Лети Марины Цветаевой. Какими они были? Вначале я хочу вам рассказать о человеке, который прожил не свою жизнь, а чужую, продолжая дышать чужим творчеством до самой своей смерти.
Речь пойдет об Ариадне Сергеевне Эфрон, дочери Марины Цветаевой.
Имя
Марина Цветаева выбрала своей старшей дочери необычное имя, стараясь выделить ее, оставить ей своеобразную печать:
«Я назвала ее Ариадной, вопреки Сереже (Сергей Эфрон, муж), который любит русские имена, папе, который любит имена простые (“Ну, Катя, ну, Маша, — это я понимаю! А зачем Ариадна?”), друзьям, которые находят, что это “салонно”. <…>
Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью.
— Ариадна. — Ведь это ответственно.
Поэтому и спрашивала она с Ариадны всю меру ответственности по полной.
Аля - так ласково называли Ариадну дома
Марина никогда не сюсюкалась с дочерью, наоборот, она всегда разговаривала с ней на равных:
Помню, как однажды, послушав пластинки Вари Паниной и Вяльцевой — низкие, печальные, удалые голоса! — Марина рассказала мне, еще не совсем четырехлетней, о последнем концерте одной из них, кажется, Паниной.
Вот какой диалог вспоминает Ариадна, после рассказа матери:
Увидев мое лицо, Марина осеклась, спросила:
— Ты поняла?
— Поняла, — ответила я и засмеялась: — Старуха пела, пела, а старики все ушли и свет потушили.
— Ступай! — сказала Марина, помолчав. — Ты еще слишком мала; ступай в детскую!
В январе 1919 года, мать дарит шестилетней Але тетрадь для собственных записей и требует ежедневно писать по две страницы аккуратным почерком, с чем Ариадна отлично справляется:
Наградой за хорошее поведение, за что-то выполненное и преодоленное были не сладости и подарки, а прочитанная вслух сказка, совместная прогулка или приглашение «погостить» в ее комнате. Забегать туда «просто так» не разрешалось.
Как запомнился быстрый материнский наклон мне навстречу, ее лицо возле моего ... И наши разговоры, и ее чтение вслух — сказок, баллад Лермонтова, Жуковского… Я быстро вытверживала их наизусть и, кажется, понимала; правда, лет до шести, произнося «не гнутся высокие мачты, на них флюгеране шумят», думала, что флюгеране — это такой неспокойный народец, снующий среди парусов и преданный императору; таинственной прелести балладе это не убавляло.
Очень рано Аля обнаружила любовь к рисованию, но ее рисунки не встречали особенной радости у матери, наоборот, Марина нещадно критиковала дочь:
Марина склонилась над рисунком. «Где человек? Это человек?»
— «Да».
— «Ну нет, Алечка! Таких людей не бывает. Пока что это — урод. Смотри: сколько у него пальцев на руке? а у тебя? Вот видишь — А ножки как спички? — посмотри на свои. А зубы? Как не стыдно! Так забор рисуют. И голова не бывает больше самого человека. А это что за кружочки?»
— «Пуговицы», — прошептала я, мрачнея.
«Пуговицы — шире живота? Пуговицы — сами по себе, без одежды? Нет, Алечка, плохо. Тебе надо еще мно-ого рисовать и до-олго стараться. До тех пор, пока не получится!»
Дом в Фавьере
А ведь придет время, и у нее действительно получится!
Детский дом и отношение к детям
Часто можно встретить яркие заголовки на тему: Марина не любила детей, она сдала их в детский дом. Этот факт в их жизни действительно был. Ариадна и Ирина (вторая дочь) некоторое время провели вдали от матери. Но надо понимать в какое время это происходило. 1919 год, муж ушел на фронт. Марина и без этого была не самой хозяйственной женщиной, например покупая картошку, половина картошин часто оказывалась гнильем. А оставшись одна, она видимо поняла, что не справляется. Поэтому, силясь дать детям лучшую, более сытую жизнь, выдав за сирот, она действительно отдала их в приют. Правда сытнее дочерям не стало, и двухлетняя Ирина умерла. После чего Марина забрала Алю назад.
На похороны Ирины мать не приехала:
«Чудовищно? — Да, со стороны. Но Бог, видящий мое сердце, знает, что я не от равнодушия не поехала тогда в приют проститься с ней, а от того, что не могла»
Как мы видим, у Марины был жесткий характер, она не делала никому скидки на возраст, и требовала, чтобы дочь звала ее по имени. Она всегда так относилась к детям, известно, что еще до замужества она "проучила" маленькую девочку, когда была в гостях:
«Когда она подползла ко мне в первый раз, я уколола ее булавкой в ногу. Она не сказала ни слова и только посмотрела на меня, а я — на нее, и она поняла, что я могу уколоть еще раз. Больше она не трогала моих туфель».
Эмиграция
В 1922 году Марина и Аля покидают Москву. Их ждет воссоединение с Сергеем Эфроном, мужем и отцом, который эмигрировал заграницу вместе с белой армией. Первым пунктом назначения был Берлин:
За проведенные в Берлине два с половиной месяца Марина не побывала ни в театрах, ни в концертах, ни в музеях — только в Зоологическом саду и в Луна-парке; первое — понятно, ибо все в нашей семье были зверопоклонниками. А Луна-парк? при Марининой неприязни к «публичности» развлечений, да и к самим развлечениям разряда ярмарочных? Может быть, дело было в том, что помимо аттракционов, обычных для парков такого рода, там наличествовал и необычный: с немецкой дотошностью выполненный — в естественную величину — макет целого квартала средневекового германского города; это должно было привлечь Марину с ее неизменной тягой к былому ...
Берлин Марина так и не полюбила. После революционной Москвы он казался ей чужим, буржуазным. Здесь впервые родилась ассоциация города с казармами:
Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль,
Копыта — как рукоплесканья.
Поздравствовалось — и слилось.
В оставленности светозарной,
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!
1 августа 1922 года Марина с семьей сходит с поезда в Праге.
Сергей учится в Пражском университете и получает стипендию, Марина как литератор получает небольшие деньги за свой труд. Денег, конечно, не хватает. В 1923 году Ариадну отправляют в русскую гимназию - интернат, но ненадолго.
Марине не хотелось меня отпускать: по старинке она считала, что девочкам образование ни к чему, и — боялась разлуки. И на разлуке, и на образовании настоял отец.
Оценив знания дочери, Марина принимает решение забрать Алю и собирается учить ее сама. Поэтому ни среднего, ни высшего образования Аля так и не получит. Читая воспоминания Ариадны я наткнулась на еще одно объяснение этого факта. Итак, Марина приехала навестить дочь и расспрашивает ее обо всем:
Я вертела головой, стараясь разглядеть все сразу и Марину, болтала о девочках, об уроках, о том, что хорошо кормят и хлеб даже остается; крепко держала Марину за руку, как маленькая.
Да, она приглядывалась ко мне со стороны, вела счет моим словам и словечкам с чужих голосов, моим новым повадкам, всем инородностям, развязностям, вульгарностям, беглостям, пустяковостям, облепившим мой кораблик, впервые пущенный в самостоятельное плаванье.
Да, я, дитя ее души, опора ее души, я, подлинностью своей заменявшая ей Сережу все годы его отсутствия; я, одаренная редчайшим из дарований — способностью любить ее так, как ей нужно было быть любимой; я, отроду понимавшая то, что знать не положено, знавшая то, чему не была обучена, слышавшая, как трава растет и как зреют в небе звезды, угадывавшая материнскую боль у самого ее истока; я, заполнявшая свои тетради ею — я, которою она исписывала свои («Были мы — помни об этом в будущем, верно лихом! я — твоим первым поэтом, ты — моим лучшим стихом»…) — я становилась обыкновенной девочкой.
в 1925 году семья Цветаевых-Эфрон переезжает в Париж.
Сергей, Марина, Георгий и АляЗдесь появляется на свет новый член семьи. Кстати, с ним связана любопытная история:
Дорогой Борис!
1-го февраля, в воскресенье, в полдень, родился мой сын Георгий. Борисом он был девять месяцев во мне и десять дней на свете, но желание Сережи (не требованье!) было назвать его Георгием — и я уступила. И после этого — облегчение.
Узнали Бориса, товарища по переписке? Да да, это Пастернак!
Кстати, к сыну Марина проявляет больше ласки чем к дочерям, например она дает ему домашнее имя - Мур. Кстати, домашнее прозвище Серёжи - Лев, а у Марины - Рысь. Аля же - просто Аля.
1937
Возвращаться в Россию в этом году из эмиграции - очень плохая идея. Но - видно это была судьба. Именно здесь, про это страшное время она скажет, что это были два самых счастливых года в ее жизни. Она встретила человека, которого любила.
Сергея Яковлевича Эфрона арестуют, а потом расстреляют. А Алю в том же, уже 1939 году арестуют, и будут долго допрашивать, силясь вытащить из нее признание, причастна ли она к французской разведке. А потом отправили в Коми АССР - на лесоповал. Представьте себе молодую девушку, ей 27 лет. Она не знает, что с ее отцом, позже приходит известие о смерти матери. До 35 лет наша художница Аля валит лес. Потом будет короткий период свободы, и вновь за ней придут в феврале 1949 года. Ее отправляют в ссылку в Туруханск.
Вот, что напишет она Борису Пастернаку:
"...Однажды было так - осенним беспросветно- противным днем мы шли тайгой, по болотам, тяжело прыгали усталыми ногами с кочки на кочку, тащили опостылевший, но необходимый скарб, и казалось, никогда в жизни не было ничего, кроме тайги и дождя, дождя и тайги. Ни одной горизонтальной линии, все по вертикали - и стволы и струи, ни неба, ни земли: небо - вода, земля - вода. Я не помню того, кто шел со мною рядом -мы не присматривались друг к другу, мы, вероятно, казались совсем одинаковыми, все. На привале он достал из-за пазухи обернутую в грязную тряпицу горбушку хлеба, - ты ведь был в эвакуации и знаешь, что такое хлеб! - разломил ее пополам и стал есть, собирая крошки с колен, каждую крошку, потом напился водицы из-под коряги, уже спрятав горбушку опять за пазуху. Потом опять сел рядом со мной, большой, грязный, мокрый, чужой, чуждый, равнодушный, глянул - молча полез за пазуху, достал хлеб, бережно развернул тряпочку и, сказав: "на, сестрица!", подал мне свою горбушку, а крошки с тряпки все до единой поклевал пальцем и в рот - сам был голоден. Вот и тогда, Борис, я тоже слов не нашла, кроме одного "спасибо", но и тогда мне сразу стало понятно, ясно, что в жизни есть, было и будет все, все - не только дождь и тайга. И что есть, было и будет небо над головой и земля под ногами...
Комната Ариадны в Туруханске, в ссылке. Комнату она делит на двоих, с соседкой. Акварельные зарисовки Ариадны.
В Туруханске Аля работала художником оформителем.
Сильная женщина Ариадна, Хранительница Памяти своих родителей даже в тюрьме, и в ссылке оставалась светлым человеком. Ее любили, к ней тянулись, ей верили. В 1956 году, наконец, имя отца реабилитировали, и Ариадна получила "чистый" паспорт.
Вот так все свое детство Аля была наперсницей матери, а всю молодость провела в тюрьме из-за отношения правящей власти к ее отцу. Когда, наконец, она станет свободна, у нее останется всего двадцать лет жизни до того, как ее измотанное сердце перестанет биться. И эти годы она потратит на систематизацию и подготовке к печати литературного наследия Марины Цветаевой:
Я решила жить, во что бы то ни стало. Моя жизнь настолько связана с ее жизнью, что я обязана жить для того, чтобы не умерло, не пропало бесповоротно то ее, то о ней, что я ношу в себе…" .
В 2012 году вышел документальный фильм о ней - вы можете посмотреть его здесь.
"Две руки, легко опущеные..." - поэзия и суровая реальность
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были — по одной на каждую —
Две головки мне дарованы.
Это стихотворение, датированное 1920 годом, Марина посвятила своей младшей дочери. Две дарованные головки - какая нежность проявляется в этих строках. Но получала ли девочка столько же любви и ласки в реальной жизни?
Сначала девочка могла получить имя Анна, в честь Ахматовой. Но затем Марина подумала, что "судьбы не повторяются", и дочь получила имя Ирина.
Виктория Швейцер пишет о ней в "Жизни замечательных людей":
По-видимому, она родилась не совсем здоровым ребенком. А постоянное недоедание, холод, отсутствие надлежащего ухода не способствовали сколько-нибудь правильному развитию. Ирина росла болезненной, слабой, едва ходила и почти не умела говорить. В нее невозможно было ничего «вкачать», с нею не было интересно, как с Алей, а потом с Муром, ею нельзя было хвастаться.
Как по разному одеты девочки: по взрослому наряжена старшая - Аля. На маленькой Ирине платье будто на вырост.
В комнате температура частенько (по утрам) опускалась до 4-5 градусов. Еды не хватало. К быту и воспитанию детей Марина была приспособлена плохо. Вот один из примеров, из воспоминаний подруги Марии Гринёвой-Кузнецовой:
— Борщ очень вкусный, — говорю я, — но как попала кукла в борщ?
— Я помню, она лежала на столе рядом с мясными костями — сказала, задумавшись, Марина — я спешила очень и сгребла все в кастрюлю.
К Ариадне, старшей дочери Марина относилась как ко взрослой. Требовала идеальное ведение дневника с шести лет, водила по гостям, студиям и литературным салонам. Двухлетней Ирине словно не было места в этом мире. Она требовала заботы, внимания, тепла, и возможно дополнительных занятий. Но вместо этого получила лишь кучу тряпья, которым её привязывали к креслу, чтобы девочка не упала. Привязывали и уходили, оставляя двухлетнего ребёнка в одиночестве и без движения.
Аля и Ирина
В воспоминаниях подруги Марины, Марии Гринёвой-Кузнецовой я обнаружила, что Алю одну не оставляли:
В другой раз Марина с утра привела Алю ко мне (в театр, на работу). Ей куда-то спешно надо было идти, она боялась опоздать.
У Марии не было времени присматривать за девочкой, и она предложила ей примерить театральные костюмы. Пятилетняя девочка с восторгом приняла эту игру и радостно нарядилась во всё самое красивое. Вот как отреагировала Марина:
— Как… вы могли это допустить? Как… это… пришло вам в голову? — раздраженно упрекала меня Марина.
Я вспомнила тут, что Марина не выносит никакую нарядность. Сама она была одета всегда скромно и просто. И в дореволюционное время я никогда не видела на ней бриллиантов. Но в то же время в ней крепко сидела любовь к цыганским кольцам, бусам, браслетам.
— Неужели вы не понимаете, как можно этим навредить ребенку? Она ведь не забудет это никогда, она начнет теперь мечтать об этой мишуре! И эта тряпочная дрянь так крепко осядет в ее мозгу и, как ядовитое семя, заразит ее такой любовью ко всей этой чуши, что излечить ее уже нельзя будет! — кипела Марина.
Книга о Марине
Мария много пишет про Алю, а вот про Иру надо поискать:
«Я заглядываю в первую (три шага от входа) комнату: там кроватка, в которой в полном одиночестве раскачивается младшая дочь Марины – двухлетняя Ирочка. Раскачивается – и напевает: без каких-нибудь слов – только голосом, но удивительно осмысленно и мелодично»
Почему ребёнок раскачивается?
Мне приходит на ум госпитализм. Это целая группа нарушений поведения и эмоций: Происходит термин от франц. hospital — больница
Обычно госпитализм проявляется у детей в детских домах, реже в семьях - где ребёнку совсем не уделяют внимания.
Отдельными признаками госпитализма являются:
Запаздывание в двигательном развитии (прежде всего, в освоении ходьбы);
Резкое отставание в речевом развитии;
Эмоциональная обедненность;
Склонность к навязчивым движения (раскачивание тела).
В крайних формах госпитализм может привести к серьезным душевным заболеваниям ребенка (младенческие маразмы и т. п.), хроническому инфицированию, а иногда и к смерти малыша.
Узнаёте симптомы Ирины?
Теперь вопрос в студию: что первично?
Марина не любила дочь, потому что дочь отставала в развитии и болела, или дочь болела, потому что её никто не любил?
Но обеими — зажатыми —
Яростными — как могла! —
Старшую у тьмы выхватывая —
Младшей не уберегла.
Продолжение стихотворения резко контрастирует с этой информацией.
Откуда выхватывала Марина старшую?
Благодаря Владимиру Галактионовичу Короленко (Помните его книги, например "Дети подземелья"?) появилась "Лига спасения детей". Идея Лиги была хороша. Здесь помогали беспризорникам и детям погибших красноармейцев.
Дочь Аля воспринимает это путешествие в приют, как подвиг, который она должна совершить. Вот диалог из записной книжки Марины:
Аля и Марина
— Аля! — говорит Марина. — Понимаешь, всё это игра. Ты играешь в приютскую девочку. У тебя будет стриженая голова, длинное розовое — до пят — грязное платье — и на шее номер. Ты должна была бы жить во дворце, а будешь жить в приюте. Ты понимаешь, как это замечательно?
— О, Марина!
— Это — авантюра, это идет великая авантюра твоего детства. Понимаешь, Аля?..
— Да, Марина, и я надеюсь, что смогу Вам откладывать еду. А вдруг на Рождество дадут что-нибудь такое, что нельзя будет сохранить? Вдруг — компот? Тогда я выловлю весь чернослив и спрячу. О, Марина, как жаль, что нельзя засушивать еду, как цветы!
— Аля, главное ешь побольше, не стесняйся! Помни, что только для этого я тебя туда посылаю!
Как мы видим, приют вызывает у Али воодушевление и возможность доказать матери свою преданность.
И вот, представившись крёстной, Марина привозит девочек приют Кунцево. Первое, что попадает на глаза Цветаевой, это чёрная ободранная собака. Она ест из помойного ведра. Дети с большими животами, одетые в грязные длинные платья и дырявые фуфайки, безразлично глядят по сторонам.
Две руки — ласкать — разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки — и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.
Читая стихотворение кажется, будто смерть дочери наступила внезапно, за одну ночь. Но уже глядя на этих несчастных детей можно было предсказать плохой исход. Даже если Марине приют до сих пор кажется хорошим решением, то после такого диалога с заведующей многое становится ясно:
— Аля — очень хорошая девочка, только чрезмерно развитая, я нарочно с ней не разговариваю, стараюсь приостановить развитие… — сообщает заведующая. — Все читает, пишет…
— Ну а Ирина?
— Ирина! Это явно дефективный ребенок. Ест она ужасно много, и всё качается, всё поет…
Дети перекормлены
Так записывает Марина в своей тетради, прежде чем отнести Бальмонтам рисовую кашу, полученную по карточке.
Пришло время навестить дочерей. Аля оказывается больной. Доктора нет, как впрочем и градусника. Больных - человек пятнадцать. Ирина бродит меж кроватей как привидение. Горячим шепотом Аля жалуется, что сестра спит с ней, за ночь минимум три раза писает в постель. У девочки в два с половиной года нет навыка ходить на горшок - при попытке ее посадить, нянечки встречают новое слово, выученное Ирочкой: не Дадо!
Марина Цветаева
Вот меню, с которым ознакомилась Марина прямо на месте:
«Обед»: в мелкой тарелке — вода с несколькими листками капусты. Хлеба нет.
Второе: ложка чечевицы, дети едят ее по зернышку, чтобы дольше хватило.
— «И так всегда кормят?» — «Всегда». — «Ну, а утром что дают?» — «Воду с молоком и полсушки — иногда кусочек хлеба». — «А вечером?» — «Суп». — «Без хлеба?» — «Иногда с хлебом, только редко».
Холодея, Марина вспоминает, как отнесла утром кашу Бальмонтам. Ведь её дети перекормлены. Но... она не забирает их, а собирается приехать в следующий раз...
Светлая — на шейке тоненькой —
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем непонято,
Что дитя мое в земле.
А ведь у Марины была возможность передать Ирину на воспитание Лиле Эфрон - сестре мужа. Но Марина отказалась.
Могла ли Лиля Эфрон спасти дочь Цветаевой?
Маленький домашний дух,
Мой домашний гений!
Вот она, разлука двух
Сродных вдохновений!
Жалко мне, когда в печи
Жар, – а ты не видишь!
В дверь – звезда в моей ночи!
— Не взойдешь, не выйдешь!
Это стихотворение было написано Мариной Цветаевой сто лет назад, в ту голодную зиму 1919 -1920 года, когда она отдала своих двух дочерей в Кунцево, в приют. Если приглядеться повнимательнее, станет интересно:
Почему страдает Марина только по одной дочери?
Разлука двух вдохновений - вдохновением своей матери была одарённая Ариадна (Аля).
Логически объяснить это можно: Аля изливала на мать огромную энергию любви, поддерживавшую, помогавшую жить. Но понять и принять равнодушие Цветаевой к другому – больному – ребенку трудно.
Описание жизни девочки может вызвать осуждение. Мол, сидим в сытом и тёплом 2020 году (уже смешно), а Марине в 1919 - 1920 непомерно сложно. Допустим. Обратимся к её современникам. Сестра Марины - Анастасия Цветаева писала о том, как впервые вернулась домой, после 4 лет отсутствия, в 1921 году. Она обнаружила дом, заросший грязью, запустение и беспорядок. Анастасия принялась за уборку, но в ответ услышала лишь: «Мне это совершенно не нужно!.. Не трать своих сил!»
Вот цитата из жизни замечательных людей, которую приводит Виктория Швейцер:
"Ей показалось, что сестра восприняла ее желание помочь как обиду. И сама она была обижена: «один вопрос не смолкал: в чем же разница наша? Разве меньше пережила я в огне гражданской войны, в голодных болезнях, в утрате моих самых близких?» Разница была в том, что Марина была поэтом. Вмещая весь мир, ее душа не могла вместить еще и быта: подметания полов, мытья посуды, глаженья. Она делала все это – но лишь в пределах самой неизбежной необходимости."
Вернёмся в 1919 год, в приют Кунцево. Ариадна из последних сил исполняет обещание - писать каждый день. Вот одна из записей:
«Марина, Марина! Как обидно, как горестно… Я себя чувствую как одна, одна, заключенная в тюрьме, полной печали. Недавно рядом горела деревня, я мечтала, чтоб загорелся наш дом. Мои глаза вечно отуманены слезами и смотрят на дорогу, на заветную дорогу. Сколько раз я надеялась увидеть вас и потом в разочаровании плакала. О, как я несчастна, как я несчастна! Я знаю, что если бы вы знали, как я здесь живу, вы бы давно приехали ко мне… Я у вас была совсем сыта, а здесь — ни капли! Я повешусь, если вы не приедете ко мне…»
Бракосочетание и Счастливая семья: Сергей, Марина и Аля в 1916 году
Девочке семь лет, но она говорит о таких взрослых вещах. Воспитателю и директору не нравится, что она такая умная. Они пытаются сломить её дух, поменьше с ней говорить и не давать книг. Дети рвут её записи.
Когда Марина приезжает в приют, она застаёт старшую дочь "мечущуюся в жару". Она хватает её в охапку и увозит в Москву - лечить. Ирина, по её словам, "ещё на ногах".
Как жила Марина, пока Ирина была в приюте?
Приближался Новый 1920 год. Марина встречала его с мужем своей приятельницы, Веры Звягинцевой. Подруга ушла на работу в театр, зато её муж был как Пятачок - до пятницы совершенно свободен. После появилось стихотворение:
Поцеловала в голову,
Не догадалась – в губы!
А все ж – по старой памяти
— Ты хороша, Любовь!
Немножко бы веселого Вина,
– да скинуть шубу,
— О как – по старой памяти
— Ты б загудела, кровь!
Эта короткая зарисовка чуть лучше помогает увидеть мир вокруг Марины:
Новый год отмечают бутылочкой вина и не снимая верхней одежды (дома у Марины было очень холодно).
Да нет, да нет, — в таком году
Сама любовь — не женщина!
Сама Венера, взяв топор,
Громит в щепы подвал.
В чумном да ледяном аду,
С Зимою перевенчанный,
Амур свои два крылышка
На валенки сменял.
Была ли романтика? Марина отвергает любовь, по крайней мере в этом страшном году. Её мир сейчас - это чумной и ледяной ад (в её квартире температура по утрам достигала 4-5 градусов, несмотря на то, что она топила).
Итак, у Марины на руках есть болеющая Аля, и совершенно неподходящие условия для Ирины. Кто ещё мог помочь девочке?
Лиля Эфрон
Сергей Яковлевич Эфрон, отец Ирины и Али рос в большой семье. У него было восемь братьев и сестёр. После смерти родителей в 1910 году, старшая сестра Елизавета Яковлевна (Лиля) взяла на себя всю заботу о Сергее, которому в ту пору исполнилось 17 лет. Фактически, Лиля стала ему второй матерью. Вот, например, какие тёплые письма он ей пишет:
«Милая Лилька! Не проходит вечера, утра и дня, чтобы мы с Мариной не вспоминали тебя»
Елизавета Яковлевна Эфрон посвятила свою жизнь своим близким людям и служению искусству. Долгие годы преподавала художественное слово в театре Моссовета.
Когда у Сергея появилась своя семья, Лиля Эфрон с той же материнской заботой приняла под своё крыло Марину и девочек. В 1918 году Лиля уже брала Ирину к себе на дачу:
Магда Нахман. Портрет Марины Цветаевой
Милая Лиля!
Получила все Ваши три письма.
Если Вы всё равно решили жить в деревне, я у Вас Ирину оставлю, если же живете исключительно из-за Ирины, я Ирину возьму.
Жить на два дома сейчас невозможно, денег у меня в обрез, ибо потребности дня неограничены.
Для Лили девочка не была обузой, наоборот, Елизавета Яковлевна всей душой полюбила её:
"Это была умная, кроткая, нежная девочка. Привезла я ее совсем больной слабой, она все время спала, не могла стоять на ногах. За три месяца она стала неузнаваемой, говорила, бегала. Тиха она была необыкновенно, я все лето ничего не могла делать, даже читать, я упивалась ее присутствием, ее жизнью, ее развитием.
Моей мечтой было взять ее совсем и растить."
Лиля нашла работу, чтобы получить возможность - растить Ирину на свежем воздухе, ей предложили устроиться сельской учительницей. Лиля написала Марине об этом, в надежде, что Марина отпустит к ней Ирину и на зиму. Но вместо ответа, Марина приехала и забрала дочь.
На следующую зиму я уехала в Витебскую губернию в деревню и решила взять Ирину. <…> И получила ответ <…>, что Ирина умерла и как мне описала Ася, умирала она долго и совсем одна.
Почему Марина не отдала дочь на воспитание Лиле? Может быть она её любила? На это у меня есть цитата из её дневника:
"Ирина! — Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила ее в настоящем, всегда в мечте — любила я ее, когда приезжала к Лиле и видела ее толстой и здоровой, любила ее этой осенью, когда Надя (няня) привезла ее из деревни, любовалась ее чудесными волосами. Но острота новизны проходила, любовь остывала, меня раздражала ее тупость, (голова точно пробкой заткнута!) ее грязь, ее жадность, я как-то не верила, что она вырастет — хотя совсем не думала о ее смерти — просто, это было существо без будущего."
А Магда Нахман, художница, автор прижизненного портрета Цветаевой пишет следующее:
«Я понимаю, огорчение Лили по поводу Ирины, но ведь спасти от смерти ещё не значит облагодетельствовать: к чему жить было этому несчастному ребёнку? Ведь навсегда её Лиле бы не отдали. Лиля затратила бы последние силы только на отсрочку её страданий. Нет, так лучше. Но думая о Серёже, я так понимаю Лилю. Но она совсем не виновата.»
Кто виноват?
В своих письмах к Максимилиану Волошину Марина нашла виновных очень быстро:
«Лиля и Вера в Москве, служат, здоровы, я с ними давно разошлась из-за их нечеловеческого отношения к детям, – дали Ирине умереть с голоду в приюте под предлогом ненависти ко мне».
Мужу же Марина целый год боялась писать страшную правду, и наконец написала:
– Сереженька, в прошлом году, в Сретение (февраль 1920 года, от авт.), умерла Ирина. Болели обе, Алю я смогла спасти, Ирину – нет. Сереженька, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. Сделайте как я: НЕ помните. Не для Вашего и не для своего утешения – а как простую правду скажу: Ирина была очень странным, а может быть вовсе безнадежным ребенком, – все время качалась, почти не говорила, – может быть рахит, м. б. – вырождение, – не знаю.
Дальше Марина пишет о своём состоянии:
"Не принимайте моего отношения за бессердечие. Это – просто – возможность жить. Я одеревенела, стараюсь одеревенеть. Но – самое ужасное – сны. Когда я вижу ее во сне – кудрявую голову и обмызганное длинное платье – о, тогда, Сереженька, – нет утешенья, кроме смерти."
Ариадна в своих воспоминаниях винит приют, который совершенно точно нельзя списывать со счетов:
А пока мама билась со мной и меня выхаживала, спасала, Ирина умерла в приюте — умерла с голоду — и похоронена была в общей яме. Дети там, как выяснилось, умирали по несколько человек в день. Там просто не кормили. Так вот в маминых стихах: «Старшую из тьмы выхватывая, младшей не уберегла…»
Мы не знаем, что было на душе у Марины, и что довелось ей пережить. Я не виню её и не оцениваю её поступки. И статью пишу не для того, чтобы копаться в грязном белье. Я считаю, что творчество писателя идёт рука об руку с событиями его жизни. И подробный разбор важных биографических вех может стать ключом к пониманию произведений этих периодов жизни.
А как считаете вы? Должен ли творческий человек обладать кристально чистой репутацией? Или творчество и душевные метания неотделимы друг от друга?
https://zen.yandex.ru/media/id/5efcfb402c6b024bbccc6599/irin...
https://zen.yandex.ru/media/id/5efcfb402c6b024bbccc6599/mogl...
https://zen.yandex.ru/media/id/5efcfb402c6b024bbccc6599/kak-...
Свежие комментарии