На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Жизнь - театр

1 156 подписчиков

Свежие комментарии

  • Yvan
    Лучше уж разводить мышей, чем тараканов.😀 А проволока поверх забора - совсем не преграда для кошек. Я как-то пытался...Мышиная деревня б...
  • Yvan
    Удивителен не столько возраст колеса, сколько его конструкция. Спицы существенно облегчали его вес, обеспечивая доста...Калейдоскоп истор...
  • Yvan
    Похоже так сильно расстраивает не вполне верное толкование поговорки "Делу — время, потехе — час", что она аж трижды ...А это откуда?

Побег Пушкина в Арзрум 5

Предыдущие темы:

Побег Пушкина в Арзрум, ч.1

Побег Пушкина в Арзрум, ч.2

Побег Пушкина в Арзрум, ч.3

Побег Пушкина в Арзрум, ч.4

Пушкин-в-АрзрумеПушкин-в-Арзруме. Итак, продолжим.

Если попытаться пройти по следам пушкинских странствий на Кавказе и в Турции, то скорее всего мы столкнемся с невозможностью полностью повторить маршрут этих странствий: прежде всего потому, что армяно-турецкая граница уже давно закрыта, и проехать тем же путем через Гюмри (с 1924 по 1991 г. Ленинакан) в Карс и Эрзрум, как это сделал Пушкин, просто невозможно. Красоты Турции. По дороге к Эрзруму. Фото: Сергей ДмитриевНапомню, что поэт, переехав через границу Российской империи по реке Арпачай 12 (24) июня 1829 г., рвался к Карсу, до которого ему оставалось еще 75 верст:

«К вечеру надеялся я увидеть наш лагерь. Я нигде не останавливался. На половине дороги, в Армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый чюрек, армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба, который был им так противен. Меня провожал молодой турок, ужасный говорун. Он во всю дорогу болтал по-турецки, не заботясь о том, понимал ли я его или нет. Я напрягал внимание и старался угадать его. Казалось, он побранивал русских и, привыкнув видеть всех их в мундирах, по платью принимал меня за иностранца».Карс. Старинный рисунокУтром 12 июня Пушкин, торопившийся в лагерь русских войск, стоявший, по его сведениям, в Карсе, выехал из Гумри. "Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зеленой траве, орошенной росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. "Вот и Арпачай"*, - сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное ... Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России".

* (Арпачай - ныне Ахурян, левый приток реки Араке. Верхнее течение в Армянской ССР, среднее и нижнее - по границе с Турцией. Переправа по направлению к Карсу находится у нынешнего села Ахурян, близ Ленинакана.)

В описании маршрута, составленном Пушкиным, после Гумри отмечены следующие пункты с постами для смены лошадей: селение Джамумлы (правильнее Джамушлы - ныне Палдрван) - 28 верст, со смешанным в то время армяно-русским населением, возле которого в начале XIX века еще сохранялись развалины крепости, построенной из камней, унесенных из древней столицы Армении - Ани; за Джамушлы - селение Халив-оглы, в 18 с половиной верстах, населенное в пушкинское время греками; Каре - в 21 версте.

Надо отметить, что топонимика Западной Армении за века турецкого владычества была отуречена, хотя в ряде случаев сохранились в ней армянские корни. Основное население этой части Турции составляли ее исконные жители - армяне, а потому названия тех или иных пунктов, гор, рек у Пушкина даются то в армянском, то в турецком вариантах. Та же Карская область (в древности - область Вананд) до XI века была заселена армянами, и лишь после нашествий турок-сельджуков в XIII веке, но главным образом после захвата Западной Армении Турцией, здесь стали появляться отдельные поселения турок. Однако вплоть до 1920 года армяне в этой области составляли подавляющее большинство.Взятие Карса в 1829 г. русскими войскамиШтурм Карса в 1877 г. С картины художника Ф. Рубо"Одного взгляда достаточно, чтобы понять, почему крепость Карс если и сдавалась, то только после длительной и мощной осады. Расположенная на возвышенности, в окружении крутых склонов, с высокими стенами, она могла долго держать оборону. Пока у гарнизона не заканчивалось продовольствие..."

По пути Пушкину встретился офицер из русского лагеря, объявивший, что армия уже выступила из-под Карса. Это вызвало у поэта тревогу: вся его спешка была зря, ведь он имел разрешение следовать только до Карса и как быть дальше не знал.

«Не могу описать моего отчаяния: мысль, что мне должно будет возвратиться в Тифлис, измучась понапрасну в пустынной Армении, совершенно убивала меня. Офицер поехал в свою сторону; турок начал опять свой монолог; но уже мне было не до него. Я переменил иноходь на крупную рысь и вечером приехал в турецкую деревню, находящуюся в 20 верстах от Карса. Соскочив с лошади, я хотел войти в первую саклю, но в дверях показался хозяин и оттолкнул меня с бранию. Я отвечал на его приветствие нагайкой. Турок раскричался; народ собрался. Проводник мой, кажется, за меня заступился».

Пушкину все-таки выдали в турецкой деревне лошадей, он поехал «по широкой долине, окруженной горами» и вскоре увидел Карс, белеющий вдали, «мучаясь беспокойством: участь моя должна была решиться в Карсе. Здесь должен я был узнать, где находится наш лагерь и будет ли еще мне возможность догнать армию». И Пушкину в итоге повезло, он проявил завидную смекалку, когда это потребовалось. Ночной Карс. Фото: Сергей ДмитриевКарс. Под проливным дождем въехав в город, Пушкин велел проводнику вести себя прямо в бани, но бани были закрыты. "Дождь ливмя лил на меня. Наконец из ближнего дома вышел молодой армянин и... позвал меня к себе, изъясняясь на довольно чистом... языке. Он повел меня по узкой лестнице во второе жилье своего дома. В комнате, убранной низкими диванами и ветхими коврами, сидела старуха, его мать. Она подошла ко мне и поцеловала мне руку. Сын велел ей разложить огонь и приготовить мне ужин. Я разделся и сел перед огнем. Вошел меньший брат хозяина, мальчик лет семнадцати. Оба брата бывали в Тифлисе и живали в нем по нескольку месяцев. Они сказали мне, что войска наши выступили накануне и что лагерь наш находится в 25 верстах от Карса. Я успокоился совершенно. Скоро старуха приготовила мне баранину с луком, которая показалась мне верхом поваренного искусства. Мы все легли спать в одной комнате; я разлегся противу угасающего камина и заснул в приятной надежде увидеть на другой день лагерь графа Паскевича".Карс
Теплое гостеприимство армянской семьи особенно контрастно бросается в глаза после враждебной встречи Пушкина в турецкой деревне. Не только в Карее, но и в дороге до и после Гумри, и в дальнейшем путешествии в Арзрум Пушкин постоянно отмечает дружеское отношение армян к русским, их радость по поводу избавления от турецкого ига и активную помощь русской армии.

Карс был взят за несколько дней до приезда Пушкина - 23 июня 1828 года. Русская армия под командованием И. Ф. Паскевича, перейдя 14 июня реку Арпачай (Ахурян), вступила в Турцию, 19 июня разбила турецкую конницу и 20 июня осадила Карс. До начала военных действий главнокомандующий турецкой арии, шедшей на помощь Карсу с 60-тысячным войском, писал паше Сарса: "Воины твои храбры, крепость неодолима, русские малочисленны; сумей внушить гарнизону, что неверные слабы. Мужайся, доколе приду".Карс. Мост через реку Карс-чай

Действительно, Карская крепость представлялась по тем временам неприступной: она была построена на изгибе правого берега реки Каре, имела форму неправильного многоугольника, окруженного двумя стенами, выложенными из крупных необработанных каменных глыб; внутри их находились башни, приспособленные для размещения пушек дальнобойного обстрела. Внутри крепости, в ее северо-восточном углу, на скалах, была расположена цитадель с жилыми помещениями, военными складами и другими постройками. Один из подземных ходов в триста ступеней вел из крепости к реке.

За этими стенами находился отчаянно сопротивлявшийся 11-тысячный турецкий гарнизон. Русские войска показали чудеса героизма, особо отличились ссыльные декабристы. После продолжительной бомбардировки и упорных боев русские войска овладели крепостью. Было захвачено 151 орудие, 33 знамени, 1350 пленных и сам паша Махмед Эмен со своим штабом.

При осаде Карса армянское городское население содействовало русским войскам в овладении этой неприступной крепостью. В. Потто, автор многотомного исследования "Кавказская война", пишет, что во время атаки повсеместно "повторялось одно и то же: армяне помогали русским подниматься на крепостную стену". Об этом же свидетельствует военный писатель и историк, участник русско-турецкой войны 1828-1829 годов Н. И. Ушаков (1802-1881): "Карские армяне... с полнейшим восторгом принимали наших солат и, будучи признательны за доброе отношение к ним, образовали по распоряжению графа Эриванского конную и пешую милицию, которая достигала нескольких сотен и обыкновенно несла службу на сторожевых постах пашалыка".

Однако утром Пушкин не мог не отправиться осматривать город и был поражен крепостью Карса:«Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом. Мой армянин толковал мне как умел военные действия, коим сам он был свидетелем. Заметя в нем охоту к войне, я предложил ему ехать со мною в армию. Он тотчас согласился. Я послал его за лошадьми. Он явился вместе с офицером, который потребовал от меня письменного предписания. Судя по азиатским чертам его лица, не почел я за нужное рыться в моих бумагах и вынул из кармана первый попавшийся мне листок. Офицер, важно его рассмотрев, тотчас велел привести его благородию лошадей по предписанию и возвратил мне мою бумагу: это было послание к калмычке, намаранное мною на одной из кавказских станций. Через полчаса выехал я из Карса, и Артемий (так назывался мой армянин) уже скакал подле меня на турецком жеребце с гибким куртинским дротиком в руке, с кинжалом за поясом, и бредя о турках и сражениях».

Примечателен и другой факт: как только русские войска подошли к Карсу, армяне ближайших деревень, угнанные перед началом войны по распоряжению турецкого правительства, прислали просьбу И. Ф. Паскевичу принять их под покровительство России и дозволить им жить на завоеванной русскими территории.И уже через два часа, проехав через опустевшие деревни, путники добрались до русского лагеря, расположенного на берегу Карс-чая, а еще через несколько минут поэт уже был в палатке своего старого друга Николая Николаевича Раевского-младшего (1801-1843), командовавшего Нижегородским драгунским полком. С Раевским он совершил путешествие на Кавказ и в Крым еще в 1820 г., ему посвятил свою поэму «Кавказский пленник» и встречался с ним в Одессе в 1824 г. За отличную службу в ходе русско-турецкой войны Раевский получит позднее звание генерал-лейтенанта. Так началась военная эпопея в жизни поэта, которую он помнил до самых последних дней своей жизни…

"Обедая у Р[аевского]*, слушал я молодых генералов, рассуждавших о движении, им предписанном", - Говоря о "молодых генералах", Пушкин имел в виду И. Г. Бурцова, генерал-майора с апреля 1829 года, и Н. Н. Муравьева, с марта 1828 - года. Они рассуждали о плане - военных действий, составленном - И. Ф. Паскевичем, согласно которому И. Г. Бурцов был отряжен "влево по большой Арзрумской дороге прямо противу турецкого лагеря, между тем как все прочее войско должно было идти правою стороною в обход неприятелю". Русские войска стояли у селения Котанлы, - откуда начиналась турецкая часть Карского пашалыка, в 50 верстах от подошвы Саганлугского хребта. Через Котанлы проходила большая дорога на Арзрум, которая разветвлялась на две, перерезающие Саганлугский хребет: они находились одна от другой на расстоянии от 3 до 12 верст, вновь соединяясь после спуска с гор у моста на реке Араке близ деревни Кеприкёв.

* (Здесь и дальше, называя декабристов, с кем Пушкин встречался, он обозначает их в печатном тексте "Путешествия в Арзрум" первой (иногда и последней) буквой их фамилии.)

Пушкин встретил в войсках столько своих бывших знакомых и товарищей, что понятным становится его дерзкий порыв убежать из Москвы и попасть на фронт. Поэта связывала со многими декабристами личная дружба, и он внимательно следил за ходом следствия над ними, отметив однажды в письме П. А. Вяземскому: «Повешенные повешены, но каторга 120-ти друзей, братьев, товарищей – ужасна». Следует пояснить, что на Кавказ после восстания декабристов было сослано много офицеров, подозреваемых в причастности к тайным обществам и разжалованных в солдаты, а также более 2800 солдат. И Пушкин рвался увидеть и поддержать многих близких для него людей.Начнем с того, что в Нижегородском драгунском полку служил родной брат поэта Лев Сергеевич, принимавший активное участие в русско-персидской и русско-турецкой войнах. С ним поэт встретился именно в палатке Раевского. Помимо него Пушкина ждали встречи с декабристами или близкими к ним по духу И. Г. Бурцовым, В. Д. Сухоруковым, М. И. Пущиным, П. П. Коновницыным, А. С. Гангебловым, Н. Н. Семичевым, Е. Лачиновым, Н. Оржицким, З. Чернышевым, лицейским товарищем поэта В. Д. Вольховским (1798-1841), обер-квартирмейстером Отдельного кавказского корпуса, который в 1827-1828 гг. служил под началом Паскевича вместе с Грибоедовым и выполнял в ходе русско-персидской войны особые поручения, в том числе по сбору контрибуции в Тегеране. 

Левая дорога называлась Минджегертской (от армянского Минджегерт - срединная крепость в одноименном поселении в уезде Хнус, известном находящимся здесь монастырем святого Карапета - Иоанна Предтечи). Эта дорога шла от Карса через селение Котанлы - 24 версты, урочище Дели-Муса-Пурун - 30 верст, развалины караван-сарая на вершине Саганлугских гор - 12 верст, урочище Милли-Дюз (где был лагерь основных турецких сил под командованием Гаки-паши) - 7 верст, замок Минджегерт - 9 верст, речка Чермик -10 1/2 версты, деревня Хоросан - 12 верст - всего около 80 верст. По этой дороге необходимо было подняться на довольно высокий Саганлугский хребет, покрытый густым лесом, где и в июне местами лежал снег, преодолеть множество глубоких и крутых оврагов, что давало возможность туркам устраивать засады. К тому же лагерь турок располагался на ровной вершине хребта, под началом Гаки-паши находились 4 тысячи регулярной и 6 тысяч нерегулярной пехоты, 7 тысяч конницы, 17 полевых орудий. Удобное расположение турецких войск давало возможность действовать против русской армии и с флангов, и с тыла.П. П. Коновницын
Правая дорога называлась Зивинской (по крепости, находившейся на скале высотой 1750 метров у одноименной армянской деревни, в которой было в XIX веке около 900 жителей, и разоренной во время геноцида 1915 года). Здесь имелась церковь крестообразной архитектуры с куполом, датируемая VII веком, близ деревни - минеральные источники. Зивинская дорога проходила через селение Котанлы - 24 версты, развалины Чилихли - 22 версты, речку Инжа-су - 12 верст (здесь был лагерь русских войск с 14 по 18 июня на вершине Саган-лу), речку Гункер-су - 13 верст, речку Загин-су -16 верст, замок Зивин - 12 верст, деревню Ардос - 24 версты - всего около 100 верст. Зивинскую дорогу занимал сераскир Арзрума Салех-паша с 30 тысячами войска. 

Обе эти дороги отмечены в маршруте Пушкина. В.Д.Волъховский. Акварель. 1816 г.

Владимир Дмитриевич Вольховский (1798-1841) - лицейский товарищ Пушкина, участник "Священной артели" (1814-1817), член "Союза спасения" и "Союза благоденствия", привлекавшийся по делу декабристов. В 1826 году был переведен на Кавказ, во время войны с Персией он выполнял важнейшие дипломатические поручения, а также принимал деятельное участие в военных действиях. Отличился при взятии крепости Сардарапат и при осаде и штурме крепости Эривань. За заслуги в русско-персидской войне был произведен в полковники. В дни турецкого похода выполнял важные боевые задания при осаде Карса, сыграл большую роль в крупных сражениях 19-20 июня 1829 года, при занятии Байбурта и др. По воспоминаниям ряда лиц, В. Д. Вольховский был "ангелом-хранителем" всей довольно многочисленной группы декабристов, служивших на Кавказе рядовыми.

План Паскевича состоял в том, чтобы, послав Бурцова по левой, Минджегертской, дороге, сильно укрепленной и опасной, самому с главными силами двинуться по Зивинской дороге. Очевидно, что это был в высшей степени рискованный шаг, который ставил под угрозу не только отряд Бурцова, но и все русское войско. Надо полагать, что именно этот стратегический план Паскевича и стал предметом обсуждения "молодых генералов" в палатке Раевского.

Сам Пушкин отрицательно оценил план Паскевича. В предисловии к "Путешествию в Арзрум", в беловой рукописи и предпечатном варианте, он писал:

"Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело. Может быть, смелый переход через Саган-лу, движение, коим граф Паскевич отрезал сераскира от Осман-паши, поражение двух неприятельских корпусов в течение одних суток, быстрый подход к Арзруму; углубление нашего пятнадцатитысячного войска в неприятельскую землю на расстоянии пятисот верст, оправданное полным успехом - все это может быть в глазах военных людей чрезвычайно забавно".

И как бы подтверждая эту свою оценку, Пушкин при отъезде из Арзрума отметил: "19 июля, пришед проститься с графом Паскевичем, я нашел его в сильном огорчении. Получено было печальное известие, что генерал Бурцев был убит под Баибуртом. Жаль было храброго Бурцова, но это происшествие могло быть гибельно и для всего нашего малочисленного войска, зашедшего глубоко в чужую землю и окруженного неприязненными народами, готовыми восстать при слухе о первой неудаче".

С членом "Союза благоденствия" Иваном Григорьевичем Бурцевым (1794-1829) Пушкин познакомился в годы учения в Лицее. Бурцов был привлечен к ответственности "по делу 14 декабря" и после отбытия наказания в Петропавловской крепости смещен с должности командира полка и в 1827 году переведен на Кавказ. Бурцов участвовал в русско-персидской и русско-турецкой войнах. Находясь всегда на самых опасных участках, он своими действиями способствовал успешному исходу обеих кампаний. Декабристу Бурцову, убитому в бою близ селения Харт, был воздвигнут памятник в Гори (где находилась в то время штаб-квартира его полка) - событие немыслимое в годы николаевской реакции.

Николай Николаевич Муравьев (1793-1867) - участник Отечественной войны 1812 года, бригадный командир резервной Гренадерской бригады, впоследствии наместник Кавказа, также был причастен к декабристам - состоял в "Священной артели" в Петербурге, общался с ее членами. Отличился в сражениях под Карсом и при штурме этой крепости".

"Здесь увидел я и Михаила Пущина, раненного в прошлом году. Он любим и уважаем как славный товарищ и храбрый солдат". Михаил Иванович Пущин (1800-1869) - младший брат лицейского друга Пушкина - И. И. Пущина. Был разжалован в солдаты и сослан на Кавказ. Был одним из деятельнейших участников русско-персидской и русско-турецкой войн. Даже Паскевич, ненавидевший декабристов, был вынужден признать: "Русские многим обязаны энергии Пущина, который сумел вписать свое имя в ряду самых замечательных деятелей персидской и последовавшей за ней турецкой кампании". Ко времени приезда Пушкина в русскую армию М. Пущин был произведен в поручики и служил в военно-инженерных войсках.

Пушкин по понятным причинам не перечисляет всех тех, с кем встретился в штабе Паскевича, и ограничивается общим замечанием: «Многие из старых моих приятелей окружили меня. Как они переменились! как быстро уходит время!» – писал об этих встречах в своих путевых записках Пушкин.

Современники поэта ясно понимали, что речь идет о прошедшем времени начиная с 14 декабря 1825 года, о ссыльных декабристах и их тяжелой участи. Нужно было обладать смелостью Пушкина, чтобы, несмотря на строжайший запрет даже упоминать имена "государственных преступников", описать их роль и заслуги на войне.

Рисковал ли поэт, попав в армию? Конечно, рисковал, да еще сам подливал масла в огонь своим порывом к участию в боевых действиях. Первые слова, которые сказал Пушкин, обращаясь к встреченному им М. И. Пущину, были: «…Где турки и увижу ли я их; я говорю о тех турках, которые бросаются с криком и оружием в руках. Дай мне, пожалуйста, видеть то, зачем сюда с такими препятствиями приехал». Поэт попал в самое пекло русско-турецкой войны и впервые в жизни показал себя настоящим воином, проявив неприкрытый и порой безрассудный героизм, следуя примеру многих героев той жестокой военной поры, в том числе и Грибоедова, погибшего, по сути, на поле боя с оружием в руках.А.С. Пушкин. Автопортрет, сделанный поэтом в так называемом ушаковском альбоме сестер Ушаковых, где он оставил много зарисовок своего путешествия в Арзрум. 1829Позднее Н. Н. Раевский утверждал, что «было нечто, мне кажется, болезненное в той легкости, с которой он рисковал своей жизнью…». Поэт готов был мчаться под пули без всякой опаски, воодушевленный своим участием в великих исторических событиях. И это с особой силой проявилось в сражении за Арзрум, блистательной операции, принесшей славу русскому оружию. Многие участники этой кампании запомнили Пушкина, который в кавказской бурке, наброшенной на изысканный сюртук, в круглой шляпе, с нагайкой в руке или длинной казацкой пикой во время боя, скорее напоминал солдатам то ли «немецкого пастора», то ли «батюшку», но никак не штатского поэта. Пушкин со свойственной ему иронией позднее изобразил самого себя в таком виде в ушаковском альбоме.

Из крайне скупых сведений, которые Пушкин сообщает мимоходом о себе в "Путешествии", можно составить представление и о степени его участия в сражении 19 июня. По существу, он каждый раз оказывался в самом центре событий, где происходили наиболее решающие действия. Немаловажная деталь - Пушкин долгое время был со Сводным уланским полком: вместе с ним он скакал в атаку на турецкие завалы, затем продолжал преследование отступающего противника.

Имеется и свидетельство стороннего наблюдателя - Александра Семеновича Гангеблова (1801-не ранее 1886), члена Южного общества декабристов, переведенного в чине поручика в Отдельный Кавказский корпус:

"Другая интересная особенность кампании 1829 года - это участие в ней поэта Пушкина. Паскевич очень любезно принял Пушкина и предложил ему палатку в своем штабе, но тот предпочел не расставаться со своим старым другом Раевским: с ним и занимал он палатку в лагере его полка, от него не отставал и при битвах с неприятелем. Так было, между прочим, в большом Саганлугском деле. Мы, пионеры, оставались в прикрытии штаба и занимали высоту, с которой, не сходя с коня, Паскевич наблюдал за ходом сражения. Когда главная масса турок была опрокинута и Раевский с кавалерией стал их преследовать, мы заметили скачущего к нам во весь опор всадника: это был Пушкин в кургузом пиджаке и маленьком цилиндре на голове; осадив лошадь в двух-трех шагах от Паскевича, он снял свою шляпу, передал ему несколько слов Раевского и, получив ответ, опять понесся к нему же, Раевскому".

18 и 19 июня в палатке Раевского собрались его "старые приятели", Один из участников русско-персидской и русско-турецкой войн, штаб-ротмистр М. В. Юзефович (1802-1889), адъютант Раевского, вспоминает о встрече с Пушкиным и пишет: "С Пушкиным был походный чемодан, дно которого было наполнено бумагами. Когда речь зашла о прочтении нам еще не напечатанных: "Бориса Годунова" и последней песни "Онегина", он отдал брату Льву и мне этот чемодан, чтобы мы сами отыскали в нем то, чего нам хочется. Мы и нашли там тетрадь "Бориса Годунова" и отрывки "Онегина", на отдельных листках. Но мы этим, разумеется, не удовлетворились, а пересмотрели все и отрыли, между прочим, прекрасный, чистый автограф "Кавказского пленника". Когда я показал Пушкину этот последний, говоря, что это драгоценность, он, смеясь, подарил мне его; но Раевский попросив у меня посмотреть, объявил, что так как поэма посвящена ему, то ему принадлежит и чистый автограф ее, и Пушкин не имеет права дарить его другому. Можно себе представить мою досаду! Я бросился отнимать у Раевского, но должен был уступить его ломовой силе. После Раевский, взяв с меня честное слово возвратить, дал мне эту рукопись, чтобы выписать из нее места, пропущенные в - печати".

Преследуя турок, поэт не раз отрывался от войск и лишь случайно уберегся от пуль и ранений. По словам Пущина, «в нем разыгралась африканская кровь, и он стал прыгать и бить в ладоши, говоря, что на этот раз он непременно схватится с турком». От беды Пушкина спас капитан Н. Н. Семичев, вовремя взявший под уздцы лошадь Пушкина. Как писал историк Н. И. Ушаков, «Семичев, посланный генералом Раевским вслед за поэтом, едва настигнул его и вывел насильно из передовой цепи казаков в ту минуту, когда Пушкин… схватив пику после одного из убитых казаков, устремился противу неприятельских всадников».

Пушкин как будто бы о самом себе писал в стихотворении «Делибаш»:

Эй, казак! Не рвися к бою:
Делибаш на всем скаку
Срежет саблею кривою
С плеч удалую башку.
Мчатся, сшиблись в общем крике…
Посмотрите! каковы?..
Делибаш уже на пике,
А казак без головы.

Обратимся теперь к тексту самого «Путешествия в Арзрум», чтобы на ярких примерах в виде краткой хроники показать, что пришлось увидеть и пережить Пушкину на войне.Джигитовка в Сардар-Абаде. Курды и татары. Литография по рисунку Г.Г. Гагарина13 (25) июня 1829 г. не успел Пушкин прибыть в лагерь, как был получен приказ выступать, поэт поехал с Раевским и Нижегородским драгунским полком, и ночью во время привала, устроившись в палатке, был представлен командующему графу Паскевичу: «Я нашел графа дома перед бивачным огнем, окруженного своим штабом. Он был весел и принял меня ласково. Чуждый воинскому искусству, я не подозревал, что участь похода решалась в эту минуту».

14 (26) июня русские войска прошли опасное ущелье и стали на высотах Саган-лу в десяти верстах от неприятельского лагеря. На передовых пикетах завязалась перестрелка, И Пушкин впервые увидел реальный бой:«Я поехал с Семичевым посмотреть новую для меня картину. Мы встретили раненого казака: он сидел, шатаясь на седле, бледен и окровавлен. Два казака поддерживали его. «Много ли турков?» — спросил Семичев. — «Свиньем валит, Ваше Благородие», — отвечал один из них. Проехав ущелие, вдруг увидели мы на склонении противуположной горы до 200 казаков, выстроенных в лаву, и над ними около пятисот турков. Казаки отступали медленно; турки наезжали с большею дерзостию, прицеливались шагах в двадцати и, выстрелив, скакали назад. Их высокие чалмы, красивые доломаны и блестящий убор коней составляли резкую противуположность с синими мундирами и простою сбруей казаков. Человек пятнадцать наших было уже ранено. Подполковник Басов послал за подмогой. В это время сам он был ранен в ногу. Казаки было смешались. Но Басов опять сел на лошадь и остался при своей команде. Подкрепление подоспело. Турки, заметив его, тотчас исчезли, оставя на горе голый труп казака, обезглавленный и обрубленный. Турки отсеченные головы отсылают в Константинополь, а кисти рук, обмакнув в крови, отпечатлевают на своих знаменах. Выстрелы утихли… Мы возвратились поздно. Проезжая нашим лагерем, я видел наших раненых, из коих человек пять умерло в ту же ночь и на другой день».

Таковы были жестокие реалии той забытой войны. И Пушкину, который, конечно, мог бы стать достойным офицером и по своей подготовке, и по своей смелости, пришлась по душе военная атмосфера. Вот как он сам в этом признавался:«Лагерная жизнь очень мне нравилась. Пушка подымала нас на заре. Сон в палатке удивительно здоров. За обедом запивали мы азиатский шашлык английским пивом и шампанским, застывшим в снегах Таврийских. Общество наше было разнообразно. В палатке генерала Раевского собирались беки мусульманских полков; и беседа шла через переводчика. В войске нашем находились и народы Закавказских наших областей и жители земель, недавно завоеванных. Между ими с любопытством смотрел я на язидов, слывущих на Востоке дьяволопоклонниками. Около трехсот семейств обитают у подошвы Арарата. Они признали владычество Русского Государя. Начальник их, высокий, уродливый мужчина в красном плаще и черной шапке, приходил иногда с поклоном к генералу Раевскому, начальнику всей конницы. Я старался узнать от язида правду о их вероисповедании. На мои вопросы отвечал он, что молва, будто бы язиды поклоняются сатане, есть пустая баснь; что они веруют в единого Бога; что по их закону проклинать дьявола, правда, почитается неприличным и неблагородным, ибо он теперь несчастлив, но со временем может быть прощен, ибо нельзя положить пределов милосердию Аллаха».

Именно 14 (26) июня произошла попытка Пушкина ворваться в бой и спасение его Семичевым, и именно этот момент поэт изобразил, нарисовав себя верхом на коне и в круглой шляпе. Что может лучше характеризовать поэта, стремившегося стать воином? 

17 (29) июня была еще одна схватка с турками, и Пушкин увидел Карабахский полк, возвращавшийся с восемью турецкими знаменами.Армения. Курды, переходящие вброд реку Аракс. Литография по рисунку Г.Г. Гагарина

19 июня (1 июля) Пушкин снова в гуще событий, развивавшихся стремительно весь день:

«На левом фланге, куда звал меня Бурцов, происходило жаркое дело. Перед нами (противу центра) скакала турецкая конница. Граф послал против нее генерала Раевского, который повел в атаку свой Нижегородский полк. Турки исчезли. Татары наши окружали их раненых и проворно раздевали, оставляя нагих посреди поля. Генерал Раевский остановился на краю оврага… Около шестого часу войска опять получили приказ идти на неприятеля. Турки зашевелились за своими завалами, приняли нас пушечными выстрелами и вскоре начали отступать. Конница наша была впереди; мы стали спускаться в овраг; земля обрывалась и сыпалась под конскими ногами. Поминутно лошадь моя могла упасть, и тогда (сводный) уланский полк переехал бы через меня. Однако Бог вынес. Едва выбрались мы на широкую дорогу, идущую горами, как вся наша конница поскакала во весь опор…Турки бросались в овраги, находящиеся по обеим сторонам дороги; они уже не стреляли; по крайней мере ни одна пуля не просвистала мимо моих ушей».После этого Пушкин следовал с войсками до ночного привала, он передал важное донесение Раевского Паскевичу, выступив, по сути, курьером. По воспоминаниям А. С. Гангеблова, «осадив лошадь в двух-трех шагах от Паскевича, он снял свою шляпу, передал ему несколько слов Раевского и, получив ответ, опять понесся к нему же, Раевскому». В этот день Пушкин чудом избежал смерти, как и многие другие офицеры, которые находились с Паскевичем в сакле, где был заложен пороховой заряд:

«Мы поехали к нашему лагерю, находившемуся уже в 30 верстах от места, где мы ночевали. Дорога полна была конных отрядов. Только успели мы прибыть на место, как вдруг небо осветилось как будто метеором, и мы услышали глухой взрыв. Сакля, оставленная нами назад тому четверть часа, взорвана была на воздух: в ней находился пороховой запас. Разметанные камни задавили несколько казаков. Вот все, что в то время успел я увидеть. Вечером я узнал, что в сем сражении разбит Сераскир Арзрумский, шедший на присоединение к Гаки-Паше с тридцатью тысячами войска. Сераскир бежал к Арзруму; войско его, переброшенное за Саган-лу, было рассеяно, артиллерия взята, и Гаки-паша один оставался у нас на руках».

20 июня (2 июля) Пушкин встретил утром Паскевича, спросившего поэта: «Вы не устали после вчерашнего? — Немножко, г. граф. — Мне за вас досадно, потому что нам предстоит еще один переход, чтобы нагнать Пашу, а затем придется преследовать неприятеля еще верст тридцать». Этот переход из-за жары дался всем нелегко. Уставший Пушкин, по его словам, лег на «свежую траву», «опутал поводья около руки и сладко заснул, в ожидании приказа идти вперед. Через четверть часа меня разбудили».К восьми часам русское войско подошло к возвышенности, с которой ясно просматривался лагерь Гаки-паши. "Турки открыли безвредный огонь со всех своих батарей", в их лагере было заметно большое движение. Из рассказа Пушкина следует, что и это сражение было выиграно ценой большой крови, а героями, как и прежде, являлись Сводный уланский полк, Нижегородский полк, из офицеров - Вольховский, Раевский, Муравьев. Сам Пушкин в этот день успел побывать почти во всех горячих точках боевых действий и нарисовать их верную картину, 21 июня Пушкин посетил палатку взятого в плен Гаки-паши. В этот и последующие два дня, 22 и 23 июня, Пушкин осматривал близлежащую округу. "Окрестная сторона печальна. Мы увидели Аракс, быстро текущий в каменистых берегах своих. В 15 верстах от Гассан-Кале находится мост, прекрасно и смело выстроенный на семи неравных сводах. Предание приписывает его построение разбогатевшему пастуху, умершему пустынником на высоте холма, где доныне показывают его могилу, осененную двумя пустынными соснами. Соседние поселяне стекаются к ней на поклонение. Мост называется Чабан-Кэпри (мост пастуха). Дорога в Тебриз лежит через него".

Это предание - армянское, оно приведено у известного армянского историка и географа Г. Инчичяна, который в книге "География четырех стран света" сообщает: "Наши предки много раз пытались соорудить мост для обуздания Ерасха (Аракса), который, будучи слишком бурным и диким, разрушал все" - и лишь некоему пастуху, имевшему "дар соорудителя", удалось так искусно заложить первый камень, что с тех пор основа моста "осталась неколебимой навсегда". Почти в той же редакции, что и у Пушкина, это предание приводит и В. Потто, но с уточнением ряда данных, в частности названия деревни, находящейся у самого моста, - Кеприкёв - в районе соединения рек Мурц и Аракс, населенной армянами.

Когда русские войска достигли лагеря Гаки-Паши, завязалась новая схватка. Пушкина потрясло в этот день то, как «спокойно» умирал на руках своих товарищей один из татарских беков, находившийся на русской службе. А когда поэт увидел в лощине около пятисот пленных турок, то ему пришлось даже заступиться за одного раненого турецкого солдата, которого могли заколоть из милосердия, чтобы он не мучился. Пушкин написал, что он «насилу привел его, изнеможенного и истекающего кровию, к кучке его товарищей. При них был полковник Анреп. Он курил дружелюбно из их трубок, несмотря на то, что были слухи о чуме, будто бы открывшейся в турецком лагере. Пленные сидели, спокойно разговаривая между собою. Почти все были молодые люди. Отдохнув, пустились мы далее. По всей дороге валялись тела. Верстах в пятнадцати нашел я Нижегородский полк, остановившийся на берегу речки посреди скал. Преследование продолжалось еще несколько часов. К вечеру пришли мы в долину, окруженную густым лесом, и наконец мог я выспаться вволю, проскакав в эти два дня более осьмидесяти верст».

Вместе с преследовавшей отступавших турок конницей скакал и Пушкин. "Лошадь моя, закусив повода, от них не отставала; я насилу мог ее сдержать. Она остановилась перед трупом молодого турка, лежавшим поперек дороги. Ему, казалось, было лет 18; бледное девическое лицо не было обезображено. Чалма его валялась в пыли; обритый затылок прострелен был пулею". Эта картина запечатлелась в памяти поэта и наряду с другими вызвала стихотворение "Из Гафиза". Впервые при жизни Пушкина оно было напечатано с пометой: "5 июля 1829. Лагерь при Евфрате".Таковы были военные будни Пушкина - то ли воина, то ли путешественника.

24 июня (6 июля) утром Пушкин вместе с войсками подошел к Гассан-Кале, древней крепости, накануне занятой отрядом князя Ф. А. Бековича-Черкасского. Утомленный длинными переходами, поэт вынужден был поучаствовать в еще одном почти 40-верстном переходе части Нижегородского полка в горы, чтобы атаковать турок - но их там не оказалось. Вернувшись в лагерь русских войск, расположившийся на равнине перед крепостью Гассан-Кале, которая почиталась ключом к Арзруму, Пушкин опять чуть не попал в беду. Пушкин отмечает, что "в нем находилось до ста армянских семейств". Здесь он посетил баню - "круглое каменное строение, в коем находится горячий железо-серный источник" с круглым бассейном сажени три в диаметре. "Я переплыл его два раза и вдруг, почувствовав головокружение и тошноту, едва имел силу выйти на каменный край источника. Эти воды славятся на востоке, но, не имея порядочных лекарей, жители пользуются ими наобум и, вероятно, без большого успеха". Далее Пушкин сообщает, что под стенами Гассан-Кале течет речка Мурц, берега которой покрыты железными источниками, бьющими из-под камней и стекающими в речку. Из слов Пушкина, что минеральные воды в Гассан-Кале "не столь приятны вкусу, как кавказский нарзан, и отзываются медью", следует, что он побывал на берегу Мурца и самолично отведал воду источников. На следующий день, 25 июня (7 июля) поэта ждала новость о начале похода к Арзруму. Предстояли самые решающие события русско-турецкой войны… но об этом в другой раз.Портрет русского полководца Ивана Фёдоровича Паскевича. Франц Крюгер, 1834 год

https://encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/history/more.htm?id...

https://godliteratury.ru/articles/2019/07/05/pobeg-v-arzrum-...

http://a-s-pushkin.ru/books/item/f00/s00/z0000033/st017.shtm...

Картина дня

наверх