На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Жизнь - театр

1 157 подписчиков

Свежие комментарии

  • Yvan
    Забавно, конечно, но жестоко так пугать.Гифки 81
  • Инна Диаманти (Брежнева)
    Рассказы Бондаренко - бездарная пошлость.Рассказы о животн...
  • Светлана Митленко
    Очень много разрушено, очень. К счастью в последнее десятилетие вроде взялись за ум. Пытаемся сохранить, то что остал...Красоты и музеи П...

Великий Могол. Карл Леммле

Их звали Великими Моголами. Каждый из них по своему приложил руку к формированию нового архетипа великой державы. Они создали ценности и мифы, традиции и архетипы великой державы и великой нации. Они создали страну, где отцы всегда сильные, семьи - прочные, люди - славные, открытые, жизнелюбивые и изобретательные, надежные и порядочные. Это была их Новая Земля, и открытие ее останется, пожалуй, главным взносом еврейских иммигрантов в историю Соединенных Штатов. Экранная Америка - их самое долговечное наследство. Поразительно, что продукт, ими созданный, идеальную "копию" Америки, образ страны, в основе которого лежало преклонение перед новой родиной (по-настоящему ими не понятой), голливудским евреям удалось внедрить в сознание и самих американцев, и тех, кто жил далеко от Штатов. Об Америке уже невозможно думать, не думая о кино. В конце концов американские ценности стали во многом определяться фильмами, которые делали голливудские евреи. Воспев идеализированную Америку, эти "нетипичные американцы" провозгласили надолго (если не навсегда) эту выдуманную страну реальной Америкой - и с этим миллионами растиражированным "идеалом" уже нельзя не считаться.

Старейший из голливудских первопроходцев, Карл Леммле, родился в 1867 году в Лауфейме, маленькой деревушке на юго-западе Германии. Его горячо любимая мать умерла, когда ему едва исполнилось тринадцать лет, и он убедил своего скупого отца, промышлявшего торговлей земельными участками, разрешить ему отправиться в Америку на поиски счастья. Позднее он станет основателем "Юниверсл пикчерз".
Из всех творцов величия, тайны и мифологии - составляющих понятие "Голливуд" - Карл Леммле, отец-основатель "Юниверсл пикчерз", представляется самой невероятной фигурой. Внешне он походил на подслеповатого гнома - пять футов два дюйма ростом, неизменная улыбка, обнажавшая редкие зубы, веселые маленькие глазки, огромная голова, небольшое брюшко, свидетельствовавшее о пристрастии к пиву и вкусной еде. Одному из сотрудников он запомнился как "лысый человечек, который с очень-очень дружелюбным видом расхаживал среди нас, его подчиненных". Служащие называли его Дядя Карл - даже родной сын к нему так обращался - или же Старина. Леммле не обижался. "Он во всем умел найти забавную сторону", - вспоминает другой работник студии, причем не имело значения, был ли объектом шутки он сам или кто-то другой.
Хотя у него и были свои пристрастия - иногда он прохаживался с тростью, иногда с гвоздикой в петлице, - по голливудским меркам он оставался на диво скромным человеком. На бале-маскараде, устроенном на "Юниверсл", он переоделся старой цыганкой, нацепил огромные серьги, юбку до полу, нарумянил щеки и убеждал всех, что выиграл входной билет в лотерею, пока его не разоблачили. В другой раз молодой писатель, подружившийся с сыном Леммле, получил приглашение посетить "Юниверсл". "Там я увидел дядю Карла, - вспоминает он. - Мне показалось, будто он всю жизнь был стариком, лысым, маленьким, с бледным, сероватым лицом. При нем было небольшое ведерко с крышкой. Скоро он попросил сына: "Вылей, пожалуйста". Оказывается, ведерко он носил, потому что страдал простатитом и ему приходилось часто мочиться... В этом было что-то необыкновенно человечное..."
Даже конкуренты признавали порядочность Леммле. Томас Инс, режиссер и продюсер, значительная фигура раннего этапа развития кино, однажды из-за пожара лишился всей своей студии. В это время он снимал эпопею "Битва за Геттисберг". Казалось, ничего не оставалось, как свернуть постановку, но тут Леммле великодушно предоставил ему свою студию и распорядился ни цента с него не брать. "Он единственный, кто мог бы такое сделать", - писал Инс. Глава Ассоциации владельцев кинотеатров заявил: "Мне не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь плохо говорил о Карле Леммле". Впрочем, партнеру Леммле Роберту Кочрейну случалось выслушивать нелестные отзывы, но и он утверждал, что "даже те, кто ненавидел Леммле, не могли отказать ему в уважении".
Несмотря на репутацию добряка, в старости Леммле считал, и не без основания, что своим успехом обязан собственной твердости. "Мой успех - не результат удачи или случайности". Однако в молодости он, тем не менее, прозвал себя Счастливчиком.
Карл Леммле родился 17 января 1867 года в Лауфхайме, Вюртемберг, живописной деревушке на юго-западе Германии, насчитывавшей около трех тысяч жителей. Лаупхайм, 1929 год. За евангелической церковью дом, в котором родился Карл Лемле

Отцу его было тогда сорок семь лет, он занимался земельными спекуляциями и придерживался философского взгляда на жизнь, предоставляя событиям идти своим чередом. (Для такого человека, как Леммле, гордившегося своим умением заставлять события принимать нужный ему оборот, эта черта характера вряд ли была привлекательной.) Детство Карл провел в большом доме, окруженном кустами ежевики. Рядом располагался пруд, где можно было удить рыбу. В этот период с ним не происходило ничего особенного. Многие годы спустя друг детства не смог вспомнить ничего выдающегося о юном Карле. У самого Леммле наиболее яркие впечатления остались от поездки в город Ульм в двадцати пяти километрах от деревушки, где он увидел зал Ричарда Вагнера.
В юности у него была одна глубокая привязанность - к матери Ребекке. Когда ему исполнилось тринадцать и его отдали учеником к торговцу канцелярскими принадлежностями в другую деревню, расположенную в пяти часах пути от дома, он умолял мать не оставлять его. А когда несколькими годами позже он начал подумывать о переезде в США, лишь данное матери обещание не покидать ее, пока она жива, остановило его. Ее внезапная смерть в октябре 1883 года освободила Карла: он решил осуществить давнюю мечту и последовать за старшим братом в Америку.
Карл Леммле в 17 лет

Трудно сказать, что Леммле рассчитывал там найти, да и о мотивах своего поступка он никогда не говорил, не считая отдельных замечаний насчет любви к приключениям, открывавшихся богатых возможностей и желания увидеть настоящих индейцев. Большинство эмигрантов того поколения приезжало в Америку, спасаясь от нищеты и предрассудков, которыми они были опутаны дома: но ни того, ни другого не было в Лауфейме, где евреи давно прекрасно ассимилировались. Большинство иммигрантов приезжало в расчете на экономический подъем в стране, и многим он действительно помог. Но первые два десятилетия, проведенные Леммле в Америке, мало напоминали сагу иммигрантов, где трудолюбие вознаграждается все большими и большими успехами. Леммле проваливал почти каждое свое начинание, и его жизнь трудно назвать примером вознагражденного труда.
Годами он был занят тем, что менял работу - мальчик на посылках у пьяницы аптекаря в Нью-Йорке, снова мальчик на посылках, только теперь в Чикаго, помощник в офисе торговца шелком, потом - в фирме, торговавшей одеждой. В конце концов, когда терять было уже нечего, он вместе с другом немцем сел в поезд, отправлявшийся в Южную Дакоту, где, как они слышали, подсобные рабочие на ферме зарабатывали до двух долларов семидесяти пяти центов в день. "Я обнаружил, что молотить зерно труднее, чем все то, что я делал прежде, но зато каждый день нас три раза хорошо кормили, а в шесть часов выдавали по два доллара семьдесят пять центов, - говорил он в одном из интервью. - Это была замечательная работа. Цену доллара я здесь ощутил, как никогда прежде".
И, тем не менее, через семь недель Леммле вернулся в Чикаго. Он сменил еще немало рабочих мест, но дрейфовал явно в горизонтальной, а не в вертикальной плоскости. В двадцать семь лет он все еще продавал газеты по воскресеньям и жил в маленькой комнатке в пансионе.
Пока Леммле медленно шел ко дну, один его знакомый получил работу в магазине одежды в Висконсине и предложил Леммле присоединиться к нему. Он начал счетоводом. Через двенадцать лет он ушел, но будучи уже менеджером Оклахомского филиала. В это же время он женился (на племяннице немца, владельца фирмы), у него родилась дочь Розабель. И все же в канун своего сорокалетия Леммле затосковал. Похоже, жизнь не задалась: ни уважения начальства, ни признания заслуг. Сказывалось отсутствие и того, и другого и отсутствие денег - прежде всего. Так что Леммле решил отправиться в Чикаго, где располагалась штаб-квартира компании, и обратиться лично к Сэму Стерну, который, как-никак, приходился дядей его жене.
Хотя подробности встречи "бедного родственника" с боссом неизвестны, понятно, что она стала самым значительным событием, определившим дальнейшую жизнь Леммле. Его биограф рассказывает: "По какому-то пустяковому поводу Стерн затеял с Леммле ссору и начал на него кричать". Леммле заявил, что уходит. Стерн отставку принял. Леммле был потрясен. "Он сел в поезд и всю ночь провел без сна, пытаясь разобраться в жуткой путанице своих мыслей и чувств. Через несколько часов весь город будет знать о том, что Карла Леммле уволили!."
Расстроенный Леммле обратился за советом к единственному человеку, которому доверял, - Роберту Кочрейну: Кочрейн был одним из партнеров в Чикагском рекламном агентстве. С Леммле они лично никогда не встречались, к тому же Кочрейн был намного моложе, но Леммле несколько раз обращался к нему в письмах за советом, и Кочрейн всегда отвечал. Ответил и теперь. "Не будьте рабом жалованья, - призывал он Леммле. - Если вы собираетесь чего-то добиться, начинайте, пока вам еще не исполнилось сорок, пока вы еще не потеряли вкус к переменам и желание проявить себя. Начинайте новое дело, начинайте прямо сейчас!" Для Леммле это было чем-то вроде откровения. Он читал и перечитывал письмо, потом показал его жене. Он почувствовал, что может так и остаться неудачником, если не решится резко сломать свою жизнь - немедленно, без колебаний.
Две недели спустя низенький человек с редкими зубами и легким немецким акцентом предстал перед Кочрейном в Чикаго. Он сообщил, что ему удалось скопить около двух с половиной тысяч долларов и по совету Кочрейна он теперь искал небольшой магазин одежды, который можно было бы приобрести. Кочрейн был настолько обезоружен неожиданным визитом Леммле и его наивной верой в него, Кочрейна, что согласился навести кое-какие справки. А Леммле тем временем отправился на самостоятельные поиски.
Карл Леммле 1900 год

Существует несколько версий того, как Карл Леммле попал в кино. Одну из них предложил он сам. "Я отправился в Чикаго подписать контракт на покупку дешевого магазинчика, - рассказывал он журналистам. - Однажды вечером заглянул в плохонький кинотеатр. Фильмы рассмешили меня, хотя были они очень коротенькими, да и изображение все время дергалось. Мне они понравились, как и другим зрителям. Я сразу понял, что хочу заниматься кино. "Смешное кино - вот что мне нужно! - сказал я себе. - Бери со зрителей деньги и смеши их! Ведь каждый хочет повеселиться..." По дороге назад в отель я начал строить планы, а на следующий день узнал все, что возможно, об этом бизнесе. Через три недели после того, как я посмотрел эти забавные фильмы, у меня уже был собственный кинотеатр на Милуоки авеню в Чикаго".
Согласно другой версии, Леммле считал кино игрушкой, пока не прочитал о нем в газете длинную статью. "Публикация навела меня на мысль отправиться в Чикаго и выяснить все самому. То, что я там увидел, убедило меня, что кино - серьезный бизнес, который к тому же мне нравится". "Я был в Чикаго, когда мистер Леммле в первый раз увидел кинотеатр, - вспоминал позднее один из его подчиненных. - Владелец кинотеатра рассказывал мне, как Леммле аккуратно пересчитывал количество зрителей, приходивших на каждый сеанс, как прикидывал, сколько денег они оставили в кассе".
Цифры произвели на Леммле большое впечатление, но не все разделяли его оптимизм относительно перспектив кинематографа. Даже Кочрейн пытался его отговорить. Друзья были "поражены, шокированы, оскорблены решением Леммле", да и сам Леммле признавал, что "в Соединенных Штатах почти все относились к кино так же, как и я до того, как стал владельцем кинотеатра, - иными словами, как к игрушке или сенсационному техническому изобретению, кинетоскопу". В этом, на самом деле, и крылась одна из причин, позволивших евреям, подобным Леммле, занять в кинобизнесе ведущие позиции. Крупные финансисты, уважаемые люди с подозрением относились к кино - с экономической точки зрения считали его причудой, с нравственной - чем-то неприличным.
Что до нравственной стороны вопроса, то в феврале 1906 года, когда Леммле открыл свой первый кинотеатр, реформаторы уже бичевали кино за его разлагающее влияние, особенно на детей. Да и сами кинотеатры - темные, тесные, "располагающие к интимности" - по их мнению, подталкивали к греху. И если большинство владельцев игнорировали или высмеивали подобные обвинения, то для Леммле они имели существенное значение. Свой кинотеатр он назвал "Белый фронт". Он хотел, чтобы в сознании граждан возникал образ столь чистый и непорочный, что отец без колебаний привел бы в кино всю семью. Он заботился о том, чтобы посещение кинотеатра было приятным развлечением: летом на кинотеатре даже висела афиша: "Самый прохладный из пятицентовых кинотеатров в Чикаго".
Работали в кинотеатре в основном члены семьи Леммле. Его сводный брат Морис Флеклс перестроил бывший магазин и превратил его в кинотеатр. Прочие члены семьи проверяли билеты и убирали в зале. Со стороны Леммле нанял только киномеханика и менеджера, чтобы тот ввел его в курс дела. "Белый фронт" вмещал двести четырнадцать зрителей. Типичный сеанс продолжительностью двадцать минут включал пять короткометражных фильмов и две песни. Поскольку программы крутились безостановочно, поток монеток не иссякал. В обычные дни Леммле получал сто восемьдесят долларов, в хорошие - до ста девяносто двух. Это означало, что количество зрителей доходило до четырех тысяч. Два месяца спустя он открыл второй кинотеатр. Здесь за вход брали десять центов, поскольку и зрители здесь были более состоятельными.
Обычно приятно прослеживать уверенную траекторию успеха, но в случае с Леммле, как и в случае с самим кино, успех пришел буквально за одну ночь, а потом Счастливчик попал в водоворот событий, каждое из которых преумножало его триумф. Когда прокатчик - человек, который давал в аренду киноленты владельцам кинотеатров, - не выполнил условий соглашения, киномеханик предложил Леммле самим в складчину приобрести фильм. Они так и сделали: купили старую киноленту студии "Пате" под названием "Мечта ловца жемчуга". После того как Леммле прокрутил ее у себя, он стал сдавать ее в аренду владельцам других кинотеатров.
И снова случайное начинание переросло в небольшое дело, и уже к октябрю, просто покупая и сдавая в аренду случайно попавшие к нему фильмы, Леммле создал полноценную биржу, которая приносила даже больший доход, чем его театры. На следующий год он продал долю биржи своему наставнику Роберту Кочрейну, и вместе они начали наступление на Средний Запад. Когда в Чикаго местные поборники сухого закона позакрывали салуны, Кочрейн и Леммле предложили каждому владельцу подобного заведения переделать его в кинотеатр. Двести из них прислушались к совету, и биржа Леммле с радостью предоставила им свои фильмы. Дело росло так стремительно, что "Леммле филм сервис" было постоянно тесно в своей штаб-квартире: только за первый год они переезжали три раза. А уже через два года Леммле открыл филиалы в Миннеаполисе, Демойне, Омахе, Мемфисе, Солт-лейк-сити, Портленде, Виннипеге и Монреале. К 1909 году Леммле стал крупнейшим прокатчиком в Америке. К 1911 году компания настолько разрослась, что Леммле пришлось перевезти семью в Нью-Йорк, дабы быть поближе к центру событий.
Трудно сказать, в какой степени он обязан своим успехом счастливому случаю, а в какой - продуманному плану, но для деятельности Леммле момент был явно в высшей степени благоприятный. Никельодеон Гарри Дэвиса, бывший склад, в котором разместили штук сто-двести стульев и показывали только фильмы, открылся в Питтсбурге всего за три месяца до "Белого фронта" Леммле. Раньше фильмы крутили в задних комнатах аркад или в водевилях, когда зрители уже направлялись к выходу. Но никельодеон стал явлением, дал рождение общенациональной киномании. Кто-то подсчитал, что для рентабельности "средний никельодеон каждую неделю должны были посещать четыре тысячи человек. Значит, с учетом всех никельодеонов это число составит шестнадцать миллионов в неделю или более двух миллионов в день. И это только для того, чтобы покрыть расходы - без прибыли".
С колокольни "высокой культуры" кино вообще не считалось искусством. Тогда еще не было звезд, ничье имя не возникало на экране раньше названия фильма, хотя у зрителей постепенно стали появляться любимцы и любимицы, которым они давали свои прозвища. Именно так "девушка с кудряшками" Мэри Пикфорд превратилась в важную приманку. Эстетику первых фильмов определял театр. Камера располагалась как бы на самом удобном месте в партере и редко перемещалась.
Кино идеально подходило новому рабочему классу и иммигрантам, причем как с точки зрения тех, кто смотрел фильмы, так и с точки зрения тех, кто их крутил. Леммле, сам тоже необразованный иммигрант, вполне соответствовал роли популяризатора демократического искусства. Он не только творил доступную культуру, альтернативную утонченной культуре высших классов, но и руководствовался глубокой личной заинтересованностью. Он создавал финансовую империю, призванную придать смысл его бесцельной жизни. Леммле, которому не удалось проникнуть даже в низшие круги американских промышленников, теперь возглавлял огромную компанию, хозяйничал на рынке - рядом с ним были аутсайдеры и изгои, неофиты, подобные ему самому. Они и станут его армией в войне, которая начнется, когда евреи захватят киноиндустрию.
В конце весны 1908 года Томас Алва Эдисон обратился с предложением к восьми крупнейшим кинопродюсерам Америки. Эдисон был не только изобретателем, но и бизнесменом. Он безжалостно сражался за право присваивать себе лавры автора того или иного изобретения вне зависимости от того, принадлежало оно ему или нет. Так он годами утверждал, что изобрел кинокамеру и кинопроектор, и подкреплял свои претензии дорогостоящими судебными процессами против всех остальных претендентов. Компания Эдисона, производившая камеры и проекторы, была к тому же одним из крупнейших кинопродюсеров. И вот теперь он предлагал новый план - монополизацию кинодела. Создавалась Патентная кинокомпания, которая должна была брать процент с продюсеров за использование кинокамер, а с прокатчиков - за использование кинопроекторов. Томас Эдисон и Компания-Кинопатентов (Эдисон посередине)

Более того, они заключили соглашение с крупнейшим производителем кинопленки "Истмен Кодак", согласно которому ни один кинопродюсер, не получивший лицензии, не имел права приобретать кинопленку. Переговоры завершились к декабрю, а в январе компания Эдисона объявила, что существующему попустительству в кинопромышленности будет положен конец.
Хотя Леммле и возмутила надменность Эдисона, он все же получил лицензию от Патентной компании, а потом в течение трех месяцев раздумывал, должен ли он подчиниться Эдисону. 12 апреля он дал ответ. Он будет и дальше работать, только без лицензии Патентной компании. Фильмы он будет покупать в Европе, которая лежала вне юрисдикции компании, или у тех продюсеров, которые рискнут бросить ей вызов. Определив свою позицию, они с Кочрейном начали активно разъяснять ее в газетах, убеждая других последовать их примеру.
Отклики не заставили себя ждать. Всего через несколько недель после начала борьбы с Эдисоном Леммле сетовал, что его буквально завалили восторженными письмами и телеграммами, в которых поздравляли с тем, что он стал "независимым". "К "Леммле филм сервис" успех пришел буквально за одну ночь, - вспоминает один из служащих. - Нас потрясло, что призыв поддержать начатую Леммле компанию за независимость нашел такой отклик. Дела наши шли неровно, и если неделю назад мы продавали по одной программе в каждый город, то через неделю мы поставляли в три, четыре, пять раз больше". Вот тогда-то Леммле и дал себе прозвище Счастливчик.
"Трест", как Леммле окрестил компанию Эдисона, не сдался без борьбы. Они решили, что раз прокатчики не хотят получать лицензии, к рукам придется прибрать самих прокатчиков. Карл Леммле 1910 год

В феврале 1910 года было объявлено, что "Трест" создает свою прокатную фирму под названием "Дженерал филм кампани". Началась скупка, а когда нужно, то и выживание, и запугивание существующих прокатных компаний. Только на долю Леммле пришлось двести восемьдесят девять судебных разбирательств общей стоимостью триста тысяч долларов. Целью подобных действий было заставить "независимых" подчиниться, но вместо этого ставки возросли, а "независимые" осмелели. В 1908 году "Трест" практически обладал монополией на фильмы. К 1912 году "независимые" отвоевали себе половину рынка и были готовы к созданию собственной монополии.
Тут сыграли роль несколько факторов: неспособность "Треста" добиться выполнения его указов, нахальное обращение с клиентами, недостаток солидарности в его же собственных рядах. Но главная причина того, что Эдисон и его сподвижники лишились гегемонии, заключалась в неверной оценке ситуации. Они, видимо, так и не поняли, что дело не просто в экономической борьбе и в том, кому достанутся барыши в новой кинопромышленности. Речь шла одновременно и о противостоянии поколений, о борьбе культур, мировоззрений и даже, до некоторой степени, религий. "Трест" состоял в основном из пожилых белых англо-саксонских протестантов, которых с кинопромышленностью связывало лишь то, что они изобретали, предоставляли деньги на разработку или производили какую-то киноаппаратуру. Кино для них так навсегда и осталось технической новинкой. "Независимые" же были представлены в основном евреями и католиками, которые начинали с открытия кинотеатров. Для них, аутсайдеров, борющихся с истеблишментом, кино всегда будет чем-то более значительным, чем просто новинка, для них оно будет средством добиться признания и забыть о неудачах. Во время сражения с "Трестом" Леммле сказал, что "борется за свою жизнь", и этим выразил всю серьезность схватки.
Хотя поначалу Леммле (как и большинство "киноевреев") не помышлял о производстве фильмов, со временем ему становилось все труднее добывать необходимое количество картин в Европе, да и качество их не всегда было удовлетворительным. Само собой напрашивалось решение - делать собственные фильмы. К такому выводу он пришел осенью 1909 года. Это был не столь уж крутой поворот, как могло показаться на первый взгляд. Тогда производство фильмов не требовало ни больших материальных затрат, ни особых технических знаний: нужна была лишь камера да лаборатория. Заниматься этим мог практически кто угодно - достаточно было знать, как зарядить пленку в камеру, установить свет и крутить рукоятку. Актеров можно было найти подешевке, часто приглашались непрофессионалы с улицы. Что же до сюжета, то фильмы тогда были настолько коротки, что их можно было сочинять просто по ходу дела.
Оставалось два весьма неприятных обстоятельства. Первое - это преследования со стороны "Треста", чьи "ребята" наезжали на всякого, кого подозревали в недозволенном использовании патентованной кинокамеры. Чтобы помешать им, Леммле применял отвлекающие маневры. Настоящую камеру он прятал в повозке или фургоне для мороженого, а другую, которая якобы не нарушала установленных Эдисоном ограничений, располагал у всех на виду. Как-то раз, когда команда "Треста" нанесла неожиданный визит на съемочную площадку, Леммле и Кочрейну пришлось схватить камеры и провести ночь в подвале студии. В 1911 году, чтобы избежать преследования со стороны "Треста", Леммле отправил всю свою съемочную группу на Кубу, но всем хотелось домой, да и влажность досаждала не меньше "ребят" Эдисона. Уже через несколько недель они вернулись в Нью-Йорк и снова практиковались в маскировке. Второй проблемой была нехватка кинопленки. Эксклюзивный договор Эдисона с "Истмен Кодак" не давал возможности "независимым" покупать пленку. Единственной альтернативой были поставки из Европы, но спрос намного превышал предложение. "Мы садились у дороги и ждали, когда появится фургон с пленкой, - вспоминает один из сотрудников Леммле. - У каждой независимой лаборатории была такая команда, и как только показывался фургон, все бросались к нему, хватали пару коробок с пленкой и мчались назад в лабораторию". Направо-налево заключались договора с импортерами пленки, с посредниками, которые "отмывали" кодаковскую продукцию. "Независимые" процветали.
Леммле активно разворачивал производство, явно стремясь, чтобы его фильмы отличались от картин "Треста" Эдисона. Прокатчикам он сулил "величайшие фильмы, которые когда-либо знала Америка". Первой его работой был шестнадцатиминутный фильм по поэме Лонгфелло "Песнь о Гайавате". Объявляя премьеру 25 октября 1909 года, Леммле писал: "Все со всех сторон меня торопили, но я неизменно отвечал: "Никаких сырых, недоделанных фильмов я выпускать не стану!"

К СОЖАЛЕНИЮ СЕЙЧАС САЙТЫ НАСТОЛЬКО УРЕЗАЛИ, ЧТО ВЕСЬ ТЕКСТ ПРОСТО НЕ ЗАЛИВАЕТСЯ. ПОЭТОМУ ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОТ ТУТ:  Великий Могол. Карл Леммле, продолжение

ПРЕДУПРЕЖДАЮ, ПРОДОЛЖЕНИЕ ИДЕТ БЕЗ РАССЫЛКИ!

Картина дня

наверх