На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Жизнь - театр

1 157 подписчиков

Свежие комментарии

  • Светлана Митленко
    Тут мы с Вами очень похожи. Бардовские песни и мне нравятся, так же как и городской романс и шансон. Но Северский име...От одесского жули...
  • Yvan
    Как-то совершенно мимо меня пролетело его творчество, ни песен ни имени никогда не слышал. А то, что услышал сейчас, ...От одесского жули...
  • Александр Сысоев
    Светлана, полностью согласен: мне творчество Аркадия Северного совсем никак. Хотя я любил и люблю бардовские песни, н...От одесского жули...

Великий Могол. Братья Уорнеры

     Их звали Великими Моголами. Каждый из них по своему приложил руку к формированию нового архетипа великой державы. Они создали ценности и мифы, традиции и архетипы великой державы и великой нации. Они создали страну, где отцы всегда сильные, семьи - прочные, люди - славные, открытые, жизнелюбивые и изобретательные, надежные и порядочные. Это была их Новая Земля, и открытие ее останется, пожалуй, главным взносом еврейских иммигрантов в историю Соединенных Штатов. Экранная Америка - их самое долговечное наследство. Поразительно, что продукт, ими созданный, идеальную "копию" Америки, образ страны, в основе которого лежало преклонение перед новой родиной (по-настоящему ими не понятой), голливудским евреям удалось внедрить в сознание и самих американцев, и тех, кто жил далеко от Штатов. Об Америке уже невозможно думать, не думая о кино. В конце концов американские ценности стали во многом определяться фильмами, которые делали голливудские евреи. Воспев идеализированную Америку, эти "нетипичные американцы" провозгласили надолго (если не навсегда) эту выдуманную страну реальной Америкой - и с этим миллионами растиражированным "идеалом" уже нельзя не считаться. Сегодня у нас последняя тема о тех, кто стоял у основания создания Голливуда.Гарри Уорнер (Harry Warner) (1881-1958)
Алберт Уорнер (Albert Warner) (1883-1967)
Сэм Уорнер (Sam Warner) (1888-1927);
Джек Уорнер (Jack Warner) (1892-1978)

Знаменитая компания WARNER BROS. названа в честь четырёх братьев Уорнеров: Гарри (Гирш Вонсколасер) (1881—1958), Альберта Уорнера (Аарон Вонсколасер) (1883—1967), Сэма Уорнера (Шмуль Вонсколасер) (1887—1927) и Джека Уорнера (Ицхак Вонсколасер) (1892—1978), родители которых эмигрировали из Российской империи (с территории нынешнего Щучина, Республики Беларусь) в США (через Англию и Канаду).

          Бенджамин Уорнер оставил жену, сына и маленькую дочь  и вслед за родственниками устремился в Америку. Два года проработав в Балтиморе сапожником, он сумел скопить достаточно денег, чтобы привезти семью. Годами он ездил по восточным штатам и Канаде, торговал домашней утварью и в конце концов обосновался в Янгтауне в Огайо. Именно там его сыновья Гарри, Сэм, Алберт и Джек решили объединить свои финансы и приобрести сломанный кинопроектор. Так возникла компания "Уорнер бразерс".
     Джек и Гарри Уорнеры, два столпа "Уорнер бразерс", ненавидели друг друга. Раз Гарри гонялся за Джеком по территории студии и кричал, что убьет брата. Чтобы он не привел свою угрозу в исполнение, пришлось применить силу и разоружить его. В другой раз Гарри и Джек по обыкновению орали друг на друга, как вдруг Гарри схватил какой-то предмет со стола и замахнулся. На сей раз жизнь отца спас сынишка Джека. Бывали времена, когда вражда братьев заходила так далеко, что ни один из них не приходил на студию, если там находился другой. Когда Гарри умер, его вдова обвинила Джека в том, что он свел ее мужа в могилу.
     Гарри было очень легко вывести из себя, характер у него был непростой, но и Джек прекрасно знал, как довести до бешенства кого угодно. Чуть ли не все считали его неудавшимся комиком, "которому больше всего на свете нравилось громким голосом рассказывать плоские анекдоты". Когда взглянуть на студию зашел Альберт Эйнштейн, Джек похвастался: "У меня тоже есть своя теория относительности относительно родственников: никогда не принимайте их на работу". Он носил яркие, кричащие костюмы, свитера, модные кожаные туфли, "на губах сияла широкая улыбка, обнажавшая ряд великолепных зубов". Еще у него была неприятная водевильная привычка шаркать ножкой, приветствуя знакомых.
     Но Джек был не просто грубым, вульгарным, поверхностным, несговорчивым, желчным. В отличие от большинства голливудских евреев, жаждавших респектабельности, он культивировал в себе эти природные качества. Окружающим он снисходительно предоставлял право считать его либо дураком, либо умным, который ведет себя, как дурак. Он получал удовольствие, ставя людей в неудобное положение, и в первую очередь это относилось к брату Гарри.Джек Уорнер, Гарри Уорнер и Альберт Уорнер (Фото 11 мая 1965г. )
     Почти во всем Гарри был полной противоположностью Джеку. Джек делал глупости, а Гарри мыслил здраво. Джек фрондировал и вел себя вызывающе крикливо, Гарри слыл спокойным консерватором. Джек держался свободно и даже нахально, в то время как Гарри был строг, сдержан и даже застенчив. Правда, многие полагали, что все это было не столько результатом капризов природы, сколько продуманным расчетом. Джек сознательно стремился к тому, чтобы развенчать все, во что верил Гарри. Писатель Лео Ростен говорил о Гарри: "Он был преданным семьянином, жил тихо. Не посещал ночные клубы, не был замешан ни в одной скандальной истории". Гарри Уорнер за работой
     По словам вечно улыбающегося Джека, Гарри редко смеялся. Подобно Адольфу Цукору и Луису Б.Майеру, для членов своей семьи он был суровым судьей, особую нетерпимость проявляя к проступкам Джека. Он обожал давать советы, даже когда его не спрашивали. В 40-х годах он решил завести скаковых лошадей, но ни один тренер или конюх или объездчик не удерживались у него, потому что и их всех он непременно хотел учить уму-разуму. Как враг Гарри был непримирим. Когда ему стало известно, что Луис Селзник, бывший одно время прокатчиком "Уорнер бразерс", его обманывает, он, по словам зятя Милтона Сперлинга, "отправился к нему в офис и как следует вздул его. Без всяких объяснений... А был он здоровенный детина. Сила у него была немереная".
     В этом Гарри походил на своего отца. Крестьянин Бенджамин Уорнер эмигрировал из Российской империи в 1883 году. В Балтиморе он открыл обувную мастерскую. Когда его сыну Гарри исполнилось четырнадцать, любопытный Бен отправился поглазеть на кандидата в президенты. По дороге кто-то рассказал ему, что в Янгстауне на сталелитейном заводе работает много польских эмигрантов и что, пожалуй, обувная мастерская там будет весьма кстати. Вскоре вся семья перебралась туда и в конце концов вместо обувной мастерской занялась бакалейной торговлей. Бенджамин Уорнер работал по шестнадцать-восемнадцать часов ежедневно, но денег постоянно не хватало. "Мы не могли позволить себе покупать ботинки, их нам шил отец, вспоминал Джек. Когда нам нужна была одежда, отец укладывал нас на живот на куске материала, обводил мелом контуры и сам шил нам костюмы".
     Бенджамин находил утешение в религии, часто говорил на идише, жилье выбирал так, чтобы до синагоги всегда можно было дойти пешком и не приходилось нарушать постулат, запрещающий по субботам пользоваться транспортом. Гарри был не менее серьезным последователем иудаизма, и это связывало его с отцом. Отношение к религии служило для всего семейства своеобразной проверкой, оно, в конце концов, разделило семью: по одну сторону оказались отец и старшие дети, по другую младшие, включая Джека.
 Джек Уорнер

    Джека ничуть не интересовало религиозное образование. Он вспоминает, как его учил раввин и как каждый раз, когда мальчик делал ошибку, колол его длиннющей шляпной булавкой. "Тогда я сказал себе: вот что, когда ты в следующий раз уколешь меня булавкой, я откручу тебе голову". Очередной неправильный ответ не заставил себя ждать, раввин потянулся за булавкой. "Я схватил его за бакенбарды и как следует дернул. Подбородок у него ударился о воротник, он завизжал и бросился к моему отцу. "Я не стану больше учить этого мальчишку!" кричал он. На этом закончилось мое религиозное воспитание".
     Это был не первый и не последний случай, когда Джек проявил неповиновение, эта история может служить своего рода парадигмой всей его жизни. "В душе он был бунтовщиком", говорит его сын Джек Уорнер-младший. В Янгстауне он после четвертого класса бросил школу и шлялся с уличной бандой. Он испытывал потребность постоянно быть на виду, владеть вниманием окружающих. Его мать как-то раз пообещала ему две монетки, если он сможет помолчать пять минут. Он не смог.
     Джек был словно создан для индустрии развлечений. Скоро на смену выступлениям перед ребятами со двора пришла работа в оперном театре Янгстауна, а потом и в гастролирующем водевиле в роли мальчика-сопрано. Гарри и его брат Алберт сначала занимались продажей велосипедов. Мысль о кино зародилась у Сэма, во многом похожего на Джека. Сэм Уорнер

Как-то он увидел кинетоскоп Эдисона и потом часами учился управляться с ним. Ему очень захотелось раздобыть собственный кинопроектор. Одна женщина, жившая по соседству, как раз сообщила ему, что ее сын мечтает избавиться от подобного аппарата, если только найдет подходящего дурака. Сэм тут же бросился домой уговаривать семью сделать вложение в тысячу долларов. Вот так Уорнеры и попали в кинобизнес.
     Из всех голливудских евреев Уорнеры, по-видимому, были единственными, кого не слишком волновал вопрос о социальном статусе и признании со стороны "настоящих" американцев. Вероятно, это результат того, что они выросли в Янгстауне, где классовые различия не столь очевидны. Для Сэма, который в юности был зазывалой на карнавале, потом продавал мороженое, привлекательность такого развлечения, как кино, была очевидна. Для Джека кино стало возможностью показать себя. Для более консервативно настроенных Гарри и Алберта притягательность кино была не столь очевидна. Лишь многие годы спустя Гарри понял, что этот вид искусства можно использовать в целях пропаганды терпимости и справедливости. С точки зрения бизнеса, Гарри здесь ничего привлекательного для себя не находил, скорее напротив, риск представлялся слишком большим. Видимо, в кино его привели интересы семейного бизнеса, возможность держать под контролем более молодых и горячих братьев. Став главой финансового отдела новой компании, Гарри всегда сможет управлять ими. Эти побуждения подтверждаются избранной Гарри впоследствии линией поведения.
     Свое предприятие Уорнеры открыли в 1903 году, устроив кинозал в огромной палатке у себя во дворе, и начали с показа "Большого ограбления поезда", копия которого прилагалась к проектору. Через несколько недель они отправились в Огайо, где проходил карнавал, и арендовали пустой магазин. За неделю они заработали 300 долларов. Потом Сэм и Альберт поехали по близлежащим городам с копией "Ограбления". Когда же разъезжать им надоело, они стали подумывать о стационарном театре.
     Их выбор пал на Нью-Касл, потому что во время своего турне именно там им удалось собрать больше всего денег. Как и в случае с Хэверхиллом Луиса Б. Майера, жителями Нью-Касла были в основном рабочие-эмигранты, почти начисто лишенные развлечений.
     Уорнеры арендовали помещение над складом, стулья одолжили у местного владельца похоронного бюро. Фильмы Гарри брал на прокат на бирже в Питтсбурге; он же и руководил всем предприятием. Алберт вел бухгалтерские книги. Сэм занимался кинопроектором. Джек и Роуз каждую неделю приезжали из Янгстауна. Он пел, она играла на фортепиано. "Каскад", как они назвали свой кинотеатр, процветал, но Гарри понял, что если самому покупать, а потом давать в аренду фильмы, прибыль будет больше, чем если просто показывать их. В 1907 году братья перебрались в Питтсбург и основали свою биржу.
Братья Уорнеры

    Что касается первого отурытого братьями кинотеатра, то Театр Стаффорда был указан в справочнике Берча 1912 года по адресу 125-133 Furnace Street (East State). Здание находилось к северу от Ист-Парк-Авеню. PO1. 1369 позже он станет кинотеатром Робинс. Кинотеатр Батлера находился на южной главной улице. Фотография датирована 1935 годом. Театр закроется в 1960-х гг. Театр Уорнера пришел в упадок, о чем свидетельствуют фотографии, сделанные в 1975 году; позже здание было снесено в 1976 году во время городской реконструкции.     Конечно, Нью-Касл, штат Пенсильвания, вполне может иметь честь считаться имеющим первый театр Warner, построенный в 1907 году, но Warner brothers начали свой шоу-бизнес именно в Найлсе, штат Огайо.

     Дело Уорнеров процветало. Открылся филиал в Норфолке. Но были и неприятности. Первая из них стала следствием войны, объявленной Трестом Эдисона. Сравнительно маленькую биржу Уорнеров пришлось продать. Братья вернулись в Янгстаун и по примеру большинства киноевреев занялись производством фильмов. Первым опытом стал вестерн "Опасность равнин", авторами сценария были Сэм и Джек, режиссером Сэм. Слева-  молодой Сэм Уорнер, справа -  Сэм Уорнер, Джо Маркс, Флоренс Гилберт, Арт Клейн, Монти Бэнкс и Джек Уорнер, 1920 год.

Но сказалась неопытность. И этот фильм, и следующий провалились. Когда они вновь вернулись в Янгстаун из Сент-Луиса, где снимали фильмы, Гарри решил присоединиться к группе "независимых" Леммле и вновь заняться прокатом. На сей раз Алберт выбрал Калифорнию, Сэм взял себе Лос-Анджелес, Джек Сан-Франциско. Сам Гарри перебрался в Нью-Йорк. Таким образом братья охватили основные центры производства фильмов.
Альберт Уорнер

Их биржа, возрожденная в 1916 году, была сравнительно небольшой, но даже и маленькое предприятие способно внезапно принести большие доходы. Секрет заключался в приобретении прав на прокат фильма в некоторых штатах. Уорнеры платили до 50 тысяч долларов за права проката в Калифорнии Аризоне Неваде и, по словам Джека, неизменно получали прибыль. Но случалось им и терять до 100 тысяч на одном неудачно выбранном фильме.
     Несмотря на большие деньги, которые приносил ему прокат, и на неудачу с дебютом в режиссуре, Гарри вскоре вновь заговорил о производстве фильмов. Впоследствии Гарри утверждал, что им руководило желание просвещать народ. Первый его фильм пропагандировал старомодные ценности. Был и еще один мотив. Говорят, Гарри получал наслаждение от безалаберной жизни кинематографа. Человеку, чья собственная жизнь была однообразной и целомудренной, создание фильмов позволяло дать выход чувствам точно так же, как просмотр кинолент открывал такую же возможность перед зрителями.
     Первые работы вновь оказались неудачными. Вероятно, Уорнеры и дальше тратили бы нажитые прокатом деньги на плохие постановки, если бы им не посчастливилось натолкнуться на книжку "Мои четыре года в Германии". Для них она стала тем же, чем "Королева Елизавета" для Цукора или "Рождение нации" для Майера. "Мои четыре года в Германии" рассказ Джеймса У. Джерарда, американского посла в Германии, о годах, предшествовавших вступлению страны в общеевропейский конфликт, и о попытках Германии прийти к какому-нибудь соглашению с кайзером Вильгельмом. Когда началась продажа прав на экранизацию, книга уже успела стать национальным бестселлером, так что Уорнеры не особенно рисковали. Джерард запросил 50 тысяч долларов, хотя и сказал, что получил более выгодное предложение от Луиса Селзника. "Вы, ребята, мне понравились, мне захотелось, чтобы фильм ставили именно вы. Ваш брат Гарри очень проницателен"- говорил Джерард.
      С художественной точки зрения, "Мои четыре года в Германии" ничего особенного собой не представляли. Ставка делалась в основном на послевоенную кровожадность американцев и джингоизм. В фильме была сцена, в которой молоденькую девушку забивают до того, что она становится калекой, а другую уводит из семьи прусский офицер с явно грязными намерениями. Это произведение нельзя было назвать утонченным, но оно оказалось эффективным и принесло Уорнерам 130 тысяч долларов прибыли. Получив кругленькую сумму денег и пребывая в приподнятом настроении после успеха, они решили полностью отказаться от проката. Гарри и Алберт остались в Нью-Йорке заниматься делами компании, а Джек перебрался к Сэму в Лос-Анджелес, где они устроили студию и приступили к производству недорогих картин. По сравнению с другими их масштабы были весьма скромны. Имена занятых у них актеров не производили большого впечатления, возглавляли список мальчик-звезда Уэсли Бэрри, итальянский комик Монте Блю и немецкая сторожевая по имени Рин Тин Тин. Титулованные братья Уорнер — Гарри, Альберт, Сэм и Джек — построили одну из самых больших империй в Голливуде. В 1923 году они объединили усилия и стали корпорацией, но уже через пару лет оказались на грани краха. Тогда их спасло чудо, точнее немецкая овчарка, служившая связным на войне. На съемке одного из фильмов дрессировщики никак не могли заставить волка выть, и тут появился Рин Тин Тин. Отлично воспитанный, выполняющий все команды с полуслова, он вмиг стал звездой, и очень скоро каждый фильм с его участием становился блокбастером. Что не могло не сказаться и на финансовом положении братьев. Сэм и Джек занимались в основном производством картин, Гарри и Альберт руководили финансами.

     Как ни странно, именно отсутствие видного положения оказалось наиболее сильной стороной Уорнеров на заре Голливуда. Свою студию они назвали "Братья Уорнер" тоже не случайно: они считали себя аутсайдерами, маленькими людьми, и за пределами семьи никому не доверяли. Как говорил Гарри, "братья Уорнеры всегда считали себя одним человеком". И это отличало их от всех остальных. Если другие голливудские евреи жаждали признания истеблишмента, то Уорнеры противопоставляли себя ему, бросали вызов его неприступности и его законам. Пройдут годы, прежде чем кто-нибудь из них станет членом клуба.
     Законодателем стиля для них был Джек, а осторожность и недоверчивость они переняли у Гарри. Никто бы не сказал, что "Уорнер бразерс" самая классная студия в Голливуде, зато это была самая агрессивная, скандальная и бунтарская студия.
     Братьям, естественно, пришлось расплачиваться за свою недоверчивость и обособленность, особенно когда дело дошло до финансирования более крупных проектов, а потом и до приобретения кинотеатров, необходимых студии, чтобы выжить. Получить финансовую поддержку влиятельных сил и организаций всегда было непросто, о чем свидетельствует опыт Уильяма Фокса. Подобные заведения не привыкли иметь дело с евреями, занимавшимися немного неприличным бизнесом кино. Трудностей становилось вдвое больше, когда у обращавшихся с просьбой имелись собственные подозрения. Уорнеры не доверяли нью-йоркским банкирам, не доверяли Уолл-стриту. Им казалось, что по отношению к ним проводится дискриминация просто потому, что они евреи.
     Один из знакомых семьи Уорнер, финансист Уоддилл Кэтчингс, проповедовал экономическую теорию, согласно которой бесстрашный предприниматель, проявивший смелую инициативу, способен многого достичь. Кэтчингс решил сделать Гарри Уорнера главным действующим лицом в своей пьесе, призванной проверить состоятельность его теории риска и смелости. Гарри должен был в точности следовать разработанному Кэтчингсом плану, на что Гарри с радостью согласился. "Братья Уорнер" должны были стать хозяевами Голливуда.
     Согласно первому пункту плана Кэтчингс стал председателем финансового комитета в руководстве "Уорнер бразерс". Далее Кэтчингсу удалось уговорить шесть крупных банков предоставить компании крупные займы. 800 тысяч из этих денег пошло на покупку старой студии "Вайтаграф". Помимо двух студий "Вайтаграф" обладала еще и широкой прокатной сетью. Теперь Уорнерам не хватало лишь собственных кинотеатров, чтобы обеспечить себя гарантированным рынком. Вскоре Кэтчингс устроил и это, приобретя десять кинотеатров в крупных городах.
     Даже Кэтчингс, пожалуй, до конца не представлял успеха третьего этапа плана. В 1925 году Сэм Уорнер отправился в Нью-Йорк лично ознакомиться с возможностями новой технологии озвучания фильмов и вернулся в полной уверенности, что это как раз то, что нужно. Гарри мысль о звуке не вдохновляла, он считал, что это скорее способ объединить музыку и кино, а вовсе не потенциальная революция. Однако он признал, что звуковые короткометражки можно было бы показывать как приманку перед основным художественным фильмом и дал согласие поэкспериментировать со звуком. Кэтчингс тоже не возражал. 25 июня 1925 года Гарри подписал соглашение с Беллом о постановке нескольких звуковых фильмов. "Вестерн электрик", с которой слилась лаборатория Белла, обеспечит техническую сторону, а "Уорнер бразерс" художественную.   Договор оказался настолько успешным, что в декабре было принято решение придать ему более долгосрочную форму. "Уорнер бразерс" получили эксклюзивную лицензию на звуковую технологию, которая стала называться "вайтафон". Сэм Уорнер сразу же принялся готовить звуковые короткометражки на студии "Вайтаграф" в Бруклине, а Джек в Голливуде взялся за музыкальный фильм "Дон Жуан" с Джоном Бэрримором в главной роли. Систему "вайтафон" решили использовать исключительно для музыки, но не для записи речи. Это полностью совпадало с идеей Гарри насчет того, что кино способно нести культуру в массы.
     Система "вайтафон" впервые демонстрировалась 6 августа 1926 года в кинотеатре Уорнеров на Бродвее. Программа начиналась с "Вайтафоновской прелюдии" выступления Уилла Хейса, председателя Ассоциации продюсеров и прокатчиков Америки (единственный фрагмент с речью), за которой следовали восемь короткометражек Сэма Уорнера. После десятиминутного перерыва демонстрировался "Дон Жуан". Как и предполагалось, зрители были поражены звуком и музыкой. Среди присутствовавших на премьере были Адольф Цукор, Ник Шенк, Уильям Фокс, Льюис Селзник. На следующий день вышел специальный номер "Вэрайети", посвященный грядущей революции. Акции Уорнеров взлетели с 8 до 65 долларов за штуку, а поскольку сами Уорнеры были обладателями большого их количества, они за одну ночь превратились в очень состоятельных людей.
     Но еще значительнее финансовых выгод было психологическое удовлетворение. Уорнеры, которые только что были в Голливуде гражданами второго сорта, внезапно стали задавать тон всей индустрии. И все же праздновать победу было еще рановато. Если финансисты были уверены в будущем звукового кино, то сама индустрия смотрела на это не столь оптимистично. Оборудование "вайтафон", состоявшее из большого магнитофона, синхронизированного с кинопроектором, было громоздким и ненадежным. Если за системой кто-то постоянно не следил, появлялись потрескивания и завывания. Многие кинотеатры отказались устанавливать у себя "вайтафон", и акции Уорнеров снова пошли вниз, так что в 1926 году компания потеряла около миллиона долларов все же меньше, чем в предыдущем году. К апрелю 1927 года они были вынуждены вновь пересмотреть соглашение с "Вестерн электрик", отказавшись от своего эксклюзивного права. Одновременно другие студии подписали годичный мораторий на звуковые фильмы, решив подождать и выяснить, какая из звуковых систем окажется наилучшей.
     Сделав ставку на звуковой фильм, Уорнеры продолжали выпускать звуковые короткометражки с участием ведущих звезд водевиля. Но осознавали они и необходимость производства полнометражных звуковых фильмов, которые продемонстрировали бы все возможности системы и вновь пробудили к ней интерес. Второй картиной, снятой по системе "вайтафон", была комедия с братом Чарли Чаплина Сидни. Третья экранизация "Манон Леско" с Джоном Бэрримором снова обещала успех. Однако четвертая, которой суждено было стать поворотным моментом в истории кино и превратить "Уорнер" в ведущую силу в Голливуде, представлялась весьма нестандартным решением. На первый взгляд (да и второй и третий тоже) она вряд ли могла показаться кандидатом на бессмертие. Это была драма из еврейской жизни. На небольшой рассказ в журнале "Эврибоди'з мэгэзин" обратил внимание певец Эл Джолсон. Джолсону показалось, что конфликт между пожилым кантором и его американизированным сыном, занявшимся шоу-бизнесом, отражал напряжение, характерное для его собственной жизни. С этим сюжетом он пришел к Гриффиту, который отказался от идеи делать по нему фильм: сюжет показался ему расистским (а его и так уже клевали за расизм в фильме «Рождение нации - прим). По тем же причинам эту историю отвергли и многие другие студии. Когда Джолсон встретился с автором рассказа Сэмсоном Рэфелсоном, тот предложил инсценировать его для театра.
      Премьера "Певца джаза" (такое название получила пьеса) состоялась на Бродвее 14 сентября 1925 года и удостоилась лишь прохладных отзывов. Однако публике пьеса понравилась, и она шла на Бродвее тридцать восемь недель. "Уорнер бразерс" приобрели права экранизации за 50 тысяч долларов.
     Мало того что сам Эл Джолсон, которому в конце концов была поручена главная роль в фильме, был ассимилировавшимся евреем, его жизненный путь настолько напоминал историю Джеки Рабиновича, что он играл практически самого себя. Премьера "Певца джаза" состоялась 6 октября 1927 года. Этот день навсегда останется в истории кино как начало звуковой эры. Все понимали, насколько велики ставки. Со времен "Дон Жуана" все ждали подтверждения того, что звук часть естественной эволюции кино, а не просто краткосрочное нововведение.
     Вечер был прохладным и ясным, кинотеатр ломился от знаменитостей, как и год назад. Если кто-то ждал ответа на вопрос, что такое звук, вскоре он его получил. В перерыве Уолтер Вагнер, один из молодых руководителей "Парамаунта", подбежал к телефону и позвонил Джессу Ласки в Калифорнию. "Джесс, это революция!" Зрители бешено аплодировали. На следующее утро Цукор собрал около пятидесяти руководителей "Парамаунта" и потребовал ответа, почему они не сделали звукового фильма. То же самое повторилось и на других студиях.
     Но момент своего величайшего триумфа никто из Уорнеров не смог пережить лично на премьере никто из семьи не присутствовал. Сэм Уорнер, руководивший работой над "Певцом джаза", болел еще со времен "Дон Жуана", но семью убедили, что это всего лишь упрямая инфекция. После операции он вернулся к работе, но к августу, когда был завершен "Певец джаза", он очень заметно похудел и ослаб. Врачи по-прежнему говорили, что беспокоиться не о чем. Его юная жена актриса и певица Лина Баскетт продолжала работать, приготовления к премьере "Певца джаза" шли своим чередом.
     Однажды Сэму стало плохо прямо на съемочной площадке. Джек убедил его отправиться в больницу. Через несколько дней состояние его ухудшилось. Из Нью-Йорка примчался Алберт с двумя специалистами. Гарри приехать не успел. Сэм умер, когда ему было всего тридцать девять лет.
     В этом было что-то жутковатое. Человек, больше всего сделавший для создания "Певца джаза", умер за день до его премьеры. Его похоронили накануне Йом-киппура. "Певец джаза" тоже заканчивается в день Йом-киппура, когда умирает старый кантор и сын занимает его место. Но никто из братьев не мог занять место Сэма. Сэм был для Джека товарищем по оружию, его самым близким другом. Джек следовал за Сэмом в Питтсбург, Норфолк, Лос-Анджелес. Сэм помогал сохранять мир в семье Уорнеров, оставаясь другом Джека и не враждуя при этом с Гарри. Его смерть нарушит хрупкое равновесие между противоборствующими фракциями и развяжет будущую войну. Уорнеры никогда уже не будут семьей.
      Никто не станет оспаривать значения "Певца джаза" как исторического события в кинематографе. Он не просто вдохнул новую жизнь в звуковое кино. Произнеся всего несколько слов, Эл Джолсон сделал "Певца" первым фильмом с речью и раскрыл принципиально новые возможности использования звука на экране. ("Дон Жуана" можно справедливо считать первым полнометражным звуковым фильмом, но в нем не звучала речь.)
     До "Певца джаза" Голливуд выжидал. После него началась погоня за звуковым кино. Наибольшую прибыль от этого получила "Вестерн электрик", которая поставляла оборудование, оснащала кинотеатры. Менее чем через год после "Певца джаза" акции "Уорнер", вновь упавшие до 9 долларов, взмыли вверх до 132 долларов. Поощряемый Уоддиллом Кэтчингсом, Гарри Уорнер теперь действовал смело. К 1930 году он увеличил стоимость компании до 230 миллионов долларов, вложив при этом 5 миллионов собственных денег.
     Часть средств пошла на то, чтобы сделать студию Уорнеров полностью звуковой. Более значительную часть ассигновали на приобретение кинотеатров, в которых должны были показываться фильмы компании, что позволит ей успешно конкурировать с гигантами. Для начала Гарри приобрел "Стенли компани", владевшую не только 250 кинотеатрами, но и одной третью акций "Ферст нэшнл", входившей в число голливудской "большой пятерки". Далее он принялся за собственно "Ферст нэшнл", сам купил одну треть их акций, а последнюю треть перекупил у Уильяма Фокса, который стремился возместить расходы после неудачной попытки приобрести "МГМ". Когда волнения улеглись, у Гарри уже насчитывалось более пятисот кинотеатров, и за первые шесть месяцев 1930 года он приобретал примерно по кинотеатру в день. Скупал он также звукозаписывающие компании, радиостанции, иностранные патенты на звуковую технологию, финансировал бродвейские шоу.
     Но успех "Уорнер бразерс" совпал с личной трагедией и разладом в семействе. В феврале 1932 года двадцатидвухлетний сын Гарри по имени Льюис был на Кубе, где получил заражение крови из-за воспалившихся десен (до повсеместного применения антибиотиков это было делом обычным). Алберт и Гарри примчались из Нью-Йорка, как когда-то к Сэму. Они перевезли Льюиса в Нью-Йорк, но к тому времени заражение зашло слишком далеко, началась пневмония. Он протянул еще несколько недель и умер 4 апреля.
     Мир Гарри рухнул. Он растил Льюиса, своего единственного сына, чтобы передать ему управление студией точно так же, как Леммле растил Младшего. Несколько месяцев Гарри вел себя очень странно, звонил Цукору в офис, потом часами рыдал, ночью будил дочь и требовал, чтобы она отправилась с ним в штаб-квартиру Уорнеров. Там он говорил ей, что она должна занять место брата и начинал засыпать ее сведениями о киноиндустрии.
     Через некоторое время Гарри немного успокоился, но ни он, ни Уорнеры уже никогда не будут прежними. Гарри был теперь патриархом без наследника, а студия превратилась в монархию без наследного принца. Гарри смирился с утратой, больше не говорил публично о своем сыне. Но его боль и горечь теперь стали выплескиваться в агрессию против Джека. Для Гарри Джек, который был намного младше его, стал чем-то вроде карикатуры на Льюиса. После смерти Льюиса их вражда усилилась.
     Однако причиной окончательного разрыва в семье и начала открытой войны стал секс. В 1915 году Джек женился на девушке по имени Ирма Соломон. Как и все голливудские евреи, Джек выбрал себе жену выше себя по положению. Когда со временем отец и мать Уорнеров перебрались в Калифорнию, то по пятницам они частенько приглашали к себе своих детей. Приходил и Джек, хотя и не без задней мысли. Отобедав, он исчезал, но для своей жены он якобы все время проводил с родителями. Вскоре он перестал даже делать вид, что верен жене. На сей раз он влюбился в супругу Дона Алварадо, который сыграл в нескольких фильмах Уорнеров. Энн Пейдж Алварадо, сама актриса, была на редкость красивой женщиной. Смуглая, стройная, с блестящими черными волосами, большими миндалевидными глазами, с гордой осанкой афганской овчарки. На еврейку она ничуть не походила. Джек был совершенно очарован. Даже до того как была завершена процедура развода с Алварадо, Джек и Энн начали открыто жить вместе. Бенджамин и Гарри были возмущены. Ни один из Уорнеров никогда и подумать не мог о разводе.
     Может быть, Джеку и нравилось злить отца и брата, но нет сомнения в том, что в течение последующих двух лет он находился под постоянным давлением и подвергался оскорблениям, которые не могли не сказаться даже на столь жизнерадостном человеке, как он. Гарри постоянно поносил его и называл Энн проституткой. Отец попытался вернуть себе роль блюстителя морали и читал сыну нотации. Война не укладывалась в рамки внутрисемейной. На студии все о ней знали.
    Джек не раскаивался. Не дождавшись собственного развода, он уже начал строить планы по поводу ремонта особняка. Правда, сама свадьба была отложена более чем на полтора года, в основном, из почтения к семье. Потом, в апреле 1935 года, умерла мать, Перл Уорнер, и свадьбу пришлось отложить еще раз. Несколько месяцев спустя Бенджамин Уорнер решил съездить в Янгстаун навестить одну из своих дочерей. Там во время игры в покер со старыми друзьями у него случился удар, и он мгновенно скончался.
     Еще при жизни Бенджамина Гарри считал себя главой семьи, после же смерти отца он полностью вошел в эту роль. Джек отреагировал иначе. Менее чем через два месяца он и Энн поженились в Нью-Йорке. Единственной уступкой требованиям покойного отца было присутствие раввина. Но к этому моменту разрыв в семье стал необратим. Гарри и сестры Уорнер не признавали Энн.
Джек Уорнер с женой, 1950 год.

     Возможно, повторная свадьба Джека подлила масла в огонь семейной вражды, но по существу это была все та же старая война: молодой американизированный еврей бросает вызов авторитетам прошлого, чтобы установить власть будущего.
     Уорнеры пользовались славой антиинтеллектуалов, и несмотря на мечты Гарри о распространении культуры в массах, никто из них не был человеком культурным, никто не любил читать. Энергию им сообщало отнюдь не желание умаслить истеблишмент и присоединиться к нему. Силы они черпали именно в том, что раздирало семью на части: в конфликте между старым и новым, между иудаизмом и Америкой. Примирение было невозможно. Единственное, что им оставалось, продолжать борьбу.
     В те времена у каждой студии было свое лицо, свой стиль. "Если бы зритель пришел в кинотеатр с закрытыми глазами, а потом открыл их и взглянул на экран, он сразу определил бы: "А, этот фильм сделан на "РКО". Этот - на "Парамаунте". Этот - на "МГМ". - Билли Уайлдер
     Вот как они жили в 30-е годы.  Каждое утро Джек Уорнер просыпался часов в девять и сразу же направлялся к телефону - переговорить с менеджером по производству о планах на день. Потом звонил своему помощнику, который докладывал о поступившей почте и новостях в голливудских газетах. За завтраком (обычно он состоял из половинки грейпфрута, двух тостов и чашечки некрепкого кофе) он просматривал синопсисы сценариев и книг, предложенных на рассмотрение студии. Потом шел в душ. На студии появлялся в полдень.
     В час тридцать - обед в студийном кафе. За столом разговор шел о мелочах: сплетни, скачки. Потом - в просмотровый зал: ознакомиться с еще не смонтированным материалом, отснятым накануне. Джек не пропускал ни одного метра пленки (так поступали почти все главы студий). На это уходило часа два-три. Затем он удалялся к себе в кабинет, принимал посетителей, разговаривал с главой производственного отдела. Правда, деловые разговоры велись не только в офисе. "Как-то мне нужно было передать бумаги главе производства Дэррилу Зануку, - вспоминает Милтон Сперлинг, который был тогда на "Уорнере" мальчиком на побегушках. - Я вошел в кабинет, но за столом никого не было. В соседней комнате я услышал голоса. Я решил, что Занук беседует с Уорнером, направился в коридорчик, соединяющий оба кабинета, и в открытую дверь туалетной комнаты увидел, что Уорнер сидит на толчке и тужится. Потом я услышал плеск воды. Беседовавший с ним Занук дернул за цепочку, не прерывая разговор".
 Сэмюэль Голдвин и Джек Уорнер со своими женами

    Закончив дела, Уорнер обычно шел к парикмахеру и часто засыпал у него в кресле. Он пристально следил и за своим здоровьем, и за модой. Модельеры регулярно появлялись на студии, и Уорнер нередко покупал по тридцать рубашек за один раз (все недоумевали, что только он с ними делал). Далее, после перерыва, потраченного на себя, - новые встречи и переговоры.
     Заканчивались они уже вечером, но рабочий день на этом не завершался. Руководство студии направлялось на предварительные просмотры фильмов, проходившие обычно в пригороде Лос-Анджелеса, иногда даже в Санта-Барбаре, добираться до которой нужно было минимум час. Джек высказывал свои замечания и предложения, сотрудники их записывали, чтобы потом воплотить в жизнь. Последнее слово всегда оставалось за ним. И только после просмотра Уорнер отправлялся домой.
     "У каждого были свои амбиции и свои способы их реализации, - говорил Билли Уайлдер. - "Уорнер бразерс", к примеру, обращалась с писателями более сурово. Там все делалось по часам. В отличие от "МГМ" или от "Парамаунта", где можно было приходить и уходить, когда угодно. Уорнер же лично проверял все помещения студии и гасил свет в туалетах. Такой он был хозяин".
     "МГМ" славилась тем, что тратила большие деньги, - вспоминает Милтон Сперлинг. - Там, например, всюду стояли шикарные белые телефоны, а у Уорнера - обыкновенные черные".
     Строгая экономия сказывалась и на снимавшихся здесь фильмах. Картины "Уорнеров" отличались простотой, динамичностью. Мизансцены в них были плоскими и холодными. Один продюсер вспоминает, что вырезал отдельные кадры из фильма, чтобы ускорить темп. Такой стиль больше всего подходил для современных урбанистических сюжетов. У "Уорнеров" были свои звезды, но они редко отвечали голливудским представлениям о великолепии звезды. Там работали Джеймс Кегни, Хамфри Богарт, Пол Муни, Бетт Дэвис. Пожалуй, лишь миловидный Эрролл Флинн соответствовал образу романтического героя. Все остальные (даже актрисы) были трезвыми, проницательными, циничными людьми.
   Джек Уорнер с Лорен Беколл и Фрэнком Синаьтрой.С женой и актрисой Кэй ФренсисС Бетт Дэвис и Джоан КроуфордДжек с Бетт Дэвис и Энн Шеридан  С Морин О'Хара Джек Уорнер, президент Warner Brothers Pictures и Джон Эдгар Гувер, пожимают руки по случаю заключения контракта на производство фильма по книге "The FBI Story" (Don Whitehead). (Фото 5 февраля 1957 г.) и справа Гарри Уорнер, Джоан Кроуфорд, Джек Уорнер, Майкл Кертиц.
С Одри Хепберн     Частично это объяснялось тем, что Уорнер подбирал исполнителей, отвечавших его представлениям о самом себе, о герое, который был бы его альтер эго. Высокие, элегантные герои "МГМ" - это не для Джека. Как и Гарри Кон, Джек видел себя лидером бунта против красивостей и лицемерия истеблишмента. Он узнавал свои черты в некоторых образах, созданных Эдвардом Дж.Робинсоном, например в Рико из "Маленького Цезаря". На него походили и герои Кегни - крепкие, сообразительные, умеющие выжить, - и циничные наблюдатели Хамфри Богарта.
Джек Уорнер с актерами Аланом Лэддом и  Элвардом Робинсоном

    Но если звезд выбирали потому, что они были олицетворением идеализированного Джека, то и сам он нередко подражал им манерой одеваться, походкой, привычкой крутить сигарету в пальцах. И студией он руководил соответственно - как тиран и циник. Служащих здесь эксплуатировали нещадно. Кегни вспоминает: "Ощущение было такое, что Уорнеры путают актеров со скаковыми лошадьми. По-моему, за первые сорок недель работы я снялся в шести картинах. Темп съемок был невообразимым. Иногда мы работали до трех-четырех утра. Случалось, мы начинали в девять и работали сутки напролет до следующего утра". Но автократии Уорнеру все же создать не удалось. Во-первых, все подчиненные были им недовольны. Во-вторых, подыскивая сильных, не идущих на компромиссы людей, Джек подобрал группу, в которой бунт был почти неизбежен. "У "Уорнеров" приходилось постоянно за все драться. Победить удавалось не всегда, но так они хотя бы помнили, что ты еще жив", - вспоминает актриса Энн Шеридан.
     В те времена большинство звезд имели долгосрочные контракты со студиями, которые, однако, могли быть в любой момент аннулированы по инициативе студий. За то время, что актер не работал, ему не платили. В такой ситуации актеру, с которым плохо обращались, оставалось одно - демонстративно уйти со съемочной площадки в надежде, что вызванные этим неприятности - затраты денег и времени - вынудят руководство студии пойти на компромисс.
     На "Уорнер бразерс" такие демонстрации были в порядке вещей. "За годы, проведенные на "Уорнер", я не раз так делал, - вспоминает Кегни. - Я уезжал на восток и жил у себя на ферме, пока не удавалось прийти к согласию с руководством".
     Джек хотел казаться крепким и упрямым хозяином, но в отличие от Гарри Кона ему не хватало темперамента, чтобы быть настоящим тираном. "Джек был человеком напуганным, - говорил Милтон Сперлинг. - Вот, например, типичная история, связанная с Джеком Уорнером. Как-то он вдруг решил уволить человека, с которым проработал лет сорок. Но мужества сказать ему об этом у Джека не было. Тогда он дождался своей ежегодной поездки во Францию и накануне ее дал указания своим сотрудникам сделать то-то и то-то. Когда он был уже "в безопасности" - в небе на пути в Париж, - бедняге сообщили, что он уволен".
     Если это пример слабости Джека, то существует не меньше примеров его мелочности и тщеславия. После ухода Занука его сменил Хэл Уоллис, который по контракту имел право сделать несколько фильмов самостоятельно. Одним из них стала романтическая военная эпопея "Касабланка" с Хамфри Богартом и Ингрид Бергман. Когда на церемонии вручения наград в 1943 году объявили, что "Касабланка" получает "Оскара", Уоллис поднялся, чтобы пройти на сцену, "но Джек, - пишет в своих мемуарах Уоллис, - бросился на сцену со всех ног и с широкой улыбкой схватил статуэтку. Я не поверил своим глазам. Зал ахнул. Я попытался выбраться из своего ряда, но все семейство Уорнеров сидело на местах и не давало мне пройти. Взбешенному и униженному, мне ничего не оставалось, как снова сесть".
     Эта история свидетельствует не столько об эгоцентризме Джека, сколько о преследовавшем его страхе. Как и все голливудские евреи, он жутко боялся, что кто-то обойдет или предаст его. На студии "Уорнер бразерс" господствовала психология осадного положения. Всю жизнь, даже в Голливуде, на вершине успеха, Уорнеры чувствовали себя аутсайдерами. Всю жизнь им приходилось драться. Часто эта подозрительность и готовность дать отпор потенциальному врагу прорывались наружу в картинах студии, во многом определяя фирменный стиль "Уорнеров".
Фотографии  Альберта Уорнера, Джека Уорнера и Генри Уорнера.     Для звезды "Уорнер бразерс" движение имело огромное значение. Персонажи все время что-то делали, куда-то бежали и в этом движении создавали себя. В картинах "Уорнеров" героизм - это действие, продиктованное отчаянием, действие как последнее, что осталось человеку. Отсюда стремительный темп их фильмов.
     Такое восприятие Америки было близко и понятно беднякам времен Великой депрессии. Они тоже чувствовали себя преданными, испытывали подозрительность, беспокойство и находили в фильмах "Уорнеров" описание собственного опыта. Эти ленты не сулили той надежности, что можно было найти в картинах "Коламбии" или "МГМ", в них не было того ощущения всеобщей порядочности американцев, которая могла помочь выстоять в лихолетье. Герои "Уорнеров" неизменно неблагородны, они не имеют своих корней и черпают силу не столько в американских традициях, сколько в самих себе. Голливудские евреи сотворят и другие версии Америки, отвечающие их фантазиям, но можно сказать, что в предложенном Уорнерами варианте ассимилированность ощущается менее всего. Отражая противоречия внутри самой семьи, фильмы "Уорнеров" отражали трагическую глубину различий, существовавших в американском обществе, - различий классовых, религиозных, различий в происхождении, в стиле жизни, в системе ценностей. Они утверждали реальность границы между "нами" и "ими", между "своими" и аутсайдерами. Кегни, Богарт, Робинсон, Дэвис были ответом Гарри и Джека на то, что много лет назад их не приняли в круг Майера, представлявшего тогда голливудскую аристократию. Они выражали точку зрения миллионов - тех, кто считал, что их вышвырнули из жизни коренных американцев. По крайней мере в 30-е эта часть населения могла преспокойно жить в стране "Уорнер" - среди умных, крепких и циничных людей.
     Подражание аристократии с восточного побережья требовало не только денежных затрат. В жертву приносилась и всякая более или менее нормальная семейная жизнь. Из надежного убежища от враждебного мира семья превратилась в средство продемонстрировать обществу свой аристократизм. Если студия заменила многим семью, то семья стала своего рода студией. В этой семейной драме каждому была отведена своя роль. Дети должны были быть не только здоровыми и привлекательными, но и воплощать породистость и умение держаться, то, чего так не хватало их отцам.
     В частное заведение под названием "Голливудская школа для девочек", которую окончили дочери Сесиля Б.Де Милля и Уильяма Де Милля - "старой" голливудской аристократии определили своих детей Джек Уорнер и Гарри Кон. За исключением Леммле, все голливудские евреи стремились удержать своих детей на почтительном расстоянии от кино. Потомки же редко с этим соглашались. Родившись в мире своих отцов, где к их услугам уже было все необходимое, они отнюдь не горели желанием прокладывать себе дорогу в аристократические круги за пределами этого мира. Джек Уорнер-младший пришел работать в кино.
     Другие же, как Ласки или Александр Корда, предпочитали отправлять своих отпрысков подальше от Голливуда - во Францию или Швейцарию.
     И все же труднее всего приходилось женам голливудских магнатов. Когда они выходили замуж, их женихи были всего лишь амбициозными молодыми евреями.
     Джек Уорнер - на немецкой еврейке из бедной семьи. Никто из этих женщин даже предположить не мог, что их мужья добьются такого успеха, а для них самих это будет связано с жертвами и унижением. Как признавал Джек Уорнер-младший, "мужья были настолько заняты работой, что у них почти не оставалось времени быть хорошими супругами и отцами". Однако на сексуальные развлечения на стороне время все же находилось. Вероятно, подобно семье, власти, богатству, культуре, секс в Голливуде должен был выставляться напоказ. Джек Уорнер хвастался своими успехами так, будто это были военные трофеи.
     Не всем женам была по вкусу роль птички в золоченой клетке. Однако публично недовольство никто не высказывал. Внешне семьи голливудских евреев оставались такими же любящими, надежными, спокойными и "американскими", как и семьи созданных ими экранных героев. Все атрибуты "лучших традиций" были налицо: дети, добившиеся успеха, верные домовитые жены, достаток и мир. Голливудская жизнь не просто копировала искусство. Здесь, среди голливудских евреев, жизнь превращалась в искусство.
     Немало иронии было в том, что, несмотря на всю замкнутость и самодостаточность голливудской общины, ее светская жизнь строилась по образцу восточного побережья и всякий, кто ждал здесь, в центре империи, развлечений, буйного веселья, шумных вечеринок, испытывал разочарование.
     В конце 20-х - в 30-е годы большие приемы устраивались клубом "Мейфер" - в него входили руководители студий, звезды и режиссеры. Члены клуба "Мейфер", которому кто-то дал название "400 человек из Голливуда", девять раз в году собирались в огромном зале отеля "Балтимор" на банкет и танцы при свечах. Поскольку пафос киножизни состоял в том, чтобы держать весь внешний мир на подобающей дистанции, вход в "Балтимор" был только по приглашениям, а приглашалась только элита. Там регулярно появлялись Валентино, Глория Свенсон, Чаплин, Мэри Пикфорд, Майер, Цукор, Джо Шенк. Все хорошенько присматривались: кто с кем, кто напился, кто плохо выглядит, а на следующий день газеты помещали длинные списки гостей, и если чьего-то имени там не оказывалось, в редакции раздавался возмущенный звонок.
     Если прием устраивал кто-то из руководства студий, то обычно организовывался просмотр. "Помню, существовало одно неписаное правило, - говорит Джек Уорнер. - Если автором фильма был ваш хозяин, картина критике не подлежала. Но если это был фильм другой студии, можно было свободно комментировать происходящее на экране и говорить все, что вздумается".
     Настоящей дружбы в Голливуде почти не существовало, особенно на его Олимпе, где решающее значение имели лишь самые последние достижения. Никто не хотел общаться с неудачниками, и уж менее всего голливудские евреи, многим из которых самим едва удалось избежать краха. Голливуд был жесток. Прочитав в газете, что некий консорциум предлагает купить "Коламбию" за огромные деньги, продюсер Милтон Сперлинг поинтересовался у Кона, собирается ли тот ее продавать. "Ты что, с ума сошел? Если я продам студию, кто же станет звонить мне по телефону?" - последовал ответ. И это была сущая правда, и все это знали.
     Как писала одна газета, утром в Голливуде чаще всего задавали два вопроса: "Ты с кем-нибудь переспал?" и "Сколько ты проиграл?" Что касается пороков, то голливудские евреи редко пьянствовали и не злоупотребляли наркотиками, хотя уже в 30-е годы недостатка в них не было. Женщины для магнатов были скорее метафорой власти. Зато они обожали азартные игры. Ставки делались по поводу чего угодно - футбол, карты, скачки, фильмы, выборы. По-настоящему высокие ставки делались во время матчей в бридж или игры в покер. Талберг играл все время. Иногда к нему присоединялись Джо Шенк, Б. П. Шульберг, Дэвид Селзник. Размеры ставок поражали, но и это было частью голливудской метафоры. "Готовность делать высокие ставки была одним из способов завоевать уважение таких людей, как Майер, Кон, Занук, каждый из которых был способен рискнуть целым состоянием за карточным столом", - писал Майкл Корда. Азартные игры были своего рода терапией, когда можно было перестать притворяться и отдаться откровенной борьбе. В них проверялись умение блефовать и анализировать ситуацию, выдержка, верность оценки - все, что составляло главные качества хозяина студии. Здесь эти очень уязвимые, но проникнутые духом соперничества люди получали возможность запугивать друг друга и показывать, на что они способны. И наконец, азартные игры давали шанс обмануть судьбу, победив ее. Возможно, для многих евреев, считавших, что они играют с фортуной, это было решающим фактором. Талберг редко проигрывал. Ласки проигрывал все время. В Голливуде это кое-что да значило. "Они уезжали в субботу вечером, возвращались поздно ночью в воскресенье, проведя целую ночь за игрой в карты... Они ничего не обсуждали, просто играли", - вспоминает Пандро Берман. Позднее  Джек Уорнер купил себе дом во Франции неподалеку от Монте-Карло, где часами просиживал за карточным столом. Шенк играл на Кубе. В конце 40-х Гарри Кон стал ездить в Лас-Вегас. Места менялись, азартные игры оставались.
    Голливудские евреи открыли для себя и нечто такое, в чем сочеталось и утверждение социального статуса, и терапевтический эффект азартных игр. Они открыли лошадей. Лошади, говоря словами Скотта Фицджеральда, давали им ощущение благополучия и власти. Сначала были именно лошади, а не скачки. Луис Майер каждое утро подолгу трясся в седле. Однако умения скакать верхом оказалось недостаточно. Наибольшее удовлетворение давало обладание породистыми лошадьми. Проблема состояла в том, что ипподром в Лос-Анджелесе проводил негласную политику обструкции в отношении евреев, их старались не принимать, и тогда они были вынуждены прибегнуть к обычному в таких случаях решению - построить свой ипподром. Инициатором затеи стал Гарри Уорнер.
     К середине 40-х годов Гарри Уорнер решил перебраться из Нью-Йорка в Калифорнию, поближе к дочерям. Но даже поселившись с ними в одном городе, он не чувствовал достаточной близости. Тогда он купил большой участок земли и выстроил на нем дома для себя и своих детей. Но те переехать отказались, и он жил там один, отверженный подобно королю Лиру.
Гарри Уорнер

     Некогда в знак взаимного доверия братья Эйб, Гарри и Джек заключили джентльменское соглашение: никто из них не станет продавать свои акции, пока они все вместе не решат, что пора продавать. Теперь этот шаг стал реальностью, потому что в конце 40-х - начале 50-х доходы "Уорнер бразерс" резко упали, в частности, из-за конкуренции телевидения и независимых кинокомпаний. Вот тут то Джеку и представился случай отомстить ненавистному Гарри. Братья продали акции банковскому синдикату, Джек же заблаговременно заключил соглашение о том, что вновь выкупит свою долю, чтобы сохранить занимаемый пост. После его выходки братья друг с другом не разговаривали.
      "Предательство просто убило Гарри, - говорил его зять Милтон Сперлинг. - Вскоре после этого, будто в плохой мелодраме, у него случился удар". Два года спустя, 27 июля 1958 года, он умер. Джека на похоронах не было. Дня за два до смерти Гарри Джек отдыхал на юге Франции. Неделю спустя, возвращаясь ночью после того, как хорошенько наигрался в Канне, Уорнер врезался в грузовик. Машина отскочила, вылетела с дороги и загорелась. Самого Уорнера отбросило на 40 футов. Состояние его было критическим. Джек Уорнер-младший отправился навестить его в больнице и совершил ряд промахов, в частности, сказал репортерам, что его отец вряд ли выживет. Уорнер выжил и пришел в бешенство оттого, что в газетах писали о его скорой смерти. Вернувшись в Голливуд три месяца спустя, он велел уволить Джека-младшего. На протяжении следующих двадцати лет они почти не разговаривали.
     Травмы Джек залечивал целый год, по истечении которого снова вступил в обязанности босса студии, но это уже не была студия, построенная по его модели. Производство сократилось, многие контракты были разорваны. Студийная система 30 - 40-х годов устарела. Устарел и монарх на студии. В 1966 году Джек в конце концов продал свою долю за 32 миллиона. Уже не будучи главой студии, он тем не менее оставался в центре событий, разговаривал с друзьями, планировал собственные постановки. Через два года он окончательно удалился от дел.
     Теперь его занимали в основном азартные игры и теннис, которым он увлекался даже в восемьдесят лет. Однажды вечером в 1974 году он споткнулся на корте во время игры, упал и сломал грудину. На сей раз он так и не оправился. Он скончался 9 сентября 1978 года от удара, как и его брат Гарри.
     Голливуд оказался на редкость несентиментальным местом. Когда человек лишался власти, он лишался милости, его изгоняли и забывали. Так произошло почти со всеми голливудскими евреями.
     Всякая жизнь - метафора. Первое поколение голливудских евреев создало американскую кинопромышленность в определенное время, в определенном месте, следуя определенным побуждениям. Время ушло, место обрело новые черты, тех целей больше не существовало, сами эти люди отошли от дел или ушли из жизни, более не в состоянии сохранять то, что они создали. Студии выжили, хотя и изменились. Контроль над ними перешел к конгломератам и крупным промышленникам.Кстати надо сказать, что студия Уорнер выпускало не только художественные фильмы. Горячо любимые зрителем Багс Банни и Даффи Дак — творчество сотрудников кинокомпании. Серии гиперпопулярного мультфильма про Тома и Джерри также родились в павильонах студии.
Можно смело сказать, что дело братьев имеет успех до сих пор. Кинокомпания WB выпустила знаменитые голливудские ленты «Зеленая миля», «Адвокат дьявола», серию фильмов о Гарри Поттере. В 2008 году Warner Bros. поглощает New Line Cinema. Сегодня корпорация носит имя Time Warner и принадлежит огромнейшей компании AOL.Империи рухнули. Имена магнатов ушли в историю. Но после себя голливудские пионеры оставили нечто мощное, почти мистическое. Оставили мифологию, ставшую частью нашего сознания и культуры. Оставили свое представление об Америке, рожденное отчаянием, страхом и мечтой о прекрасной сказочной стране, где и они, изгои без роду и племени, станут хозяевами, где и их будут уважать, чтить и бояться. Сегодняшняя Америка - это во многом воплощение их идеала, созданная ими империя, безграничный, всеобъемлющий Голливуд.

Нил Гэблер «Собственная империя».
Как евреи изобрели Голливуд
Перевод с английского М.Теракопян
N e a l G e b l e r . An Empire Of Their Own. How The Yews Invented Hollywood
© 1988 by Neal Gebler

«Искусство кино», 1999, №№ 8-12.

Картина дня

наверх