Трагедия на Транссибе: крупнейшая железнодорожная катастрофа в истории СССР

На месте было обнаружено 258 тел, а общее число жертв, по разным оценкам, составило от 575 до 645 человек, среди которых было много детей. Эта трагедия стала самой крупной железнодорожной катастрофой России и Советского Союза.

Начальник поезда Адлер — Новосибирск Эльдар Фарзалиев перед взрывом не спал.

— Я только пришел в штабной вагон, и вдруг всё потухло, стало нечем дышать, разбились стёкла. Было чувство, будто засунули в барокамеру. От жары начала лопаться кожа, — вспоминает он. — Сорвал стоп-кран, а оказалось, что мы уже стоим, и всё вокруг горит. 
Шок был настолько сильным, что он, не думая о безопасности, схватил голыми руками высоковольтные провода, помогая людям пройти. А потом пытался спасти ребёнка.
— Даже не помню: он или она. Я его тащу, он вцепился, держится, кричит, а я не могу ничего, потому что началась вдруг страшная боль: кожи нет, нерв чувствую, — говорит Эльдар Мамедович. 

Тане Сопильняк в 1989 году было пять лет. Родные потом вспоминали, что перед поездкой она испытывала смутную тревогу.
— Папа рассказывал, что на вокзале я спросила его: «А если поезд загорится, куда нам бежать?» Он, конечно, не обратил на это внимания, — вспоминает Татьяна. — А я перед сном говорю маме: «Я боюсь ложиться спать — вдруг не проснусь?» А она: «Всё, ложись». А потом, когда загрохотало, мама решила, что началась война, потому что кругом всё горит, взрывы...В момент катастрофы Танин папа был в другом вагоне. Взрывом его выбросило из поезда, и он, придя в себя, пошел по путям наугад. По счастливой случайности оказался рядом с вагоном, где была его семья: супруга, сын, дочка Таня и племянник.
— Как сейчас помню: идет папа в своей белой футболке, — говорит она, уверенная, что, если бы отец ошибся с направлением, всё сложилось бы гораздо хуже.
Таня и её мама получили серьёзные ожоги. 
— Вагон сгорает за три минуты... Ручки дверей раскалились и заклинили. У мамы появились ожоги, потому что она хваталась за эти ручки — счёт шел на секунды, — вспоминает Татьяна. — Мы не могли выбить окно. Потом от этого жара оно само треснуло, и мы высунулись, чтобы хоть чем-то дышать. Мама крикнула папе: «Саша, Саша!» и начала нас выкидывать. А там было высоко, насыпь ведь. 
Выбравшись, семья пошла на свет какого-то фонаря. Таню поразило, как светятся верхушки деревьев, и только потом поняла, что так догорала смесь воздуха и газа.
— Люди кричат, визжат, а потом замолкают, — вспоминает она. — Замолкают, потому что гибнут. Едва мы выбрались, прогремел второй взрыв, и наш вагон взорвался. 
По тропам семья добралась до станции Аша.
— У меня вся кожа обгорела, и от этого ноги прилипли к земле, — говорит Татьяна. — Ноги черные, как уголь, будто их в печь засунули. Потом я потеряла сознание. 
Взрыв, мощность которого, по официальным оценкам, составляла 300 тонн в тротиловом эквиваленте, буквально уничтожил два поезда, которые в этот самый миг встретились на 1710-м километре Транссиба на перегоне Аша — Улу-Теляк, рядом с границей Челябинской области и Башкирии. Одиннадцать вагонов были сброшены с рельсов, семь из них полностью сгорели. Оставшиеся вагоны выгорели внутри, их изломало в форме дуги, рельсы оказались закручены в узлы. А параллельно с этим мучительной смертью гибли сотни ничего не подозревающих людей.

— Дикие крики выживших, будто проснулись все мертвецы в мире, — пишет Валерий, вспоминая горящих людей. — Кто-то лез в реку, там и умирал. Кто-то бежал в лес.Электромонтёра одного из поездов опознали только по металлическому имплантату в позвоночнике

Вместе с Валерием в поезде ехали его супруга и дочка.
— Жена со сломанным голеностопом несла доченьку на спине. Доченька не кричала, не плакала. Четвертая степень ожогов, нервные окончания сгорели. Она спросила: «Папа, а почему ты такой страшный? Папа, у меня в ручках конфеты». Это последнее, что я от нее слышал.
«Конфетами» девочка назвала ожоговые пузыри. Она умерла через две недели, 19 июня 1989 года.
— Мне сказали об этом на девятый день, предварительно накачав морфием, — пишет Валерий. — Рвал бинты, волком выл. Гроза была, какой я не слышал ни до, ни после. Это слёзы ушедших. Через год, день в день, 19 июня у меня родился сын…

Виктор Копыл был начальником пассажирского вагонного депо станции Новосибирск-Главный. 4 июня он прилетел на место трагедии вместе с руководителями железнодорожных служб. 4 июня 1989 года в Новосибирске был День города. Виктору Копылу позвонили и сказали: «Срочно в управление дороги! Крушение с нашим поездом». На сборы было 30 минут
— Мы подписали каждый поезд, каждый вагон для родственников: они ведь знали, кто в каком вагоне ехал, — объясняет он. — Вагоны разорваны на куски, люди лежат обгоревшие. Солдатики их, как копны, стаскивают. Своих долго искали: подходишь к каждому, простынку откидываешь — свой, не свой? А когда родители приехали, что творилось... Крики, слезы.... Каждый ищет своего ребенка, тапочек, что-то ещё. К вагонам не подступиться.Галина Беляева (вторая слева), Виктор Копыл (третий слева)

Виктор Константинович вспоминает, как они с начальником резерва проводников Галиной Беляевой нашли свою сотрудницу, 19-летнюю Наташу, для которой это был один из первых рейсов в качестве проводника:
— В уфимской больнице зашли в палату и сначала никого не узнали. Тут писк: «Галина Викторовна…» Мы подошли… Наташа вся чёрная лежит. Говорит: «Дайте закурить». Галя на неё посмотрела: «Да ты что, какое тебе курево, ты куришь что ли?» Давай её там обнимать. Осталась с Наташей, я пошёл дальше искать. Походил, никого из наших больше не нашел, возвращаюсь, а Наташа уже всё, умерла.

Виктор Копыл говорит, что людям очень помог машинист тепловоза со станции Аша. Едва узнав о трагедии, он сразу поехал к месту и забрал целую платформу людей, чтобы скорее доставить их в больницы.

Пострадавших вывозили с места катастрофы всеми способами — на машинах, вертолетах, самолетах.Первым из челябинского аэропорта на место трагедии прибыл Петр Ерофеев на вертолете Ми-2, следом — экипаж исполняющего обязанности командира звена Сергея Цирулина и второго пилота Евгения Дубины на самолете Ан-2. На борту были лекарства и медперсонал. В течение двухчасового полета медики спали: видимо, были с ночного дежурства.Над местом трагедии виднелись дым и следы чудовищного взрыва. Деревья выжжены

О масштабах катастрофы в тот момент не знали, да и место было известно лишь примерно. На подлете экипаж увидел два чёрных столба дыма. Пилоты связались с диспетчером в Башкирии, который сказал лететь в Уфу, что привело бы к потере времени, поэтому пилоты решили садиться на площадку поближе к месту катастрофы. На юго-западной окраине Аши выбрали место, выпас для скота, и после детального осмотра с воздуха приземлились. Выложили из халатов литеру Т — так обозначается место посадки для других экипажей. Следом прибыли ещё три борта Ан-2 из Челябинска.Пострадавших вывозили самолетами Ан-2. В составе экипажей (командир и второй пилоты): Сергей Цирулин и Евгений Дубина, Виктор Пашнин и Владимир Гетто, Иван Петрухин и Юрий Самсонов, Виктор Шрайнер и Константин Кокорин

Через некоторое время к самолету подъехала «буханка» с детьми, которых заносили в самолёт прямо на матрасах.

А на обратном пути в Челябинск нескольким экипажам пришлось лететь через грозу, которая сильно осложнила дело. 

По словам пилотов, тяжелее всего было видеть состояние пострадавших людей.

— Женщина в разорванной одежде, вся в волдырях, — вспоминает Виктор Пашнин. — Я ее спрашиваю: «Может, сидя полетите?» Она соглашается. Мы идем по самолету, я хочу ей помочь, но боюсь прикоснуться, потому что на ней живого места не было. Я думал, она мне в матери годится — так она выглядела, а потом узнал, что мы ровесники.

Приветливый Виктор Александрович умолкает после вопроса, знает ли он о том, что случилось с пострадавшими, которых они с товарищами доставили в больницы. Его душат слезы. Совладав с собой, пилот продолжает:

— С врачом говорил... Тот спрашивает: «Рад, что привез?» Я отвечаю: «Ну, конечно, довез же...» А врач: «Рано радуешься. Выживет половина или треть». Он так сказал.Пилоты Виктор Пашнин (слева) и Сергей Цирулин

Оба пилота отмечают высокую организацию спасательных работ:
— И челябинские, и уфимские диспетчеры, милиция, медики — все работали с полной самоотдачей, — говорят они. — На перроне аэровокзала в Челябинске стояли вереницы скорых, медики осматривали пострадавших и отправляли их в ожоговый центр. Все работали очень чётко и слаженно.

Экипажи Ан-2 летали по маршруту между Челябинском, Ашой и Уфой ещё неделю — вывозили раненых, доставляли родственников к месту трагедии.В зависимости от тяжести травм пострадавших распределяли по больницам разных городов: возможностей только челябинских и уфимских больниц было недостаточно

Выживших направляли по разным городам. Татьяна Сопильняк вспоминает:
— После Уфы меня отправили в Горький (Нижний Новгород), маму — в Куйбышев (Самару), папу — в Москву, а наших мальчишек оставили в Уфе. Распределяли по степени тяжести. Мама потом говорила, что страшно переживала за нас. Но, может быть, ещё хуже было бы, знай она, в каком я состоянии. 

Тане сделали множество пересадок кожи. Ожоги 20% кожи критичны для пятилетних детей — высок риск отказа почек. Первый раз с родителями она увиделась много позже. 
— У меня были длинные косы, а тут меня подстригли под барашка, потому что волосы сгорели, — говорит она. — И вот папа в нашу первую встречу после трагедии меня не узнал и прошёл мимо. Я кричу: «Пап!» А он увидел меня и как начал плакать...К вагонам поставили таблички с номерами для родственников

Самые серьёзные травмы получила мама Тани, которая в 30 лет стала инвалидом и перенесла много операций. Саму Таню долго мучили воспоминания. 
— Ночью было тяжело спать: казалось, что стены горячие, — говорит она. — Всё это настолько в мозгу осело... Этого не забыть. Это наша семейная трагедия, которую не выкинешь из жизни. Родители вспоминают, звонят мне с 3 на 4 июня: «Таня, помнишь? С днём рождения тебя!»

Начальник поезда Адлер — Новосибирск Эльдар Фарзалиев вспоминает, что его долго не было ни в списках живых, ни мёртвых. Потом его нашёл брат.
— Он приехал и искал меня по рефрижераторным вагонам, а врач сказал, что меня там нет. Нашли меня только на четвертый день. У меня были ожоги первой-второй степени. Встречи не помню, потому что никого не пускали. Сначала нас, пострадавших, было много, потом мы остались вдвоём с военным, который был с Камчатки или с Сахалина, ехал с отдыха.В момент катастрофы начальнику поезда Адлер — Новосибирск Эльдару Фарзалиеву было 25 лет

Эльдар Фарзалиев — один из немногих, кто сумел вернуться к работе на железной дороге. 
— Вышел я через полгода, наверное: сначала ездил по тому же маршруту, потом перешёл на другой. 28 лет был начальником поезда «Сибиряк».

Сумела вернуться и тогда проводник Валентина Джонджуа: она вышла на пенсию в должности начальника поезда. Хотя прошло уже 30 лет, забыть трагедию невозможно. 
— В больнице я тогда всё просила зеркало, а мне говорят — не надо, — рассказывает она. — Руки у меня долго не заживали, и ничего не помогало. Пересадку кожи делали в Уфе, потом четыре месяца провела в Горьком. Было пробито плечо, и палец начал выпрямляться только сейчас. До сих пор нельзя, чтобы солнце попадало на руки. Если попадает, руки начинают чернеть. Именно не краснеть, а чернеть. Но я жива осталась.Для всех, кто был участником или свидетелем катастрофы, она стала личной трагедией на всю жизнь

Валентина Леонидовна вспоминает женщину, которая искала своих детей:
— У нас была палата на девять человек. Помню женщину, за которой мама и брат ухаживали, — говорит она. — Женщина всё спрашивала: «Где мои дети, где мои дети?» Ей говорили, что ищут, но, скорее всего, успокаивали. Так и не нашли. Говорили, что кто-то брал, видел, куда-то увезли... Но так и не нашли — мальчик и девочка, трех и пяти лет.

Время не лечит, говорит Валентина Джонджуа. Чтобы вернуться, ей пришлось переступить через свой страх:
— После катастрофы я сняла с себя группу инвалидности и пошла работать начальником поезда. Конечно, все спрашивали, страшно ли было ездить. Страшно. Но я почему-то захотела вернуться. Лес повалило взрывной волной

Начальник новосибирского депо Виктор Копыл вспоминает, что на месте трагедии работали сотни специалистов — искали причину железнодорожной катастрофы. 
— Огромные деревья легли все в одну сторону, — вспоминает он место трагедии. — Мы там очень долго лазили. Сначала казалось, что кто-то на месте сделал взрыв. Четыре-пять дней была версия, что это вина железнодорожников. Мы несколько дней осматривали вагоны, обмеряли. Как-то стоим, разговариваем, к нам подошли местные жители и говорят: «Не там ищите виновных, вот место, откуда газ пошёл, оттуда даже скот бежит». Мы сразу туда. Он там шипел потихонечку. И долго уже это было. А когда газ кругом — спички достаточно. Взрыв был настолько мощным, что от семи вагонов остался лишь металлолом

Взрыв произошел после масштабной утечки сжиженного газа из магистрального трубопровода, который соединял Западную Сибирь с Поволжьем. Труба шла менее чем в километре от железнодорожных путей, и газ накопился в низине, подобно утреннему туману. Причины его детонации достоверно не известны, но специалисты считают, что достаточно было незначительной искры или окурка. Объемный взрыв был виден в радиусе 100 километров от места трагедии.

13-летняя Сима Чумак (Маслова) провела в больницах целый год, а затем много лет лечилась в разных клиниках, в том числе в Лондоне.Сейчас Серафима возглавляет одну из челябинских поликлиник

— Страха поездов у меня не осталось, и этому есть медицинское обоснование: в первые часы психика была медикаментозно загружена. Я не могла полностью осознать ситуацию, поэтому и не осталось страха.
Но осознание вернулось потом: следующий год стал для Симы и ее родителей испытанием на прочность.
— Когда человек может ходить, держать ложку — он не понимает, какое это чудо, — объясняет она. — А когда через три месяца у тебя на руках рубцы, из-за которых ты не можешь одеться и расчесаться... да, было обидно.Ожоговые травмы крайне болезненны, требуют длительного лечения, а зачастую — сложных пластических операций

Разговаривая с Симой, сложно представить, что она могла жалеть себя. Она соглашается: жалость накатывала лишь изредка, под настроение. Но было другое чувство.
— Чувство несправедливости живёт с первого дня, — признаётся она. — Сейчас я смотрю на всё через призму того, что в жизни каждого человека что-нибудь происходит. Но девочке в 13 лет всё равно тяжело такое пережить, потому что теряешь какую-то красоту... Просто у меня всё это перевесила огромная благодарность, в первую очередь родителям. Я не могу представить, что они пережили. Меня в дрожь бросает от этих мыслей.

Сима стала врачом. Мы встречаемся с ней в поликлинике, которую она возглавляет в статусе заведующей после многих лет работы терапевтом. Выбор медицинской карьеры связан с катастрофой, с тем, что в детстве она увидела работу врачей изнутри?
— Конечно, — отвечает она. — Тогда я не понимала медицинские аспекты их работы, но видела ежечасное, ежесекундное присутствие людей. Я видела медсестёр, которые, отпахав смену, сидели со мной допоздна... Для меня это были небожители. Мне действительно становилось легче, и я видела, что для них это не просто ремесло: они вкладывали душу. Я часто возвращаюсь к той ситуации и проецирую ее на своих пациентов. Болезнь никому счастья не приносит, и, если я могу помочь, я должна помочь. Да, есть усталость, есть бытовые проблемы. Но они были и у тех врачей, и если бы они пожалели тогда сил, что бы было со мной? Вот о чем я думаю.Врачи делали всё возможное и невозможное, чтобы не только спасти людей, но и вернуть их к полноценной жизни

Сима — пример того, как рождается цепочка взаимопомощи, которую она стремится передать дальше по эстафете. Она до сих пор с огромной благодарностью вспоминает всех друзей и одноклассников, которые поддерживали её на всём пути.
— Сын спросил меня: мама, а ты выпала из социума? Ведь тебя не было целый год. А я подумала, что ничего подобного не ощущала: да, было тяжело, но я никуда не «провалилась». Одноклассники звонили мне каждый день с почты — телефоны тогда были не у всех.

Два месяца Сима провела в Лондоне, где врачи восстанавливали подвижность ноги. Даже через два года после трагедии, в 1991 году, она могла передвигаться лишь на костыле, или прыгая на второй ноге. Английские врачи ускорили восстановление нервов с помощью специального лонгета.
— Мы даже встречались с Маргарет Тэтчер вместе с врачами, которым она выразила благодарность. Врачи хотели помочь детям, невзирая на границы и незнание языка, и даже если в этом был и какой-то элемент расчёта, могу сказать, что к нам они отнеслись со всей душой. Для меня самым важным в этой поездке была психологическая реабилитация: я вернулась счастливым человеком. Это было чудом!Трагедии под Ашой, вероятно, можно было избежать, если бы власти оперативно отреагировали на жалобы людей на сильный запах газа

Сима рассказывала свою историю журналистам неоднократно и, наверное, устала повторять. Достает ли повышенное внимание?
— Поначалу я соглашалась на все интервью, чтобы рассказать людям, как коротка жизнь и как в любой момент может случиться то, от чего никто не застрахован. И у меня была такая огромная благодарность всем людям, что хотелось её как-то выразить. Но потом... Конечно, всё это уже много раз обговорено, и я всё чаще отказываюсь от интервью, потому что есть множество людей, у кого горя больше, — расскажите о них. Мы перешагнули через это.

Потом, подумав, Серафима добавляет:
— Помнить надо, потому что новые трагедии происходят от забывчивости. За несколько часов вокруг места аварии был сильный запах газа, но этому не придали значения. Да, это трагическое стечение обстоятельств, но это и халатность, которой можно было избежать. Я часто думаю: не дай бог, повторится опять... Будут ли готовы наши больницы принять такое количество пострадавших? А закопать могилы и кинуть поверх новые рельсы несложно. Сложно избежать. Около Градского прииска в Челябинске есть кладбище, где похоронены южноуральские дети, ехавшие 4 июня 1989 года на юг. Их возраст — от 6 до 17 летВ катастрофе погибли девять игроков юношеской хоккейной команды «Трактор-73»: Алексей Козловский, Сергей Смыслов, Сергей Генергард, Олег Девятов, Андрей Кулаженков, Артем Масалов, Александр Михайлов, Станислав Петров, Андрей Шевченко

Катастрофа под Уфой стала крупнейшей железнодорожной аварией в истории СССР, но при этом лишь очередным, пусть и кошмарным, эпизодом в цепи масштабных техногенных аварий, случившихся на закате существования СССР. Обвинения в произошедшем после шестилетнего разбирательства были предъявлены сотрудникам строительно-монтажного управления, осуществлявшего сооружение того самого обвода мимо деревни Казаяк в октябре 1985 года. Почти все они отделались минимальными или вовсе условными сроками.