Источник →

Вернувшись из Германии с премией за спасение мира от ядерной войны, подполковник в отставке Станислав Петров встречает 30-летие своего легендарного дежурства в нищете.Бронзовая женщина с оторванной кистью; половина тела словно выломана – видимо, бомбардировкой в сорок пятом. Дрезденская премия за предотвращение военных конфликтов, по-своему красивая и очень тяжелая статуэтка. Только что приехала из Дрездена в подмосковное Фрязино, где живет Станислав Петров, подполковник в отставке:

– Когда премию в Дрездене получал, держал речь. Какую – не помню. От души говорил, без бумажки. Трудно запомнить, когда от души вылетают слова-то. Многие заметили, что я иду на трибуну выступать, а у меня в руках ничего нет. Все от чистого сердца. Я был просто благодарен народу Германии, бесконечно благодарен… И я до сих пор не знаю, чем я думал тогда, на дежурстве. До того дня я считал себя, извините меня, человеком, который знает много. Потом я перестал так думать. Оперативный дежурный подполковник Петров за считаные минуты должен был принять решение. И он его принял:

– Ракетного нападения нет, компьютер взбунтовался – дура-машина. Я компьютерщик, я их делал. А раз я их делал, то умнее меня, своего создателя, она быть не может.Кресло у меня было хорошее, удобное. Только чувствую, что поджариваюсь на нем немножко. Мозги работают, а я судьбу свою слушаю, – говорит Станислав Петров в 2013 году. – Долго слушал. А моя судьба знаешь что сообщила мне? «Ни  х…я себе!»

Вообще подполковник Петров матерится редко. Изначально он – белая кость армии, из аналитиков, но на оперативное дежурство при СПРН ставили и их, наряду с менее искушенными в конструкции системы офицерами.

– Пришлось все самому решать, без этой засранки.

– Какой?

– Ну судьбы. Не хотел, чтобы моя страна напала на другую, очень мощную. Я знал боеготовность наших ракетных сил. Они успели бы ответить. Если американцы ударят по нам – не уйдут от ответа, мы успеем. А меня, может, к тому времени и не будет уже. Хотя попасть именно в меня, в защищенный бункер – трудная задача… То, что меня общественность представляет героем – я так не считаю. Я к себе строже отношусь, очень строго. Я сделал свою работу. Я работал в системе, создавал ее – и в тот момент все же принял решение: система неправа. А раз она неправа, то я заблокировал сигнал. Больше я ничего не сделал.
Сделали, как положено, с ним: при разборе полетов сначала пообещали наградить, потом чуть не наказали, а в результате подполковник Петров покинул ряды Советской Армии – без полковничьих погон, традиционного подарка отставнику. Работал на оборонке «примерно над тем же», пытался лечить жену Раису – безуспешно, «скончалась молодой много лет назад». А в начале 1990-х генерал-полковник Юрий Вотинцев, командовавший Войсками противоракетной и противокосмической обороны СССР, рассекретил обстоятельства дежурства Петрова – да и самого Станислава Евграфовича.После чего, собственно, и началось. Ну как началось? К церемонии награждения Станислава Петрова премией «Человеку, предотвратившему ядерную войну» в Организации Объединенных Наций – семь лет назад, силами американской «Ассоциации граждан мира» – российское представительство в ООН выпустило официальную бумагу: контроль за запусками шел на многих и многих уровнях, «бункер Петрова» в Серпухове-15 – лишь один из них, поэтому никакой мир в одиночку подполковник не спас.Военные бывшего СССР и нынешней России на профильных форумах в сети генерируют мнения в разбросе от «случай Петрова – американский пиар на пользу тем, кто хочет поставить под контроль наш ядерный потенциал» до «все правильно сделал, верно оценил ситуацию, проявил инициативу, надо было награждать уже тогда, 30 лет назад». Иногда – и то, и другое одновременно. 

Вне споров в Интернете за последние годы также образовался некий паритет: на Западе Петрова исправно награждают, а российские государственные СМИ – от Russia Today до «Голоса России» – время от времени рассказывают своей стране и этому самому зарубежью историю подполковника Петрова. Все же, скорее, спасителя. Экспортный продукт, стало быть.

Сидим у него во Фрязине, смотрим фрагменты так и недоснятого фильма о хозяине квартиры.

– Очень рад познакомиться, – говорит Петрову Уолтер Кронкайт, патриарх американской политической журналистики, – с человеком, который спас мир.

– Если брошу курить, то сдохну, – Станислав, глядя на экран с собой и Кронкайтом (1916–2009), зажигает очередную сигарету. Не потому, что волнуется – скорее наоборот: Петров С.Е., 1939 г.р., давно не обеспокоен ничем. В особенности, своим здоровьем. Тем временем на экране появляется Мэтт Деймон, не в образе. Здоровается с Петровым. Еще есть Роберт де Ниро, тоже как таковой, – но он не попал в рекламу документального фильма о Stanislav Petrov.

Называется фильм, что характерно, The Man Who Saved The World. Документальный, съемки – Фрязино, Москва, Штаты, далее везде. Авторы – кинематографисты из Дании. Звезды Голливуда и Кронкайт чествовали Петрова в 2006 году в ООН, а производство кино растянулось на годы: деньги – то они есть, то как обычно. Попытка собрать недостающие для завершения кино 60 тысяч долларов с миру по нитке (теперь это называется «по системе краудфандинга») провалилась в декабре – но вроде бы после этого нашлись пакетные инвесторы. Во всяком случае, по словам режиссера фильма Питера Энтони и по фото на странице фильма в «Фейсбуке», музыка к «Человеку…» уже записана в Праге – и намерений штурмовать Канны и «Оскар» пока никто не отменял.

– А вот Кевин Костнер – мой любимый актер, потому что он человек, – поворачивается от экрана Петров. – Когда в Америке познакомился с ним, поздоровались, руки пожали – стали как родные братья. Нормальный человек, и все. Я тоже нормальный. У меня было впечатление, что зарубежные актеры много играют на публику. А Кевин Костнер говорил от сердца. Другие льстят мне. Терпеть этого не могу.

Кевин Костнер (здесь и далее – по материалам д/ф «Человек, который спас мир»):

– Мне повезло: я играю героев. Тех, кто умнее меня, лучше меня, смелее меня. Людей таких, как Станислав, который сейчас стоит рядом со мной. Большинство из вас помнят, что было в 1983 году – пик «холодной войны», Советы только что сбили южнокорейский самолет, 260 убитых. Думаю, что каждый житель Земли должен знать о том, что именно произошло в тот день, когда 44-летний офицер Советской Армии Станислав Петров должен был принять решение. То самое, которое повлияло на жизнь каждого из нас…

– Сын мой – простой рабочий. Я горжусь им, честное слово, – говорит не экранный, а сидящий рядом со мной Петров, показывая на дверь в соседнюю комнату: там живут сын Дмитрий и его жена. – Рабочий на оборонном заводе. Учился на инженера, работает рабочим. Нормально, только денег нет – как везде по Советскому Союзу для таких людей. Есть еще в Москве дочка и два внука. Командный пункт, то, что я сделал там – ерунда. Мне главное, что обо мне внуки говорят. Напрямую они никогда не скажут – поколение такое, мысли его нам неподвластны. Не могу объяснить. Но меня они на такие мысли о жизни наталкивают, что я сам не подозревал. Опять же, не могу объяснить.

– Я своим внукам по этому поводу ничего не рассказываю, – сообщает экранный Stanislav Petrov. – Они еще не в том возрасте.

Кевин Костнер:

– От его решения во многом зависело, будут ли подняты в воздух советские ракеты, способные стереть с лица земли половину населения США. Табло мигает, сирена орет, мысли спутаны. Все говорит Станиславу о том, что это – атака. Но он выбрал отказ от ответного удара. После чего ему оставалось только сесть в свое кресло – и гадать, не прольется ли на его страну дождь из американских ядерных боеголовок…

– Жена Рая родила мне двоих детей. Я до сих пор ей восхищаюсь. После нее – никого. Я самостоятельный мужик, мне приготовить обед ничего не стоит. Женщине от бога дано многое, но командовать в моей семье никто не будет, – сообщает Петров, сидя на своей кухне. – Мне никакая чужая помощь не нужна. Есть песенка такая, про розового слона – он сереньким стал, потому что «может быть, просто где-то во сне / Ты прислонился к серой стене». Я не хочу, я живу своей жизнью. Приглашают жить за рубеж, постоянно. Их судьбой жить заставить. Бесполезно.

Да, может быть, уровень моей жизни здесь… – Петров обводит глазами то, что, наверное, можно назвать жилым помещением – по документам, например. – Они ему удивляются, уровню, скажем так. Но я родился, вырос, жил и служил в этой стране. Ей предан и бесконечно благодарен. Больше ничего.

Кевин Костнер:

– Мы все связаны друг с другом. Просто как люди. И очень во многом мы объединены решением, принятым Станиславом в 1983 году.

– Вот тот же Дрезден взять, последняя моя премия. Там дошли до того, что мне и моему сыну – сопровождающее лицо, как положено – дали в гостинице две разные комнаты. Я им говорил, что не надо этого, что в одном номере для них в два раза дешевле будет. Нет, и все. Сын и так все время со мной был, приходил из номера по соседству – почти не жил там. Три человека могут жить в этом номере, он у меня тройной был – зачем столько денег тратить, нагрузка какая на них, расходы. Я сыну говорю: «Ни фига себе». Стыдно. Неудобно. До сих пор.

А благодарить меня не надо. Нельзя меня благодарить. Я нормальный человек. Сыну помогаю, зарабатывает он мало. Внукам – чем могу. Пенсия обычная. Своих денег не считаю, легко обхожусь без них, если на хлеб и воду хватает. Скажем в газете, что именно на воду, да? – просит Станислав Евграфович. В конце года ему будет семьдесят четыре.

Скажем. Вот, говорю.

http://www.sovsekretno.ru/articles/id/3506/

Что удивительно о нем есть информация даже на китайском сайте.А вот еще фото его родителей, вырастивших такого сына!

Хотела на этом закончить, но не могу поставить еще одно интервью с ним.

Как сложилась личная жизнь Станислава Евграфовича? Чем он занимался после отставки? Что он думает о современной международной обстановке? Какого он мнения о стране потенциального противника – США? Об этом он рассказал нам в большом интервью.

Какой у вас распорядок дня?
- Обычно встаю в 8 утра, это четко всегда. Если нет никаких мероприятий, то подъем в 8 часов. Зарядка полчаса, полчаса водные процедуры с холодной водой и не совсем. Обязательно растирания. А там уже кофе, чай. Я Москву посещаю, когда совершенно безвыходно. Я разбаловался, здесь у нас (в подмосковном Фрязино) спокойно. В Москву вообще стараюсь не ездить, не нравится мне там. Первый раз, когда я приехал сюда, этот город назывался городом пешеходов. Раньше собачки у меня были, я с ними гулял каждый день.
А на улице занимаетесь?
- Именно из-за своего плохого зрения не могу. С удовольствием бы. Меня это стесняет. Я сейчас вижу ваше лицо, глаза, нос и рот. А черты лица не вижу. Я хожу по определенным маршрутам, которые знаю. Это очень трудно.
Зрение ухудшилось с годами?
- Это постепенно накопилось. Я на радарах работал, а там все время в темноте, только экран светится и приборы. За экраном работает оператор, а я, как техник, обеспечиваю работу комплекса. Потом ремонтировал их.
Вы живете один?
Мы живем с сыном. Дочь давно замужем, живет отдельно. Внук закончил школу, отучился в колледже, тоже работает. По странным стечениям обстоятельств в денежном отношении я им все помогаю. Я лауреат трех международных премий, они наполнения денежные имели. И пока не высосут у меня эту премию, они не остановятся. Недавно зять приходит, а у меня уже премий нет никаких.
Почему вы решили стать офицером? Это семейное или ваш выбор?
- Семейное было. Но такой задачи, чтобы династию продолжать – не стояло. Тут вопрос в моих взаимоотношениях с семьей. Я рос достаточно озорным мальчишкой. Родители с ужасом думали, что будет с их сыном, когда он выйдет из-под контроля. У нас тогда военно-приписная кампания проходила. Мальчишки старших классов уже были там на учете. И вот предложили. А что? Я жил на Украине, в Одесской области, в небольшом районном городке. Куда ехать? У нас в Нижнем Новгороде, а тогда еще город Горький был, оставалась комната. По отцовской линии. Получилось так, что бабушка умерла. Я учился в 8-м классе. Родители съездили на похороны, а потом говорят мне: будешь учиться в политехническом институте, рядом с нами. Случайно просто получилось, что в военно-приписной комиссии прозвучали высшие учебные заведения Советского Союза. И на первом месте там стоял Киев. Я увлекался радиоэлектроникой с детства. Увлекался не только этим, еще и фотосъемками.
У вас осталось что-то, покажете нам?
- Это моя добра душа, супруга моя Раиса Валерьевна. Чтобы ей мягко спалось. Я занимался фотосьёмкой очень много. Но у моей супруги с головой не все в порядке было, по этой причине она и ушла из жизни. Сколько я на нее ни ругался и прочее, самое лучшее из фоток она раздарила — похвастаться. Я остался у разбитого корыта, ничего нет. Я когда все фотографии свои выложил, у меня горой все просто лежало на большом столе. Все мои фото, переписка международная. Я совсем не заметил, как у меня эта гора усохла наполовину. Каждый старался какой-то сувенирчик у меня унести. Когда спохватился, гора уменьшилась уже.

Как вы учились в школе?
- Я в школе не старался, но нечаянно отличником был. Под конец 10-го класса вообще четверок не получал. Была девчонка одна, которой увлекся. А дома меня заставляли сидеть по 3-4 часа, как минимум. Я ничего не делал. Потом мне это надоело, я поднял бунт. Говорю «Тебе хочется, чтобы я пятерки носил. Вот. Не нужны мне команды, сколько я должен сидеть за уроками». Согласились на это, я учился на пятерки. После этого поехал в Киев, поступил в КВИРТУ (Киевское высшее инженерное радиотехническое
училище ПВО имени маршала авиации А.И. Покрышкина — ред). Но кому-то дорогу перебежал, мне исправили оценку. Я свою работу по математике видел. Я сдал досрочно письменную работу по математике, допустил маленькую ошибочку, за которую даже целый бал не снимешь. А мне за это влепили тройку. Потом тройку вообще на двойку переправили. И слышал, как одна преподавательница говорит «Странно, за что же ему тройку здесь поставили?». Они видимо тоже поняли, что кому-то я там не нужен. А пацан есть пацан. Я ни своих прав не знал, ни куда жаловаться идти, разбираться. Наверное, мудро поступил. Потому что я б все равно ничего не добился там. Потом зазывала пригласил меня в Гомелевское училище. Я согласился, поехал. Родители вообще в ужасе, как так, отличник и не поступил. Так и оказался в армии. В Гомеле отучился два года, потом нас перебросили в Красноярск. Последний год я в Красноярске отучился. Морозов хлебнул, но к ним я привык.
Что вас заставило отказаться от ответного удара? Интуиция или расчет?
- Хороший вопрос. Для этого нужно было поработать там, знать все это. Я был по-настоящему у самых истоков этой космической системы. У нас была группа человек 13. Я был старший инженер координационно-вычислительного центра.
Но как вы поняли, что компьютер ошибся?
- Компьютер никогда не ошибается. К тому времени в 83-м году мы стояли на опытно-боевом дежурстве. Работа рутинная, каждый день одно и то же. Никаких ошибок невозможно было допустить, потому что мы выполняем задачи национальной обороны. Выше этой задачи просто не существует — обеспечить защиту своего государства.
Спутник у нас был запущен за пару месяцев до этого. Почему заменили его, потому что на этом космическом аппарате была сделана аппаратура обнаружения, которая была выше других в два раза и чувствительней. Если, допустим, в Москве чиркнуть спичкой, то аппаратура ее обнаружит. Такая чувствительность была. Действительно, поражает.
Естественно, я должен был бы сказать «Старт! Все есть! Скорее, скорее!» Если просто так подойти к этому. Почему я так не подошел? А я сам не знаю. Сколько лет обдумывал, каким местом я принял это решение – и сказать трудно.
Как вы увидели этот сигнал?
- Трудно, что ли? Это компьютер обрабатывает. Очень мощные были компьютеры. Наш спутник имел вытянутую орбиту. Сделано было таким образом, что он, находясь на орбите, своей аппаратурой обнаружения он нацелен на ракетоопасный район США. Спутник каждые три секунды сбрасывает кадр. Просмотр ракетооопасного района занимает 3 секунды. Всю территорию США мы не накрывали, ни к чему. Они у них были ближе к западу — Техас, Аризона... Тогда у них было 6 ракетных баз, на которых базировалась ровно 1000 баллистических ракет. Спутник накрывает все эти ракетные базы. Он видит и в это же время сразу сбрасывает информацию на наш командный пункт. Скорость поступления информации 1 МГц – то есть миллион символов в секунду. Один спутник дает, второй тоже. Наш компьютер обрабатывал сразу с двух спутников. Наши спутники принимали сигнал только в инфракрасном диапазоне. Спектр дневного мы отрезали, ночь уже. Прежде, чем начать работать, мы очень много тренировались. Поэтому уже знали, что может произойти. И сирена ревела, и транспарант светился, «старт» красными буквами. Но когда это все происходит, когда не ждешь… Когда реально произошло и неожиданно – там совсем другие ощущения.
Но вы же понимали, что могло произойти со страной? И под трибунал вы могли попасть.
- Естественно, понимал. В 0:15 мы еще чайку попили по очереди. У нас в углу был чайный столик. И вдруг раздался резкий рев сирены. Вспыхивает сигнал «Старт» красными буквами. Ничего себе: из США пошла ракета. Ошеломление какое-то наступило. Для меня было понятно. Я знал алгоритм. Компьютер обнаружил цель. Я помню хорошо инструкцию о том, сколько я должен был думать над этим. Единственное, я понимал, чем больше думать буду я, тем меньше времени останется военно-политическому руководству страны. Я машинально так привстал. А там внизу так повернулись все, вскочили. Я немножко испугался. Не дай Бог начнется паника, люди взволнованы. Одно неверное движение, они явно могут неправильно сработать, не ту кнопку нажать. Я уже орал «Занять свои места! Работать, работать!» Аккуратно, докладывать. И пошел команды выполнять. А сам думаю.
Почему вы сразу не отдали приказ о нанесении ответного удара?
- Меня смутило одно. Запрашиваю визуальное направление: «Вы, ребят, не спите? Компьютер цель выдает, а вы молчите». А они говорят, что у них ничего нет. Если было бы что-то, они доложили бы сразу. Говорят, что нет никаких признаков. Второй космический аппарат эту базу не контролирует. Я получил информацию только с одного компьютера. Третий спутник не успели ввести в боевой режим. Он бы нам здорово помог. Тогда вопросов не
было бы, если бы два спутника работало по этой базе. Много чего в голове передумалось. У меня спрашивали «Думали ли вы о судьбе близких?» и прочее, прочее. О своей семье, конечно, я не думал. Я понимал, что с ней будет то же самое, что с миллионами других людей и все. Последняя моя мысль была «Нет, не верю в это дело. Я не буду виновником третьей мировой войны». И все. Принял решение. Поднимаю трубочку правительственной связи, оператор мне ответил. И я говорю «Я такой-то такой-то, оперативный дежурный ОСК, я вам выдал ложную информацию».
Что произошло потом?
- Я выдохнул. Дело сделано. Нужно было встать, а я не могу, меня ноги не держат. Ноги ватные, поднимаюсь с трудом. Кресло было такое удобное, а мне казалось, что я сижу на горячей сковородке. В уголочке телефон стоял, с которого можно было позвонить в квартиру. Я командиру сообщил, что так и так, система выдала ложную информацию. Доложил, все. И в это время опять заревела сирена, вторая ракета идет. Это уже дурно пахнет. Дело в том, что у нас была такая концепция. Если третья мировая война начнется, то она начнется с массового пуска всех боеготовых ракет противника.
Расскажите, пожалуйста, как вы пережили тот год, когда длилось расследование?
- Это не год длилось. Расследование длилось трое суток.
Вы долго никому ни о чем не рассказывали. Тяжело ли было держать в себе такую тайну?
- Если бы не было статьи одной, я вообще никому никогда бы не рассказывал. Я рассказывал после того, как меня рассекретили. У меня очень много появилось завистников и недоброжелателей, которые с пеной у рта доказывали, что я не герой. Да я и сам никогда не говорил о геройстве каком-то.

Расскажите, как ваша жизнь потом сложилась? Супруга знала о вашем подвиге?
- Нет. Домой я пришел через двое суток.
Как сложилась ваша жизнь потом?
Через год после того события у меня подошел срок окончания службы. Выслуга в армии была 30 лет. У меня не было тыла. Дочка уже замужем была, у нее уже родилась дочка. Сын в армии. И я вынужден был уволиться. Я уже не мог служить, инвалидность супруги меня очень тяготила. Звание полковника мне нельзя было получать, потому что это автоматом добавляло еще 5 лет службы. В 84 году я уволился в запас в звании подполковника.
Отец у меня тоже подполковником ушел. Я устроился старшим инженером в отделе главного конструктора в научно-исследовательском институте, который и создавал эту систему предупреждения о ракетном нападении. А потом я оформил все свои дела с пропиской и переехал жить сюда во Фрязино. Красота какая, кругом леса, грибы! Уютно здесь было. Из института уволился я уже в 94-м году. После развала СССР про нашу систему просто забыли. В институте зарплату перестали платить. Но я все-таки еще работал. А жена больна была, она уже не двигалась. Сын Дмитрий в армии служил в это время. Дочь Елена замуж вышла и уехала с мужем в другую квартиру. А кто за супругой присмотрит? Она не обслуживала себя совершенно. Я просто вынужден был бросить эту работу. О чем горько-горько сожалею. Очень. Диагноз смертельный. Врачи говорили, может прожить 2-3 года, а может 10-15. Она, кстати, выбрала второй срок. До 97-го года. Были ухудшения, улучшения. Поднимаясь с постели, придет на кухню с утра, я готовлю. Позавтракает. Потом сидит и смотрит, как я стряпаю, убираюсь. В 97-м все-таки конец настал.
Как про вас узнали за рубежом?
- В начале 94-го года вышла в газете «Правда» статья «Неизвестные войска исчезнувшей страны». Там описано, что в СССР были наши войска, наша система. Автор упомянул, что однажды в сентябре такого-то года в системе произошел сбой, оперативный дежурный принял верное решение. И тогда только моя фамилия высветилась.
Как вам жилось в 90-ые годы?
- Во-первых, лекарства высокую стоимость имели. Все мои деньги уходили на лекарства и натуральные витамины для жены. Однажды жена за собачкой потянулась, упала, ребро сломала. Я тоже ребра себе ломал. Знал, что нужно делать. Простыней ее перемотал, а вес у нее под сотню килограмм был. Затянул и вызвал скорую. Приехала скорая, сказали, что я уже все сделал, что нужно было. Мы не говорили ей. Но на последнем месяце жизни она уже догадывалась. Она на меня смотрела, по глазам я видел, что она понимала все. Организм ее настолько был разрушен, что обратного пути уже не было. Она была обречена уже.

Правда ли, что актер Кевин Костнер сделал вам денежный перевод на 500 долларов?
- Когда ко мне приехали американские журналисты, они увидели, как я скудно живу и написали об этом. Квартира и сейчас не обихожена, а раньше была просто бедняцкая. В основном обо мне писали зарубежные издания.
Советские и российские журналисты меня не жаловали. Я начал получать много писем. Кевин Костнер прочел где-то обо мне и прислал деньги. Он оказался таким доступным человеком, интересным.
Вы ездили в США?
Да, дважды туда летал. Понравилось. Сам я не поклонник марксизма-ленинизма. Я хорошо принял демократический наш строй, хотя он очень несовершенный. Я хорошо помню слова Черчилля. Он говорил насчет демократии: «Демократия тоже сама по себе имеет массу крупных недостатков. Но это лучшее, что придумало человечество на сегодняшний день». В Дании снимался, в Германии снимался. Много поколесил. Документальный фильм обо мне сняли, он готов давно уже. Хороший фильм они сделали, но мне категорически не показывали ничего. Я не видел его вообще.
Что вы думаете о событиях вокруг Украины?
- Я жил, заканчивал среднюю школу на Украине. Высшее образование получал в Киеве. По сравнению с Москвой это была сказка. Это незабываемо просто. С Украиной меня вообще очень много связывает. Я в 7-м классе изучал украинский язык, мне он очень нравится. У них мягкий язык по сравнению, например, с белорусским. Они и сами по себе люди приветливые.
Как вы считаете, такая же ситуация как 24 сентября 1983 года может сегодня повториться?
- Понятия не имею. Я не знаю сейчас.
Какую пенсию вы получаете?
-Министерство Обороны мне платит 25 тысяч рублей ежемесячно.
У вас есть счет в Сбербанке? Вы не могли бы его назвать? Мы можем организовать сбор средств. Чтобы вам помочь финансами.
- Да вы что! Я не нищий!