По силе влияния на современную театральную культуру Станиславский не имеет себе равных в истории мирового театра. Его авторитет в области сценического искусства можно сравнить лишь с авторитетом великого пролетарского писателя Горького в советской литературе.
Станиславский является классиком русского театра. Он дорог нам как национальный гений, творческая и научная деятельность которого представляет собой крупнейшее завоевание сценического реализма. Вся жизнь Станиславского была непрерывным подвигом, страстным и напряженным исканием истины в искусстве. Как художник, он никогда не удовлетворялся достигнутыми результатами, как бы блистательны они ни были. Настоящее, осуществленное чаще всего казалось ему устаревшим и отсталым по сравнению с тем, что уже виделось впереди. Станиславский был величайшим художником-новатором, открывателем новых путей в искусстве. Он всегда что-то ниспровергал, что-то страстно утверждал, пересматривал, нащупывал новое. Вне мучительных творческих поисков и страстного стремления вперед, к новым высотам в искусстве нельзя представить Станиславского ни как художника, ни как человека. Он был живым олицетворением беспокойного духа исканий в театре, беспощадной самокритики художника, высокого и требовательного отношения к искусству. Он умел видеть и находить в своем творчестве недостатки даже тогда, когда другим оно казалось образцом совершенства. Человек кристальной душевной чистоты, Станиславский не признавал никаких компромиссов в осуществлении воспитательных задач театра. Он был непримирим к тем, кто превращал сцену в средство удовлетворения своего маленького актерского самолюбия. Презирая погоню за славой, за успехом ради успеха, он утверждал любовь к творчеству, служение общественным задачам, близость искусства народу. Станиславский всю жизнь боролся за передовое идейное реалистическое искусство, за развитие и утверждение русской национальной школы актерской игры. В этой борьбе во всем блеске раскрылся могучий талант Станиславского, его творческие и общественные устремления.
17 января 1863 года родился Константин Сергеевич Алексеев, который стал известен всему миру как великий Станиславский. Споры о системе Станиславского и его роли в театральном искусстве не прекращаются до сих пор, ну а мы просто вспомним несколько обаятельных историй, которые сохранили современники об этом талантливом, чувствительном и, судя по этим рассказам, очень наивном человеке.
Говорить о нем можно бесконечно, но я приведу только несколько историй из его жизни.
1912 год.
Станиславский и Система
Михаил Чехов рассказывал, что Станиславский иногда во время репетиции доводил себя до отчаяния, добиваясь нужного ему результата по своей же Системе. Иногда (редко, впрочем) он даже прерывал репетицию и ехал с кем-нибудь из актеров кататься на извозчике.
— Зачем мне нужно все это! — говорил он, всхлипывая, как младенец. — Я купец, у меня есть фабрика, зачем же я должен так мучиться!
***
Станиславский и художественная бородка
Однажды на гастролях в Праге немолодой питерский адвокат явился с холеной остроконечной бородкой. Гримировавший его в «выборные» Лев Булгаков подобрал для него парик в цвет его собственной бороды, а бороду и усы только растрепал. Именно эту бороду Константин Сергеевич нашел фальшивой, неправдоподобной, а главное, неаккуратно приклеенной. Булгаков даже заикаться стал, объясняя, что борода такая, как выросла, что она настоящая. Когда Станиславский наконец понял, в чем дело, он только на секунду смутился, а потом сказал: «Ну и что ж, что настоящая, на сцене все должно быть прежде всего художественным... А борода эта плохая, ненатуральная, надо ее перечесать, перекрасить». Адвокат обиделся, сорвал парик, бросил его к ногам Станиславского и пошел переодеваться.
***
Станиславский в роли Аргана (пьеса Мольера «Мнимый больной»)
***
Станиславский и Ленин
В Малом театре служил когда-то актер Михаил Францевич Ленин, помимо всего прочего знаменитый тем, что году в 1918-м дал в газету объявление: «Прошу не путать меня с политическим авантюристом, присвоившим себе мой псевдоним!». Рассказывают, что однажды прибежали посыльные в кабинет к Станиславскому и закричали: «Константин Сергеевич, несчастье: Ленин умер!» «А-ах, Михаил Францевич!» — вскинул руки Станиславский. «Нет — Владимир Ильич!» «Тьфу-тьфу-тьфу, — застучал по дереву Станиславский, — тьфу-тьфу-тьфу!..»
***
Станиславский и Сталин
Легендарными стали безуспешные попытки Константина Сергеевича уяснить систему взаимоотношений при Советской власти. Имевший массу льгот и привилегий, он никак не мог запомнить даже словосочетание «закрытый распределитель». «Кушайте фрукты, — угощал он гостей, — они, знаете ли, из „тайного закрепителя“!» После чего делал испуганные глаза, прикладывал палец к губам и говорил: «Тс-с-с!»...
А звоня Великому вождю, вежливый Станиславский всякий раз оговаривал: «Товарищ Сталин! Извините Бога ради, никак не могу запомнить вашего имени-отчества!..»
Однажды Станиславский сидел в ложе со Сталиным, хаживавшим во МХАТ довольно часто. Просматривая репертуар, «лучший друг советских артистов» ткнул пальцем в листок: «А па-чи-му мы давно нэ видим в рэ-пэр-ту-арэ „Дны Турбыных“ пысатэля Булгакова?» Станиславский всплеснул руками, приложив палец к губам, произнес «Тс-с-с!», прокрался на цыпочках к двери ложи, заглянул за портьеру — нет ли кого, так же на цыпочках вернулся к Сталину, еще раз сказал «Тс-с-с!», после чего прошептал вождю на ухо, показывая пальцем в потолок: «ОНИ за-пре-тили!! Только это ужасный секрет!»
Насмеявшись вволю, Сталин серьезно заверил: «Оны раз-рэ-шат! Сдэлаэм!»
***
Пьеса из жизни
Из книги Валентина Катаева «Почти дневник».
«До чего Станиславский был далек от действительности, свидетельствует такой, например, случай, который я хорошо помню.
Репетиции „Растратчиков“. Репетирует жена Станиславского Лилина, которую он упрямо называет „Перевощикова“. Сцена изображает комнату бухгалтера Прохорова. За сценой раздаются звонки: три длинных и два коротких, как и полагается в коммунальных квартирах. Лилина, кутаясь в серую шаль, идет отворять своему загулявшему мужу, Станиславский останавливает репетицию.
— Подождите, Перевощикова, на место. Что это за звонки?
Режиссер объясняет ему, что так бывает в жизни.
— Не понимаю! — отрывисто произносит Станиславский.
— Видишь ли, Костя, — говорит Лилина проникновенно; — сейчас жилищный кризис. Люди живут в коммунальных квартирах. В каждой квартире несколько семейств. А звонок один общий. Вот они и сговорились, что одним нужно звонить один раз, другим — два раза, третьим — один длинный и два коротких...
— Два коротких? — подозрительно спрашивает Станиславский. — Не верю. Наигрыш.
— Костя, но уверяю тебя!
— Не знаю, — говорит он уныло. — Перевощикова, вы фантазируете.
— Честное слово.
— Гм... Гм... В таком случае надо напечатать на афише, что это пьеса из жизни людей, не имеющих отдельной квартиры».
Константин Сергеевич Станиславский и Мария Петровна Лилина
***
Из воспоминаний Катаева.
Станиславский очень доброжелательно относился к нам, новым драматургам Художественного театра, но имел о нас странное представление.
По случайности Булгаков, Олеша и я работали тогда в железнодорожной газете «Гудок», и Станиславский почему- то вообразил, что все мы рабочие -железнодорожники, и при случае любил этим козырнуть. Я сам слышал, как он кому -то говорил:
– Утверждают, что Художественный театр не признает пролетарского искусства, а вот видите, мы уже ставим вторую пьесу рабочего- железнодорожника, некоего Катаева, может быть, слышали?
Однажды Станиславский строго спросил меня:
– Вы любите оперетку?
Мне было стыдно признаться, что я люблю, но все же я заставил себя сказать правду.
– Очень.
– Да? – оживленно воскликнул Станиславский. – Серьезно? Это очень хорошо. Я сам обожаю хорошую оперетку. Только, знаете, не эту… венскую… московскую… А подлинную. Лекока. Вы любите Лекока? Вот это – настоящая оперетка. И конечно, ничего похожего на наших опереточных примадонн с их перьями, кружевами, непристойными движениями – словом, со всем тем, что называется «каскад».
Он оживился, сбросил чеховским жестом нечеховское пенсне и с увлечением стал посвящать меня во все тайны подлинного опереточного жанра.
– Вы знаете, что такое настоящая опереточная примадонна? О, вы не знаете, что такое настоящая опереточная дива! Мадам Жюдик.
***
Ссора Станиславского и Немировича-Данченко
Каждый, хоть сколько-нибудь интересующийся театром, знает, что великие мэтры российской сцены, «отцы-основатели» МХАТ Станиславский и Немирович-Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих. МХАТ практически представлял собою два театра: контора Станиславского — контора Немировича, секретарь того — секретарь другого, артисты того — артисты этого... Неудобство, чего и говорить! Словом, однажды, говорят, было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провелись переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения. После спектакля «Царь Федор Иоанович», поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева — Немирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики «ура», цветы и прочее... Корифеи сценарий приняли: им самим давно надоела дурацкая ситуация.
В назначенный день всё пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, корифеи двинулись из кулис навстречу друг другу... Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Немировича, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Немирович, увидев это, заторопился, зацепился ножками за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника. Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Немировича, развел руками и пробасил: «Ну-у... Зачем же уж так-то?..» Больше они не разговаривали никогда.
***
Из баек
К.С. Станиславский долго и упорно объяснял актрисе, как должна вести себя кокотка. Актриса не могла вникнуть в тонкости, и тогда К.С. в отчаянии провозгласил: "Я знаю, как ведут себя кокотки! Моя бабушка была кокотка!"
***
Многолетний директор школы-студии при Художественном театре В. 3. Радомысленский вспоминал такой забавный эпизод. В день переименования Леонтьевского переулка в улицу Станиславского он явился в дом к Константину Сергеевичу, дабы принести свои поздравления. Станиславский, принимая гостя, был очень смущен и сказал: - Это очень неудобно... Нехорошо получилось... Тогда Радомысленский разразился целой тирадой и стал говорить о мировом значении самого Станиславского и его театра... Но режиссер перебил его: - Но ведь Леонтьев-то - мой дядя... (Действительно, его отец носил фамилию Алексеев, а мать была урожденная Леонтьева. А переулок назывался Леонтьевским по фамилии богатого домовладельца.)
***
А вот новелла Владимира Петровича Баталова.
Он рассказывал, как знаменитый мхатов-ский актер Владимир Грибунин утром 1 января, не проспавшись после встречи Нового года, шел играть спектакль "Синяя птица". Путь его пролегал мимо окон кабинета Станиславского, который располагался в первом этаже. Чтобы избежать неприятных объяснений, актер решился на такой трюк. Он встал на четвереньки и пополз под окнами кабинета... Через несколько метров голова Грибунина почти уперлась в ноги стоящего на тротуаре человека. Актер взглянул наверх и увидел возвышающуюся фигуру самого Станиславского... И, как писал Гоголь, немая сцена...
***
Из книги "Легендарная Ордынка"
На Ордынке бытовало довольно много новелл, которые я бы условно наименовал "мхатовским фольклором". Мама, например, Нина Ольшевская, рассказывала, что старая гримерша в 30-е годы вспоминала такую сценку, свидетельницей которой была в юности. Две артистки Художественного театра на фантах разыгрывали двух знаменитых русских писателей, какой кому достанется. Звали этих актрис Ольга Леонардовна Книппер и Мария Федоровна Андреева. Что же касается Книппер-Чеховой, то актер Лужский наименовал ее "беспокойная вдова покойного писателя". По общему мнению, Станиславский превосходно играл роль Фамусова в "Горе от ума". Но в самом конце пьесы, в гневном монологе, он на всяком спектакле делал одну и ту же ошибку — вместо "В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов" он произносил "В деревню, в тетку, в глушь, в Саратов". Это было как наваждение. Перед последним актом помощник режиссера напоминал ему о возможной ошибке, и все равно Станиславский каждый раз отсылал Софью в тетку. Некий драматург нажаловался Немировичу-Данченко на отсутствие хороших тем. Режиссер предложил ему такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного. "Что же это за сюжет, — покривился драматург, — Пошлость и шаблон". "Вы находите? — сказал Немирович, — А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется "Горе от ума". Ардов говорил, что самым талантливым из всех мхатовских актеров был Леонидов. К тому же это был человек умный и с сильным характером. Все и даже сам Станиславский его несколько побаивались. Мхатовцы плыли на корабле через Атлантику. Все было по высшему разряду: обедали они в роскошном ресторане, а потому и одевались к столу соответствующим образом. Только Леонидов позволял себе являться без галстука, а то и вообще без пиджака. Так продолжалось несколько дней путешествия по океану, и, наконец, Станиславский решился сделать Леонидову замечание. "Леонид Миронович, тут один англичанин мне говорил. Он удивляется: здесь положено являться к обеду тщательно одетым, а Вы себе позволяете…" "Что? — перебил его Леонидов — покажите-ка мне этого англичанина. Да я ему сейчас!" Станиславский перепугался и поспешно сказал: "Его тут нет, он на минуточку сошел с парохода". В начале века весьма известным в России гастролером был актер Мамонт Дальский. Слава его была несколько скандальной, он вечно попадал во всевозможные истории и устраивал дебоши. Как-то пришлось ему гастролировать в одном из городков на Украине. Он должен был выступить в роли Гамлета. Спектакль был готовый, мизансцены незамысловатые, а потому не было ни одной репетиции. Как и полагается, в самом начале представления на сцене появился артист, изображавший тень отца. И он заговорил с сильным малороссийским акцентом: "Хамлэту, сынку мий". Услыхав такое, Мамонт Дальский взглянул на публику и сказал: "А ну вас на … с такой родней". После этого он повернулся и ушел со сцены.
***
Ну и, в конце, история не о самом Константине Сергеевиче, а о том, как великий актёр Борис Ливанов готовился к встрече с ним.
Однажды, в начале 1960-х годов, во Всероссийском театральном обществе показывали новый фильм режиссера С. Крамера «На берегу». На экране разворачивается трагедия гибели человечества в атомной войне. По окончании потрясенные зрители в немом молчании потянулись из зала. Кто-то шепотом спросил Бориса Николаевича Ливанова:
— Правда, страшно?
— Нет, — громко ответил Ливанов, любимый ученик Станиславского. — Я понял: бац! и здрасте, Константин Сергеевич!
http://izbrannoe.com/news/lyudi/bats-i-zdraste-konstantin-se...
Свежие комментарии