николаевич Кедров. Он обратится к вам, наследникам мхатовских традиций, с приветственным словом. Слушайте, друзья мои, во все уши и глядите во все глаза: с вами будет говорить ученик и друг великого Немировича-Данченко!» «Мы сидим просто мертвые от страха, — рассказывал мне Портер, — шутка ли: сам Кедров! Что же он скажет нам о театре, какое „петушиное слово“?! Вот он вошел, сел напротив курса. Смотрит на нас, голова трясется. Мы замерли, ждем. Он долго так сидел, глядя на нас, тряся головой. Потом, едва повернув голову к Массальскому, гнусавым своим голосом сказал: „Курс большой, будем отчислять!“ Встал и удалился».
Павел МассальскийСтарейший московский актер Мозалевский, в силу своей ужасной шепелявости весь театральный век простоявший в массовке без единого слова, тем не менее под конец жизни превратился в памятник самому себе: шутка ли — столько лет безупречной службы! В день празднования 50-летия МХАТ на сцену вышли только два артиста, участвовавшие в самом первом спектакле «Царь Федор Иванович»: премьерша Книппер-Чехова и вечный массовщик Мозалевский! В те времена вышла мемуарная книга генерала Игнатьева «50 лет в строю». Мхатовские шутники говорили, что Мозалевский тоже пишет книгу, которая будет называться «50 лет СТОЮ»... Ну, книгу — не книгу, а кое-что стал «позволять себе»...

Однажды Немирович-Данченко, имевший пунктиком непременное и доскональное знание каждым актером биографии своего персонажа, накинулся на него, переминавшегося с ноги на ногу в толпе гостей в доме Фамусова: «Почему вы пустой, Мозалевский? Почему не чувствую биографии? Кто ваши родители, где вы родились, с чем пришли сюда?..» «Ах, Владимир Ивановищь! — ответил шепелявый корифей. — Не дурите мне голову, скажите луще, где я штою!» Это была такая неслыханная дерзость, что оторопевший Немирович отстал немедленно...Сергей Мозалевский в молодости

Старейшая актриса Малого театра Елена Николаевна Гоголева была очень щепетильна в вопросах театральной этики. В частности, страстно боролась даже с малейшим запахом алкоголя в стенах театра. Но однажды она была в гостях в подшефной воинской части, и там ее уговорили выпить рюмку коньяку. Гоголева очень переживала. Придя тем же вечером на спектакль, она встретила Никиту Подгорного. «Никита Владимирович, — сказала она ему, — простите, Бога ради! Нам с вами сейчас играть, а я выпила рюмку коньяку!» Подгорный, в котором к этому времени «стояло» этого напитка раз в двадцать больше, тут же возмутился громогласно: «Ну, как же вы так, Елена Николаевна! То-то я смотрю: от кого коньячищем пахнет на весь театр?!»
Никита ПодгорныйМихаил Новохижин рассказывал, что часто записывался с Раневской на радио. Репетировали у Раневской дома — с чаем, пирогами и тараканами. Да-да, тараканами, у Раневской их было множество, она их не убивала, наоборот: прикармливала и называла «мои прусачки». Ползали везде, совершенно не стесняясь... Новохижин терпел, терпел, но когда один самый нахальный таракашка пополз прямо в тарелку с пирогом, он его ладошкой припечатал к столу. Фаина Георгиевна встала над столом в полный рост и пророкотала: «Михал Михалыч, я боюсь, что на этом кончится наша дружба!»
Вера Петровна Марецкая загорает на южном пляже. Загорает очень своеобразно: на женском лежбище, где дамы сбросили даже легкие купальнички, знаменитая актриса лежит на топчане в платье, подставив солнцу только руки, ноги и лицо. Проходящая мимо жена поэта Дудина замечает ей: «Что это вы, Верочка, здесь все голые, а вы вон как...» «Ах, дорогая, — вздыхает Марецкая, — я загораю для моих зрителей! Они любят меня; я выйду на сцену — тысяча людей ахнет от моего загорелого лица, от моих рук, ног... А кто увидит мое загорелое тело, — кроме мужа, человек пять-шесть? Стоит ли стараться?»Вера МарецкаяЗамечательный артист театра Сатиры Михаил Державин некоторое время был зятем Буденного. Вот как-то он везет своего легендарного тестя на дачу и по дороге развлекает его анекдотами про Василия Иваныча Чапаева. Буденный слушал внимательно и серьезно, закручивая ус на палец, потом досадливо крякнул: «Э-эх, говорил я ему, дураку: учись!!»

Актерские дети, как и цирковые, есть особая часть детского населения. Болтаясь с рождения в театре, они насквозь пропитываются запахом кулис. Сын моих знакомых актеров пошел в первый класс. Первого сентября прозвенели звонки, дети разошлись по классам, только этот сидит в коридоре со своим портфельчиком. «Почему ты не идешь в класс, — спрашивает его завуч, — ты что, не слышал, что был второй звонок?» «Слышал, — сурово ответил ей театральный ребенок, — ну и что? Вот дадут третий, — тогда и пойду!»Режиссеры Алов и Наумов снимали фильм, в котором была занята большая группа цыган. Один из постановщиков все время обращался к ним (видимо, ему казалось, так будет вежливее): «Товарищи цыгане, войдите в кадр!.. Товарищи цыгане, выйдите из кадра!.. Товарищи цыгане, все налево!.. Товарищи цыгане, все направо!..» В конце концов один из цыган спросил его: «Товарищ еврей, а перерыв на обед когда?»Алов и Наумов

Однажды мы сидели на фестивале «Золотой Остап» в Питере, и там собралась самая что ни на есть «актерская курилка» — Клара Новикова, Фима Шифрин… — короче говоря, такая компания, в которой прорваться со своей байкой очень трудно. И рядом со мной сидел замечательный композитор Вениамин Баснер, он был очень старенький, через полгода после этих событий ушел из жизни. И вот он меня толкнул локтем: «Я так хочу одну историю рассказать, помогите мне, пожалуйста…» Я гаркнул на всех: «А ну, аксакалу дайте слово!» Все замолчали. И он начал — при этом картавил: «На днях я ехал на своей «серой мышке» (так называл старую «Волгу» с оленем на капоте). Ехал с концерта, полдвенадцатого ночи, дождь, слякоть, и вдруг в свете фар стоят три сильно подвыпивших морячка. Остановили меня. «Что, деточки?» — «Папаша, отвези нас в Купчино, там нас девки ждут». — «Деточки, я не могу, «мышка» еле фурычит, мосты разведут, я не успею домой, нет, простите». Ой, как они меня начали ругать: и за то, что я старая сволочь, и по национальности прошлись, говорили, что они стерегут мой покой на границе, а я не хочу их к девкам отвезти, ругали-ругали, а потом обнялись и побрели в этот ленинградский дождь, распевая в три глотки: «У незнакомого поселка на безымянной высоте» (песня Вениамина Баснера на стихи Матусовского)… Я ехал домой и был счастлив!» И все наши корифеи юмора взорвались аплодисментами, это было очень красиво, вот оно — композиторское счастье: выругали, но его песню пели…Вениамин Баснер

Из книги Бориса Львовича «Актёрская курилка»

http://izbrannoe.com/news/yumor/12-baek-iz-aktyerskoy-kurilk...